Наша Флорида

Все сегодняшние события в Украине всколыхнули много воспоминаний о том, что значит жить в оккупированной стране. Конечно, я не был в трагедии войны, но всё же. Латвию ссср оккупировало, освободив от немцев. Они её уже проглотили ранее, тогда, когда сталин с дружком своим на тот момент, гитлером, поделили эту часть Европы. Но лишь на короткий срок была советская власть в Риге. Однако эти красные бандиты всё же успели в 1940 году уничтожить около 14 тысяч жителей, ну и выслать также всяких буржуев латышских в Сибирь. А тот диктатор с чёлкой знал, что усатый тиран готов атаковать, и пошёл ва-банк, ударил первым. И началась трагедия, вернее, продолжилась. Но Латвия, как и другие прибалтийские демократические независимые республики, на ссср ведь не нападали! Равно как и Польша и другие страны будущего и развалившегося Варшавского договора (такого же лживого, как и власть, его написавшая). Поэтому 1945 год был освобождением от гитлеровской оккупации, и в то же время Латвия попала в ярмо советской оккупации. Мгновенно начались сталинские репрессии, высылки, аресты, ну, по старой формуле советской власти! Поэтому смело скажу: я жил в оккупированной советским союзом Латвии. И сегодня вы все видите продолжение всё той же старой большевистской песни.

...Давайте заглянем в мою мастерскую... Мой стол со множеством инструментов аккуратен: всё лежит на местах, и тут вы не увидите ни консервного ножа, ни штопора, ни прейскуранта услуг мастерской, как и газеты "Правда"... Есть аккуратный блокнотик, где мелким ровным почерком записано-зашифровано, где какие халтурки, когда и куда, кому и что... Есть на моём рабочем месте и маленькая "радиоточка", и мятая картинка с портретом Элвиса Пресли, навечно припечатанная кнопками к стене...

А теперь о нашем ударном коллективе. Но сначала - небольшая справочка о происхождении такого типа мастерских. После войны бытовая промышленность в стране была почти полностью разрушена. Мирная жизнь требовала многого, но в Латвии хоть было что вспоминать. Частные мастерские или магазины здесь были нормой. Но это в прошлом - "Новое будет лучше, чем во всём мире!" Как вызов всему старому и капиталистическому - советские артели! Во-первых, надо было как-то пристроить массу калек и инвалидов войны. Постепенно с рынков, улиц, из поездов, подъездов и подворотен исчезли безногие на тележках, безрукие торговцы и попрошайки. В начале 1950-х годов их вывезли на остров Валаам в Белом море, где они, отдавшие за родину здоровье, просто были оставлены умирать. Но для менее покалеченных тоже надо было что-то делать! От американского плана восстановления Европы (так называемого "плана Маршалла") Сталин отказался. И поэтому из тех же инвалидов, но менее пострадавших на фронтах, и стали создавать первые артели.

Здесь делали разный ширпотреб, алюминиевые вилки и ложки, чинили часы, приёмники, настольные лампы и обувь, выполняли переплётные и мебельные работы. Главным лицом в артели (как и позже в комбинатах бытового обслуживания) был председатель. Как правило, жестоко пьющий фронтовик с орденами, но из надёжных и проверенных кадров. В штате артели был и снабженец - мало пьющий, но берущий взятки. Всегда считали, что если снабженец, то обязательно еврей! И правильно считали! Но всё же встречались исключения, а когда наличествовало "исключение" - то опять пьющий, матерщинник, который ни материалами снабжать не способен, ни товар отправить. В общем, при таком деятеле в артели дело "швах"!

Позднее к работающим инвалидам подключились и обычные граждане. Существовали артели до конца 50-х годов. В то время еще действовали страшные сталинские "статьи", и по ним сажали на жуткие сроки. Поэтому воровать тогда в тех масштабах, как стали при Брежневе, люди боялись. К середине 60-х, то есть в моё время, неистовые герои-фронтовики стали сменяться новыми кадрами, часто также фронтовиками, но желающими жить и давать жить другим. Конечно, по-прежнему следили за всеми, но уже не так строго; везде существовали какая-то своя система и свои люди, которые ей служили...

Бригадир Анатолий Сергеевич Фролов, из Армавира, был ранен на фронте, хромал очень сильно и также сильно пил, причём закусывать не любил. Лицо у него было плоское, глаза навыкате и мутные, голос с "рыком". Одевался он с каким-то партийным шиком: галстук, засаленный с маленьким узелком, рубашка как парус, а о костюме говорить отказываюсь (из-за перхоти на плечах). Кстати, был наш бригадир-приёмщик, этот "чистоплотный муж на выданье", настоящим сердцеедом - ну просто лакомым кусочком для разведённых, брошенных, безвозрастных и пьющих особ женского пола!

