Учился я, как тогда говорили, не по месту прописки, в Ленинградском театральном институте. Родители жили в Одессе, и мне, чтобы свести концы с концами, приходилось подрабатывать. Как, впрочем, многим студентам во все времена и народы. Студентам творческих профессий найти работу тогда было нетрудно. Спасибо партии за это, практически при каждом предприятии, учреждении, учебном заведении и в каждом районе города тогда существовал Дворец, Клуб, или на худой конец Дом культуры с полным набором коллективов художественной самодеятельности. Я даже однажды руководил драмкружком в знаменитом магазине Гостиный Двор. Стать участником такого "кружка" и найти себе занятие по душе мог любой человек, причем совершенно бесплатно! Здорово, не правда ли? Признаюсь, я и сам начинал в таком кружке. Позднее, став профессионалом, я научился отличать подлинное искусство от "самодеятельности", хотя и в клубах культуры часто попадались жемчужины.  

В моем положении бедного студента на чужбине, работа в "самоделке" была той соломинкой, за которую надо было держаться. Платили за это мизерную зарплату, так что приходилось иметь две или более таких "халтур". Город на Неве не маленький; на дорогу от института на Моховой до очередной халтуры на общественном транспорте уходил обычно час-полтора. Это в один конец. Так что подготовка к занятиям и чтение массы необходимой литературы происходили чаще в дороге.

Руководили самодеятельностью люди очень разные - некоторые со специальным образованием, другие без такового. В этой отрасли подвизались также студенты и выпускники особой сети высших и средних учебных заведений, называемых "культпросвет". Некоторые из них по призванию, а многие и без такового. Столичные города имели большое преимущество. Наличие театров, консерваторий, театральных учебных заведений, филармоний и т.п. обеспечивало художественную самодеятельность профессиональными руководителями и педагогами. А нам, бедным студентам, это давало возможность выжить. По правде говоря, польза была взаимной. Для многих из нас это становилось лабораторией, где можно было на практике проверить недавно полученные знания и навыки.

Именно такая возможность открылась для меня, когда я был принят на работу руководителем студии пантомимы солидного дворца культуры. До меня этим кружком попеременно руководили другие люди, но к моменту, когда я приступил к занятиям, это было скорее полукружие или даже сектор круга, а конкретно ? несколько молодых ребят?энтузиастов этого необычного тогда вида искусства. Они и стали корнем, из которого впоследствии вырос и расцвел интересный коллектив. Впрочем, эти цветочки сами по себе не росли. Этих энтузиастов надо было еще хорошенько научить техническим приемам жанра, развить в них необходимые актёрские навыки и, что было самым главным, дать им понятие об этике, эстетике и элементарном художественном вкусе. 

Надо сказать, что мне и самому было интересно работать, так как некоторые ребята обладали способностями, которые помогли им в конце концов стать известными артистами не только в своей стране, но и во всем мире. Я много занимался с ними танцем, акробатикой, ритмикой и, конечно, навыками бессловесного действия. В те захватывающие новаторством годы, то там, то здесь начали появляться не только отдельные номера, но и целые спектакли пантомимы и мимодрамы. И вот, после нескольких лет экспериментов и репетиций, я придумал и поставил со своими юными учениками спектакль?концерт под названием "21 Новелла о Смешном и Серьезном". 

Энтузиазм был необыкновенным, тем более, что мне удалось занять в этой постановке большинство участников коллектива. Это сплотило группу и придало им уверенности в том, что время и силы, потраченные ими, не останутся без награды. Успех спектакля также радовал и меня - начинающего режиссера. Представление без слов сопровождалось музыкой, шумовыми и световыми эффектами, которые вместе с актерской игрой помогали раскрытию характеров и идеи, определению места действия и развитию самого действия. Всю эту закулисную "кухню" осуществлял я сам и не доверял никому другому, так как от точного выбора различных эффектов во многом зависел успех спектакля. У меня тогда уже был новый портативный магнитофон фирмы Grundig, привезенный мне из Германии знакомым немцем-бизнесменом в обмен на чёрную зернистую икру. За такой бартер тогда в совке с радостью давали срок, но я рисковал ради искусства. Зато каким подспорьем это чудо техники было! Легкость в управлении сочеталась с великолепнейшим качеством звучания.

