Эмигрантка
Ксении было почти шестнадцать, когда мать, овдовев, решилась на второе замужество. Младшая сестра, Танюша, не имела ничего против отчима, а Ксения просто взбунтовалась. Она с детства имела на всё свою точку зрения и выражалась вполне однозначно. Решив отомстить матери, она сбежала к тётке в Санкт-Петербург, банкирше, жившей на широкую ногу. Года два спустя на балу в Дворянском Собрании она положила глаз на молодого начинающего адвоката Янека Сикорского, поляка по происхождению, высокого и утончённого. Ксения вошла в число его петербургских воздыхательниц. Она не чувствовала никаких преград на пути к своей любви, так как с детства знала, что со своим упорством прошибёт лбом стену. Что уж говорить о девичьем коварстве? Она решила покорить своего избранника оригинальностью маскарадного костюма. Она появилась в ярко освещённом бальном зале в крестьянском платье с передником, чепчике и двумя живыми гусями на позолоченном поводке. Публика восторженно рукоплескала выдумщице, а очарованный Янек пригласил её на первую мазурку... В 1916 году они с помпой обвенчались в капелле мальтийских рыцарей. После года любви и эйфории пришлось отрезветь в первый раз. Началась революция. Янека под пытками продержали две недели в лубянской тюрьме и, если бы не она, его бы расстреляли. Чудом удалось вырваться из лап чекистов, и молодая чета, как и многие другие богатые семьи, решила эмигрировать. Дорога в Париж показалась бесконечно длинной. Было страшно сомкнуть глаза, во всём чувствовалась опасность, возможный подвох и вечный вопрос "как жить дальше". Умные люди понимали, что не всё купишь за деньги и уже не будет той житейской роскоши, к которой они так привыкли. Первые месяцы пребывания в Париже она просто проклинала судьбу. Убогое унизительное существование в грязном, крошечном номере отеля, вечно кричащая малютка и сутками валяющийся на диване Янек. Он полностью деградировал. Не пытался найти работу и сдался без боя. Он был успешным адвокатом, его знал весь Петербург. Но ведь и она рисковала ради него, войдя в контакт со шведским послом, чтобы по дипломатическим каналам вытащить его из рук НКВД. Но ведь нужно жить дальше! Не отказываться от работы простого клерка. Ничего другого не предлагают... Все семейные драгоценности были проданы за бесценок. Рынок был переполнен русскими тиарами, браслетами, ожерельями, которые некому было покупать. Она уже не могла смотреть на ненавистный луковый суп из столовой для бедных. И вот вчера, после первой оплеухи пьяного мужа, она решила взять судьбу в свои руки. Нужно как-то зарабатывать, чему-то учиться... С этими мыслями она спустилась в лобби отеля и присела в кресле, желая развеяться. Минут через десять её взгляд упал на кем-то забытый журнал. Она небрежно стала его перелистывать, пока не наткнулась на женский портрет неизвестного художника, который был продан за весьма кругленькую сумму. Холодок пробежал по спине... Это было озарение. Вот чем она хочет заниматься! Она будет продавать картины! Но есть ли у неё талант? Помнится, в детстве неплохо нарисовала портрет сестры, довольно схожий с оригиналом. Ксения навела справки и выяснила, что в художественной академии некоторые преподаватели дают бесплатные уроки. Она посещала уроки фигуративной живописи, но её увлекали поиски личного стиля. Она знала, что чаще заказывают портреты и за них больше платят. Она любовалась работами Пикассо, Модильяни, Жакоба, но не хотела жить в бедности, как они. Кубизм и неоклассицизм показались ей более привлекательным жанром, который соответствовал жёсткой прямолинейности её натуры. Она уже видела себя успешной художницей. В тесной комнатке отеля появился мольберт, краски и кисти. Янек насмехался над дурой, которая хочет разбогатеть на дилетантской мазне. Несмотря на это, он стал её первой моделью. После нескольких месяцев напряженного труда её работами заинтересовались несколько художественных салонов и галерея. Она приняла этот успех как должное. Всегда чувствовала, что в ней спит какой-то талант, и он, наконец, проявился. В её портретах был стиль, своеобразие и сочность красок. Постепенно она обрастала клиентурой, появились деньги. Но Янек напрасно думал, что деньги за картины пойдут в семью. Опьяненная успехом, Ксения решила, что будет жить только для себя, и руководствовалась этим правилом всю жизнь. После продажи очередного портрета она покупала драгоценности, и надев их, полностью соответствовала духу джазового Парижа 20-х годов. Она стала его частью. В 1925 году её работы попали на парижскую Международную выставку. Её атаковали репортёры, она красовалась на обложках журнала. Пришла слава, а вместе с ней нежелание писать простых домохозяек. Хочешь быть богатой - пиши богатых! Это стало её лозунгом. У неё проявился инстинкт охотницы. Она легко и быстро заполучала богатую модель, используя свой женский шарм и остроумные высказывания. Тут работала и голубая норковая