Много раз мне приходилось отвечать за бригадира по телефону, когда он лежал мертвецки пьяный на полу склада и нежно посапывал. То, что происходило в мастерских, вернее, нашу (и свою) "кухню" Фролов знал прекрасно. Поэтому и жил довольно неплохо. Кроме выпивки, была у него ещё одна странная страсть - чернильные карандаши. Во внешнем нагрудном кармане его мешкообразного пиджака мирно уживались дешёвая, истекающая чернилами авторучка; нейлоновая расчёска с плохой копией головы оленя и как минимум три химических карандаша. Он с каким-то сладострастием, особенно выпимши, любил их оттачивать тонкой безопасной бритвочкой. Аккуратная стружечка сыпалась на журнал "Крокодил". Анатолий посапывал над своей работой и часто, недовольный ею, начинал точить снова. И только бритвой! Точилкой - боже упаси! Заострял карандаши с обоих концов. Можете представить, как выглядел его пиджак и в частности карман, куда он, нетрезвый, пытался затолкнуть остро отточенный карандаш. Когда требовалось подписать наряд (с завышенными - для плана! - прейскурантными ценами) или квитанцию (с заниженными, поэтому - наличные в руку!), он пытливо смотрел в глаза (Пете, мне, Дрейке и др.), вынимал из кармашка химический карандаш, совал его в рот послюнявить и ставил свою сизую с расплывающейся слюной закорючку!

Пётр Кожухов. Фронтовик второгo, "смершевского" эшелона. С Урала. Высокого роста, с красным лицом и непропорционально маленькой головой по отношению к гигантской фигуре. Так что будьте уверены, что количество мозга в голове было абсолютно пропорционально размеру его черепной коробки и, следовательно, - маленькое! Имел мотоцикл, двустволку и десяток удочек. Браконьер высшего полёта, снабжавший нас своей богатой добычей - от рыбы до дичи и кабана! Проверяя аккордеон, он играл одну и ту же песню "Ой, Андрюша..." и при этом подпевал, ужасно фальшивя. На его красной физиономии я всегда читал ненависть ко всем нерусским. Проскальзывала она в выражениях такого вот типа: "Не все евреи были в Ташкенте". Правильно, вроде бы, но в тоне, предназначенном мне, единственному еврею в мастерской, явно звучало: "Все они в тылу отсиживались!" Его постоянной формой был ватник, под ним слегка растерзанная, потная ковбойка, но зато обуви у Петра было много! Целых две пары: валенки с портянками зимой, а летом - жуткие сандалии на голых ногах с нечеловеческими ногтями. "Халтуры" он никогда в мастерской не имел, так как был стукачом старого типа: делал всё у себя дома за семью замками, на "левые" работы других смотрел пристально, как бы безмолвно говоря: "Я всё вижу и запоминаю".

Василий Тищенко, украинец из Твери, обычно чинил баяны. Петя Кожухов называл его бандеровец, на что Василий смеялся. Дезертировал из Красной армии, но каким-то образом военного трибунала избежал. Он имел пасеку, продавал на базаре мёд, готовил медовуху. Когда пил, начинал жутко косить глазами, а у трезвого Васи - глаза как глаза. Всегда ходил в какой-то косоворотке - под Максима Горького, носил сапоги с брюками-галифе. Густые волосы росли от бровей - дикость какая-то, как неандерталец, причём брови - посильней чем у Брежнева; волосы торчали также из ушей. Часто играл на баяне и гармошке какие-то украинские песни, до тех пор пока бригадир, подстрекаемый Петей, не начинал рычать: "Ты эту антисоветчину брось!" Однажды мы с Василием были отправлены в Киев на самолёте для какого-то обмена опытом. Я мог бы и отказаться, но почему бы не слетать и не охмурить пару-тройку "дивчин"?! Дело молодое! Обмен опытом длился всего-то полчаса, а потом представители разных "республик свободных" заголосили на всех своих языках и перешли к хорошо накрытым столам. Пили три дня! У Василя глаза совсем сошлись на переносице, а я боролся за местных красавиц с конкурентами из дружеской Грузии. "Дивчин" тех давно забыл, а вот салат из помидоров, лука и подсолнечного масла не забуду никогда...