Как раз тогда в Ленинград приехал любительский драматический театр из города Le Havre, Франция, так как Le Havre был городом-побратимом Ленинграда. Наш Дворец культуры принимал эту французскую делегацию. К этому времени мы уже сыграли нашу "21 Новеллу" несколько раз. Руководители загодя наметили для гостей посещение репетиций различных коллективов. Меня предупредили хорошо подготовиться к встрече гостей в студии. Французы посетили занятия ансамбля народного танца, хорового, драматического коллектива и вот, наконец, заглянули и в нашу студию. "Выходим на международную арену", ? помнится, иронически подумал я тогда.   

Французы оказались молодыми ребятами, и мои мимы с большим интересом разглядывали иностранцев, на которых советским людям на улице запрещалось даже смотреть. Мы показали гостям элементы нашего тренинга, и потом Стелла Борисовна, художественный руководитель Дворца культуры и выпускница Ленинградского Института Культуры, предложила показать несколько номеров из спектакля. Мы показали гостям несколько лучших номеров, но без музыкальных и прочих эффектов и в репетиционных костюмах. После этого Стелла Борисовна с очаровательной улыбкой завмага пригласила визитеров продолжить ознакомление и направиться в студию ансамбля народных инструментов, но французы заулыбались в ответ и что-то наперебой стали "же-мэкать" переводчице (студентке института Иностранных языков). Та перевела, что им у нас очень понравилось и что они хотели бы посмотреть ещё. 

Пришлось показать им почти всю программу, после чего они отказались идти дальше и вместо этого стали общаться со мной и моими студийцами. Закончилось тем, что всем нам захотелось встретиться в другой, более непринужденной обстановке. И мы пошли на своего рода "преступление" по тем временам - втайне от Стеллы Борисовны пригласили гостей встретиться с нами "на дому".   

На следующий день, вечером, мы привезли французов домой к одному моему студийцу, который жил тогда один в квартире, и даже не в коммуналке. Мне пришлось потратиться на угощение, так как мои ребятки были большей частью неимущие. На это ушла почти вся моя месячная зарплата, но зато все получилось очень красиво и, главное, непринужденно. Мы болтали, если можно назвать болтовней смесь русского, английского, французского и языка жестов, обо всем понемногу. Иностранцы интересовались, как нам живется в нашей великой стране, где все люди равны и все одинаково счастливы. Как всегда, в таких ситуациях, многие из нас отделывались общими фразами из боязни разглашения главной тайны совка: все, что вам показывают вокруг - ложь и притворство! А нас, естественно, интересовало очень многое про них, и мы наперебой задавали вопросы. Не имея  возможности увидеть жизнь своими глазами, мы пытались  удостовериться, что не все так плохо у капиталистов, как нас здесь постоянно убеждают.

Поразительно, но за один вечер мы так с ними подружились, что даже запомнили их имена. Для нас это был настоящий праздник общения. О том, что среди нас мог оказаться "стукач", не хотелось верить. Договорились поддерживать связи любыми способами. Через несколько дней французы уехали, и на этом мой рассказ бы и закончился, но случилось то, что ни мои мимы, ни я, и ни даже руководство Дворца культуры не предвидели. Через две недели из славного французского города побратима Le Havre, морского порта в устье Сены и оплота коммунистической партии Франции, пришло официальное приглашение. Мой коллектив пригласили приехать с дружеским визитом и показать наш спектакль! Для меня это прозвучало так, как если бы пожизненно заключенного зэка пригласили провести месячный отпуск в одном из правительственных санаториев г. Сочи.

