| |
Клоповый цвет
Как и большинство одесситов, возвратившихся с войны и из эвакуации, я с мамой и папой жил в коммунальной квартире в одной, но большой комнате с двумя окнами, выходящими во двор. Кроме нас, в квартире проживало ещё четыре семьи (по одной комнате на каждую). Зато туалет был один на всех. Кухня сначала была тоже одна на всех. Но со временем все как-то обустроились. Мой папа переделал ванную комнату в малюсенькую, но отдельную кухоньку, где мама готовила для нас замечательные блюда и носила их по коридору в нашу комнату, которая находилась примерно в 50 метрах от кухни. Так что мама пробегала стометровку много раз в день. Другая семья превратила в свою кухоньку большую кладовку. А бывшая общая кухня досталась остальным жильцам. Короче, всем было дружно и весело жить в одной еврейской общаге. В Одессе квартиру, где жили только евреи, называли "общежидие". Хотя, должен признаться, антисемитизм в Одессе был гораздо меньше заметен, чем, скажем в Москве или в Ленинграде. Коридор был узким и длинным. По общей договорённости, коридор не захламляли никакими ящиками, полками или рухлядью, как во многих других коммунальных квартирах. Так что мы, дети, даже катались по коридору сначала на трёхколёсных, а позже и на взрослых велосипедах. Каждая семья с гордостью называла своё скудное жилище "квартирой". Напротив нашей "квартиры", через коридор, жила пожилая пара, Лев Семенович и Рахиль Соломоновна. Рядом с нами жила Алла Вениаминовна, дочь Рахили Соломоновны и мать Виты, моей сверстницы. Алла Вениаминовна была врачом и безотказно помогала всем обитателям коммуналки по необходимости своими профессиональными советами и даже лекарствами. Помню, меня и Виту она заставляла пить рыбий жир - популярное в те годы средство для пополнения недостающих детскому организму элементов. Недостатка в этом препарате не было, так как китобойная флотилия "Слава" привозила его ежегодно в Одессу и снабжала всю страну. Тётя Алла также была обучена хорошим манерам и умела танцевать бальные танцы. Она и нас обучала этим танцам во время празднования дней рождений моих и Виты, когда в нашей квартире собирались гости, друзья и подружки со школы. Нас разбивали на пары, и мы танцевали па-де-грас, польку, па-д-испань и прочие бальные танцы послевоенного периода. Эти навыки пригодились мне в дальнейшем в моей профессиональной жизни. К моей маме соседки приходили ежедневно за рецептами и советами кулинарного свойства. Все часто приходили одолжить к соседям стакан муки или пару картофелин. Мама слыла (и заслуженно) отличной куховаркой, а её холодец, гефилте фиш и "Королевский" торт славились как в нашей коммуналке, так и за её пределами. Лев Семенович Коган был художником и сотрудничал в местной газете "Знамя коммунизма", выполняя специальные рисунки и карикатуры для этого пропагандистского издания. У него в квартире на полках лежали огромные тяжёлые альбомы с рисунками и карикатурами известных мастеров. Среди них были и уникальные коллекции карикатур Бидструпа. Помню, я часами разглядывал эти замечательные рисунки, всегда поражаясь, как одной линией можно было нарисовать любое лицо, предмет или животное с такой точностью. Особенно мне нравились рисунки с сюжетом, в которых события развивались, как в мультипликационном фильме. Видимо, тогда и начал формироваться мой характер будущего актёра. Над своими "шедеврами" Лев Семенович, или дядя Лёва, как я его называл, работал дома самостоятельно. Я часто через его плечо заглядывал на то, что он создавал. Обычно это были так называемые "халтуры", то есть побочные работы, за которые, видимо, неплохо платили. Позже я увидел его законченные эскизы в разных местах города. Например, сочинённый и выполненный дядей Лёвой плакат, на котором был изображён забулдыга, сидящий на скамейке в парке, окружённый разбросанными окурками, бутылками и обёртками папирос и пакетов. Большими буквами на плакате красовалась надпись: "СОРИТЬ НА ПЛЯЖЕ НЕКУЛЬТУРНО. ДЛЯ МУСОРА НА ПЛЯЖЕ - УРНА. Или ещё такой: на пляже лежит парень, загорает. Спина покрыта волдырями, и от неё вверх идут струйки дыма. А внизу подпись: "ПОЛЕЗНО СОЛНЦЕ ТОЛЬКО В МЕРУ. НЕ НАДО С ФЕДИ БРАТЬ ПРИМЕРА". Я увидел эти плакаты вначале на пляже "Ланжерон", а позже и на других пляжах и в людных местах родного города. Я тогда очень гордился, что автор - мой сосед по квартире. Лишь много лет спустя я понял, что он "косил" под В. Маяковского:
...товарищи и граждане, водка - яд. Пьяные республику за зря спалят! -
написал поэт в своей саркастической пьесе "Клоп" ещё в 1928 году. Но перед великими праздниками, такими как Первое мая, День Октябрьской революции и День Победы, квартира дяди Лёвы превращалась в маленькую фабрику - художественную мастерскую. В квартиру приходили другие люди, которые помогали натягивать материю на подрамники, разводить краски и тонировать и рисовать транспаранты и портреты. Я ошивался вокруг, наблюдая за творческим процессом. Рисовались портреты вождей, красные полотнища с лозунгами: "Вперёд к победе коммунизма". Обрезки материи, кисти и банки из-под красок валялись повсюду. Для пятилетнего мальчика ощущение было чего-то важного, грандиозного. В один из таких дней я зашёл в мастерскую и, чувствуя себя ценителем и знатоком изобразительного искусства, а также желая утвердиться в своих познаниях, деловито дотронулся до почти законченного транспаранта на столе и с понимающим видом заявил: "Дядя Лёва, это клоповый цвет, правда?" В ответ я услышал дружный хохот художников. А что вы хотели бы услышать из уст школьника-пионера 40-х годов? Воистину, партия и правительство прилагали огромные усилия, чтобы как следует промыть мозги будущим строителям сами знаете чего... Например, появились такие стихи Степана Щипачева:
Как повяжешь галстук, Береги его: Он ведь с нашим знаменем Цвета одного. Пионерский галстук - Нет его родней! Он от юной крови Стал ещё красней.