Был у нас в мастерской ещё Ваня (фамилии не помню). Тихий русский человек. Одевался он неприметно и серо, как и Вася, ходил в военных сапогах. Алкоголик тихий, со всплесками активности при недопитии. Короче, так: если до потери сознания не хватало ещё стаканчика, он становился каким-то активным, быстро двигался, что-то чинил, насвистывая, но вдруг срывался с места и быстро выскакивал на улицу - прикупить спиртного или в винный автомат за углом. И в этот день не стоило нам искать Ванюшу, и "напрасно старушка ждала сына домой". Запойный он был, а когда нет, то тихий и неприметный, беспрерывно дымящий "Примой". Любил тихо распечатывать за своим верстаком "маленькую" или поллитровку, вино или ещё какую-нибудь выпивку. А пробки швырял за верстак. Однажды на субботнике, когда, выпив заранее, решили сделать кое-какой ремонт, начали отодвигать все верстаки. За Ваниным обнаружили ну просто залежи пробок всех фасонов! Я не поленился - собрал и подсчитал, сколько же он выпил, какова общая сумма на выпивку потрачена за все годы, пока он сидел за этим верстаком. Все ржали жутко, ведь пьяницам всегда нравится видеть кого-то ещё более спившегося. Я вычислил также, сколько он выпивал за год, за месяц, день, час, минуту... Пробуя гармошку в нетрезвом виде, Ваня играл "Степь да степь кругом". Цыплячья его головка падала на меха, и от своей игры он сам начинал безудержно плакать. И опять рык бригадира: "Да ты что, совсем уже в белой горячке?!"

Латгалец Август был действительно выдающийся мастер по ремонту аккордеонов. Именно у него я перенял и аккуратность, и настоящее умение. Нелюбим он был всеми остальными, считающими, что "латыши с немцами заодно". Хотя наш латыш во время войны был в России. Тайно любил он всё заграничное, поэтому со мной всегда находил общий язык. Наши мастеровые кивали по этому поводу головами: "Вот, мол, сошлись два антисоветчика, всё им не так!" Одевался Август красиво и скромно, но главное - чисто. Не участвовал в пьянках, лишь иногда в складчинах, и то скрепя сердце, чтобы не выглядеть совсем отбившимся от "советского" коллектива. Играл на аккордеоне "Роземунде". Вот тут-то наш бригадир рычал по-настоящему: "Немецкое играете?! Вам наши композиторы не угодили? Времени нет советские песни выучить?!"

Володя - большой, даже огромный специалист по трубам и духовым инструментам. Удивительный "волшебник"! Начало рабочего дня - в 8 часов утра, но Володя никогда к этому времени не придёт, но в 9 - точно будет, чувствуя себя вполне нормально. Всем "Доброе утро!" - чисто, трезво, хотя иногда душа у него давно "горит" с похмелья. В 9.15 - уже как трубочист! Как он успевал весь испачкаться, измызгаться за считанные минуты, спросили бы у фокусника Кио. Бывший балтийский моряк, ленинградец, он постоянно корил всех блокадой. Когда пьяный. А в такого он всегда превращался к концу работы. И понеслось: "Блокада - всё из-за вас всех, предателей!" Чёрный от паяльной лампы, с безумными глазами, с повреждёнными пальцами на одной руке, он мог и заказчику ляпнуть: "Вы тут саксофоном балуетесь, а из-за вас люди в блокаду погибали!" Тогда бригадир быстро ковылял в Володину сторону и делал интереснейший "ход конём" - говорил заказчику: "Вы инструмент оставьте, всё будет сделано, на него (он кивал в сторону покрытого сажей моряка Володи) не обращайте внимания - контуженый!" А Володе - тихо, но прямо в лоб: "Лучше бы ты в блокаде своей загнулся, дурак!" На что Володя вскакивал с криком "Ах вы так?!" и мчался в свою комнату, почти полностью лишённую кислорода, с горя наливал себе полный стакан. Играл он на трубе, но всегда плохо. Одевался, даже не помню как, потому что с ног до головы был покрыт полировочной пастой и сажей. Одалживая Володе рубль, я знал, что назад никогда его не получу. Но он, как бы чувствуя свою вину и зная моё увлечение прошлым, рассказывал мне о дореволюционном Петрограде, всяких его достопримечательных местах, о ресторанах и разных людях. За это я мог ему всё простить - сколько всего интереснейшего поведал мне этот испепелённый жизнью человек!

Скрипичный мастер Дрейка был антисоветчиком с золотыми руками. Действительно мастер, имя которого помнится многим до сих пор. Клиентура этого мастера струнных инструментов была поистине обширнейшей. Тут вам и только начинающий, талантливый мальчик-скрипач, ныне мировая знаменитость Гидон Кремер. Не менее талантливый Хиршхорн. Кстати, мой друг скрипач Изя Гутман, живущий во Флориде, хорошо Дрейку помнит!