Неосведомленным стоит объяснить, что в те годы в "капстраны" ездили только выдающиеся коллективы вроде балета Кировского Театра или Большого Симфонического оркестра СССР. Конечно, ездили за бугор и коллективы поменьше, но куда? Цирк в Болгарию, русский народный хор в Польшу, в Чехословакию, словом в соцстраны. А тут - во Францию, и кого приглашают? Студию пантомимы под руководством студента театрального института. В общем, вызвал меня директор Дворца культуры, чтобы поведать, какая огромная ответственность возлагается на нас. Мне объяснили, что я должен для этого приложить, и на что я должен обратить, и так далее. До поездки оставалось полгода - достаточно времени, чтобы подготовить несколько специальных номеров, "заказанных" партийным руководством города. Одним из этих номеров стала пантомима "Парижские Коммунары". Вдохновлялся я романами Виктора Гюго (классик все-таки, не придерешься).

Приглашение пришло на 15 человек. Мне сразу же объяснили, что в составе делегации будут директор Дворца культуры и наша красавица худрук Стелла Борисовна. У нее был редкий дефект речи: она не выговаривала букву "Ж". Помню, она очень просила меня восстановить номер про Петербург, поставленный моим предшественником, и всякий раз цитировала Пушкина, "С подъятой лапой, как вывые, стоят два льва сторовыв`ые...". При этом, для пущей важности, она одновременно жестами изображала этих двух львов. Таким образом, оставалось 13 мест для моего коллектива, то-есть 12 артистов кроме меня. Получалось, что не все мои студийцы могли поехать. Но этого состава было достаточно, чтобы представить спектакль в лучшем виде. И мы начали репетировать.

Вскоре нам выдали анкеты, которые нужно было заполнить для выездной визы за пределы совка. Требовалось ответить на множество вопросов, а ответы затем тщательно проверялись известно кем на предмет соответствия действительности. Эта формальность, которую все, кто надеялся куда-либо выехать, обязаны были пройти, несмотря на ее наглый тон. "Есть ли у вас родственники за границей?", обыденно спрашивали они, как будто не знали об этом лучше нас.

Примерно через месяц после подачи документов меня вызвал директор и сообщил, что двум моим ребятам отказано в выездной визе. Одной оказалась девочка, отец которой работал тогда на авиационном заводе слесарем и, очевидно, слишком много знал. Другим был рабочий парень, который был сиротой, жил один в своей квартире, и его, по их мнению, ничего в нашей замечательной стране не удерживало. Времени на подачу новых анкет не оставалось, так что мне пришлось срочно переделывать всю программу на десять артистов. Явно страдали номера, в которых массовость была очень важна. Среди них, к сожалению, и "Парижские Коммунары".  

Пришлось мне хорошо поломать голову, чтобы художественные достоинства нашего спектакля не пострадали от уменьшения количества артистов. Попробуйте сыграть пьесу "Белоснежку и Семь Гномов" с труппой где осталось только пять гномов. И когда я нашел решение и переделал все по-новому, огласили еще одно сообщение. По разным причинам, безусловно очень веским, еще троих моих артистов "зарезали". Репетиции возобновились с новой силой. Я применил все свои умения и фантазию на то, чтобы переделать спектакль на семь участников. К тому же, пришлось ввести в спектакль и себя. Таким образом, я должен был появляться на сцене и ухитряться вовремя включать музыку и звуковые эффекты на моем магнитофоне. 

Приближалась дата поездки. Я очень переживал по поводу сокращений и упрощений, которые пришлось сделать, что неумолимо отразились на художественной ценности нашего спектакля. Ведь предстояло показать свое искусство не работникам жилконторы где-то в Ленинграде, а зрителям во Франции, родине, так сказать, современной пантомимы - Жан Луи Барро, Марсель Марсо, и т.д. Но кого это интересовало тогда в совковой самодеятельной конторе?!

Незадолго до отъезда меня вызвал директор Дворца культуры. В кабинете была и "сторовев`ая" Стелла Борисовна. С большим сожалением они сообщили, что органы государственной безопасности не разрешают мне выезд за границу великого государства. Причина отказа, как мне тогда объяснили, заключалась в том, что я был женат всего лишь один год, и у нас с женой не было детей. То-есть, по их логике, у меня никаких привязанностей к стране восходящего маразма на тот момент не существовало. Я пытался объяснить, что вся затея со спектаклем под угрозой и что, к сожалению, я не вижу, как это может состояться без меня. Директор посочувствовал и сообщил, что намерен провести собрание всей группы участников.