накидка, наброшенная на соблазнительные формы. Её стали приглашать на вечеринки, после которых она возвращалась только под утро. Герцоги, бароны и маркизы лежали у её ног, а она рисовала их, работая в элегантном платье, шляпке и с ярким маникюром. Теперь она с семьёй жила в большой квартире на левом берегу Сены, где селились художники. Они поражались тому, как ей удаётся сочетать аристократические манеры с умением быть своей среди парижской богемы. Она, увешанная драгоценностями, казалась белой вороной в их кругу, но они прощали ей эту слабость. Она же стала забывать о приличиях и условностях. Её стали замечать, входящей в ночной женский клуб. Её сексуальный аппетит был огромен. Она легко сходилась с мужчинами, женщинами, своими клиентами, полицейскими, юношами... она влюблялась в свои модели. Как-то она подобрала в парке на скамейке спящую проститутку и, восхитившись её красотой, подарила ей несколько лет другой жизни. В 1928 году Янек развёлся с Ксенией и вернулся в Польшу. В память о нём остался незаконченный портрет. Её мать забрала к себе свою внучку. Она была в ужасе от богемных похождений дочери и считала, что мир сошёл с ума, восхищаясь её работами. В 1929 году в Америке началась Великая депрессия, первая волна которой докатилась до Европы. Ксению экономика совсем не беспокоила. Она отклоняла предложения графов и баронов. Она чувствовала себя молодой и красивой, способной на большие свершения. Она не прощала измен своим воздыхателям и красиво мстила их любовницам, рисуя весьма откровенные картины. Ответной реакции долго ждать не приходилось, и в 1933 году она согласилась стать женой австро-венгерского барона, которого в порыве завистливой злобы отбила у любовницы. Ксения боялась быть посаженной в золотую клетку с определёнными моральными устоями. Однако муж оказался мудрее. Он предложил ей продолжать жить в своём особняке. Своих привычек он также менять не собирался. Лучшего варианта семейной жизни быть не могло! Полная свобода и независимость! Зачем это ему? Просто быть рядом с незаурядной женщиной? Держать на длинном поводке? Как-то будучи в Австрийских Альпах с очередным любовником, Ксения стала свидетелем маршировки нацистских юнцов. Ей стало не по себе. Она почувствовала опасность. С приходом Гитлера к власти в Париже появились немецкие эмигранты, сбежавшие от нового режима. Разгульный Париж начал распознавать надвигающуюся действительность. Запахло войной. У Ксении резко сократились заказы, деньги стали иссякать. Не было прежних вечеринок с рекой шампанского. Говорили только о войне в Испании, о нападении Италии на Абиссинию, о росте цен. У Ксении начались приступы панических атак. Её мучали ночные кошмары, после которых она вставала с головной болью и не могла работать. Она не раз слышала речи Гитлера о расовой неполноценности евреев, к которым принадлежал и её отец. Она уговорила мужа бежать в Америку, подальше от европейского кошмара... Страдая от бессонницы, она бродила по ночной палубе корабля, терзаясь дурными предчувствиями, вспоминая предыдущую эмиграцию. Сойдя с корабля в Нью-Йорке, она вдруг почувствовала, что обоюдной любви с этой страной не получится. Она чувствовала себя дискомфортно среди небоскрёбов, которые провоцировали новые панические атаки. Здесь её никто не ждал и не интересовался её картинами. Муж предложил переехать в Калифорнию, поближе к Голливуду, к близкой ей богемной среде. Но и там её не принимали всерьёз, говоря колкости и насмешки за спиной. Её страсти требовали выплеска, а она должна была соответствовать титулу мужа на светских раутах. Было скучно... хотелось активных действий... пройтись, например, полуголой по улице... но в шляпке... В моду входило абстрактное искусство, но у неё ничего в этом жанре не получалось. Это было не её. Она тосковала по прошлому, по богемному Парижу, по друзьям-художникам... Так прошли годы. Барон скончался от сердечного приступа в 1962 году, разорвав последнюю связь с прошлым. Они прожили вместе 29 лет, и он всегда поддерживал её, мечтая увидеть прежнюю Ксению, счастливую и успешную. Она быстро старела, но в силу характера делала всё, чтобы казаться моложе. Она была бы не верна себе, если бы в 76 лет не закрутила роман с молодым скульптором и не уехала с ним в Мексику. Она гнала от себя старость: одевалась во всё яркое, загорала голой на крыше дома, занималась любовью... Он же вынес из дома все зеркала, чтобы она не рыдала, видя своё отражение. Она напрасно переживала, что её время ушло. Её успех вернулся бумерангом в её любимом Париже через 10 лет после кончины мужа. Люксембургская галерея устроила ретроспективную выставку её работ в стиле art deco. Успех был оглушительным! Она снова вошла в моду. Её работы уходят с аукциона за миллионы долларов, выставляются в Лондоне и Нью-Йорке. Её прах, согласно последней воле, был рассеян над жерлом вулкана Попокатепетль. Там её душе уж точно не грозит покой.
|