План на работе Дрейка не выполнял, однако выгнать его не могли - великий мастер! Половину заказов Дрейка делал "халтурой" у себя дома, в чем я, постоянно нуждающийся в деньгах, ему помогал. Всю жизнь и при всех властях он жил в Риге. Всегда делил жизнь до войны и после, впрочем, как и наши родители. Пожилой красавец с квадратной челюстью и длинными волосами как у артиста, он одевался с небрежной аккуратностью, всегда во всё коричневое. За работой обычно тихо разговаривал сам с собой по-латышски и, если прислушаться, - говорил о себе в третьем лице: "Дрейка план делать не будет! Бригадир - свинья... Довели нас, русские азиаты. Вот раньше было!.. Франкфурт-на-Майне, Берлин..." Меня любил из-за моего папы - коренного рижанина, а уважал - из-за хороших рук, но мой "штатский" вид ему не нравился. Всегда советовал не выглядеть "как там", а быть "как здесь". Часто ворчал: "Как ?там" здесь уже никогда не будет..."

Свободное время Дрейка проводил "на полях" - на каком-то хуторе, поэтому всегда был загорелым до бронзового отлива. Напившись, наши коллеги, случалось, вполголоса обсуждали, что на хуторе Дрейка, наверное, мог прятать оружие, да и голый там, конечно, ходит, как немцы! "Немцы, они все голые на природе шпацируют", - щеголял своими познаниями в немецком наш Петя с его трёхклассным образованием. Бригадир, только что опрокинувший стопку и подцепивший вилкой кусок селёдки, кивал головой, а пережевав закуску, изрекал: "Эта сволочь такая - плана никогда не даёт! Всё ждёт, когда старые хозяева вернутся".

А Дрейка пил аккуратно. Определить, что он пьян, было трудно. Лишь приближённые, такие как я, знали его секрет: если был пьян, то брал горсть семечек и начинал кусачками поштучно их раскрывать и отправлять одну за другой в рот! Отдыхал долго, положив голову на сложенные кулаки, опирающиеся на стол. Купив водку и тихо пронеся её в мастерскую в полах своего солидного довоенного пальто, он мгновенно переливал её в какую-то лишь ему известную старую бутылку тёмного стекла. А бутылок было несметное количество: и лаки, и полировочные масла, и политура, и краски... Всё пахнет спиртом! Так что лишь он знал, из какой бутылки хлебнуть! Однажды уже известный вам Ваня, в минуту недопития и активного беспокойства, из-за жуткой погоды не смог сбегать утолить жажду в винном автомате. Дрейки в этот день на работе не было, и Ванюша решил найти его заветную бутылочку, чтобы подлечить свою болезнь. Нюхнул одну - пахнет спиртом, как и та, и другая, и третья! Недолго думая, льёт в горло что-то пахнущее спиртом. И вдруг остолбенел - это был чёрный полировочный лак! Так и ходил неделю с чёрными зубами. Не беспокойтесь, даже не закашлял и желудком не маялся - закалён был наш Ваня!

А вот какой случай однажды произошёл с самим Дрейкой. Был он тогда в почти "невесомом состоянии"... Сидим все, работаем, всё как всегда. Смотрю, "маэстро" наклонился, чтобы завязать шнурок на башмаке. А бригадир в это же время рычит мне: "Яша, ну хватит дурака валять, сбегай на базар, купи пирожки с мясом, огурчиков солёных, и в винный забеги - прихвати беленькой и пивка пару!" "Маленький" базар, как я уже вам говорил, - рядом. Я не спеша там всё купил, потом зашел в комиссионку (напротив базара), в скупку, через минут тридцать вернулся в мастерскую. Захожу к Дрейке, а он всё завязывает свой шнурок, подошёл ближе - вижу, что спит в согнутом состоянии! Как его друг, поднимаю "усталого", взбадриваю под уже нетрезвый бригадирский рык: "Тащи этого недобитого фашиста домой, сволочь такой!" Обратите внимание, как водка действует. До первого стакана он Дрейку называл "сволочь такая". А сейчас - "сволочь такой". Как красиво алкоголь мозг фильтрует! Я веду беднягу домой на Артиллерийскую улицу, а он бормочет: "Вот раньше у нас было, а теперь... нахлынули азиаты". Советскую власть он ненавидел и называл русских, коммунистов, как и начальника мастерской, "азиатами". Провожая его, я знал, что жена Дрейки обрушит на меня всю свою ненависть к "новому режиму" из-за того, что я не уследил за её супругом, а может, даже сам наливал ему...