Слухи о том, что мне не разрешают выезд, уже просочились. В назначенный день мои "отборные" ребятки понуро сидели в кабинете директора в ожидании начала собрания. Директор, бывший фронтовик и член партии с такого-то года, обратился с пламенной речью к собравшимся. Он напомнил всем, как важно нести нашу культуру на запад, чтобы доказать им, капиталистам, что мы тут тоже не лыком шиты. Наконец, он подошел к сути и осторожно сообщил, что, к сожалению, ваш руководитель не сможет поехать с вами из-за "небольших неприятностей", которые проявились в его биографии. Затем, как настоящий коммунист, он использовал старый трюк, который почти всегда срабатывал.

"Ребята, ? сказал он, ? все зависит от вашего решения. Нам будет очень стыдно, если придется отменить поездку, но если вы скажете, что сможете выступить в лучшем виде без вашего руководителя, она состоится".

Я посмотрел в этот момент на своих ребят. Они прекрасно понимали, скольких трудов нам стоило подготовить этот спектакль. Они знали, сколько энергии и фантазии я вложил в то, чтобы все-таки сохранить основные его достоинства. Ребята догадывались, что это значило для меня, и они... скромно потупили свои невинные глазки и опустили свои милые головки. Директор тогда перешел на личности и задал этот вопрос каждому в отдельности. И все мои артисты, один за другим, кто с нерешительностью, а кто и с уверенностью, заявили "да, сможем!". Честно говоря, я другой реакции и не ожидал. Но все же было очень обидно, что в благодарность за все эти годы совместной работы, когда моя душа всегда была для них открыта, они отреагировали, как было запрограммировано - "Партия велела, комсомол ответил - есть!"

Не знаю, зачем, но я переделал спектакль еще один раз, исключив себя из него на этот раз, хотя и чувствовал, что показывать спектакль в этом виде было уже стыдно. Ну а так как музыкальное оформление и звуковые эффекты никто, кроме меня, делать не мог, то встал вопрос, как это все будет выглядеть. Давать им с собой мой Grundig я и не собирался ? это была моя маленькая месть. Но Стелла Борисовна, имея за спиной богатый опыт Института Культуры, нашла выход. Было решено, что к группе будет подключен Николай - баянист, который работал аккомпаниатором в кружке народного танца. Он-то, заверила она, и обеспечит всю музыкальную начинку спектакля. При других обстоятельствах я бы спорил с этим решением, так как музыка в спектакле была и классическая, и джазовая, и фольклорная, но тогда мне было уже все равно. У Стеллы Борисовны был и другой довод, "знаете, вывая музыка даве лучше, а на приёмах мы все будем петь русские песни, а Коля будет сопрововдать. Все знают, как французы любят наши песни!"

Но, как оказалось, самым главным оправданием участия баяниста Коли в поездке во Францию было совсем другое. Коля был обыкновенным штатным стукачом! И все об этом знали. И анкету на выезд он подавал в одно с нами время. Но этого никто не знал.

Интересно все же получилось: я придумал и поставил спектакль, который пригласили показать во Франции, а поехали туда уважаемый член партии с такого-то года, его любовница Стелла Борисовна, стукач Коля и еще семеро ребят. Правда, за ребят я был рад. Некоторым из них это помогло укрепить уверенность в себе и в дальнейшем стать известными артистами. А у остальных остались светлые впечатления от этой поездки на всю жизнь. Но главное я понял только после их возвращения из поездки во Францию - ни у кого из моих настоящих, стопроцентных советских ребят не осталось в душе никаких угрызений совести по поводу предательства своего учителя и лидера. Очевидно, эти чувства в них заглушили очаровательные звуки "исконно русского" Колиного баяна.  

Розинский, Эдвард
№219 Nov 2022