Это было написано в 1942 году. Немцы оккупировали огромную территорию. Их танки дошли до Сталинграда. В отдельных местах даже прорвались к Волге (правда, были отброшены). Отчаянные бои идут чуть ли не за каждый сантиметр земли. Всё висит на волоске. И повсюду вместе со взрослыми свой посильный вклад пытаются внести дети и подростки. Они приписывают себе лишние годы и сбегают на фронт, они воюют в партизанских отрядах. И немцы воюют с этими детьми, как со взрослыми - без скидок, не щадя. И это движение было согласовано с руководителями партии и правительства и даже поощрялось военным командованием. Дети - герои войны! Но несмотря на этот патриотический порыв, кроме таких ассоциаций в наших мозгах откладывались тогда и другие образы из сугубо личных переживаний: годы эвакуации, ночи в теплушках, сараях и общежитиях, наконец, послевоенная жизнь в перенаселённых коммунальных квартирах, где клопов и вшей было гораздо больше, чем знамён и надежд на светлое будущее. В те времена забавными были такие шутки: "Знаешь, почему клопы плоские? - Нет, почему? - Потому что на них спят". Или вот такой: "Оптимист раздавил клопа и говорит: "О! коньячком запахло..." Пессимист выпил рюмку коньяка и сказал: "Черт, клопами воняет..."" А с другой стороны, дети иногда выступают провидцами. Чем же это не яркий художественный образ - приравнять красный цвет плакатов к российским кровопийцам, убившим миллионы людей? Юная кровь им нужна! Убийцы! Я не осуждаю ремесленников-художников. Они выполняли свою работу. Кушать-то надо было, и большинство профессиональных и образованных людей в совке делали все, за что платили деньги. Я и сам в юности сочинял сценарии праздников, где воспевал все это навязанное совковое дерьмо. А когда наконец осознал, что это ложь, прекратил этим заниматься. Но скоро понял, что говорить правду было очень опасно - результаты тому я видел многократно. Оставалось одно - бежать, но не на Восток, как в 41-м, а в противоположную сторону. Что я и сделал, как только появилась возможность.
* * * Уже находясь в Италии, понял, что по крайней мере от клопов я избавился. А заодно и от кровопивцев более крупного масштаба. Прошло много лет с тех времён. Постепенно уходили из жизни обитатели нашей коммуналки. Ушёл и Лев Семенович. Я был первым из всех жителей нашей квартиры, кто уехал из страны-коммуналки. Затем забрал к себе в Америку папу и маму. Вита прихватила нашу освободившуюся комнату. Позже уехали или ушли в мир иной другие соседи. И только Вита, моя ровесница и внучка дяди Лёвы, оставалась верна этому жилищу и нашему городу. Спустя много лет я побывал в Одессе и навестил Виту и квартиру, в которой прошло моё детство и юность и которую Вита постепенно превратила в одну большую частную квартиру со всеми её комнатами и коридорами, туалетом, кухнями и клопами. И стала она своего рода хранителем этого музея-квартиры ужасов социалистического быта. Но Вита клялась, что от клопов наконец удалось избавиться. Мне было очень интересно пройтись по знакомым местам и уголкам этой необычной квартиры. Мастерская дяди Левы (два окна на улицу) теперь стала гостиной комнатой. Вспомнил, как я позировал в этой комнате другому художнику - моему любимому кузену Грише Перкелю, сидя в плюшевом кресле дяди Левы. Этот портрет до сих пор висит на стене моей некоммунальной квартиры в Майами (два балкона, две ванные комнаты). Вспомнил также, как я прятался в этой комнате от солдат из военкомата, которые приходили за мной, чтобы отправить служить в совковой армии на три года. А я в это лето сдавал экзамены в университет и таки поступил и отделался от призыва. Правда, после окончания университета они все же забрили меня, но только на один год. Я им там наслужил! Думаю, до сих пор вспоминают. Но об этом я напишу отдельный рассказ.
|
|
