| |
КРУШЕНИЕ НА ДОРОГЕ
Я люблю дальние путешествия на машине. Вождение меня не утомляет. Я могу сидеть за рулём часами, пока не надо будет заправиться или оправиться. (О, великий русский язык! Какие возможности в нём открывают приставки!) Конечно, вы понимаете, что я говорю не о поездке в ближайший супермаркет, а за сотни или тысячи миль, как, например, из Нью-Йорка в Майами или из Чикаго в Сан-Франциско. О, благословенна будь, Америка, с её бескрайними дорогами! Итак, вы устраиваетесь поудобнее на своём водительском сиденье, ставите рядом бутылку воды, поправляете боковые зеркала - и в путь. После первых пятидесяти миль езды по шоссе появляется какое-то новое состояние, похожее на умиротворение. Вы словно погружаетесь в нирвану. Вкрадчивое урчание мотора и шелест колёс успокаивают и настраивают на философские размышления, но пока ещё не усыпляют. Машина становится частью вашего тела, а ваше тело - частью машины. Мне не бывает скучно за рулём. У дороги своя жизнь, и я - её участник. Дорога - это сложное человеческое общество, в котором вспыхивают и гаснут краткосрочные отношения между водителями - добрые, безразличные, презрительные, враждебные, снисходительные.... Вот меня с безумной скоростью настигает красная "Тойота". Она перестраивается, обгоняет меня слева, снова перестраивается, обгоняет справа машину, идущую в левом ряду, снова перестраивается.... Я не вижу водителя, но пытаюсь представить его. В моём воображении это наглый, самодовольный молодой человек, для которого вождение машины есть не столько способ транспортировки, сколько возможность доказать своё героическое превосходство. А может быть, наоборот, это вполне приличный человек, у которого есть причина спешить, у него что-то случилось, и я не должен его осуждать... А вот какая-то дура едет не спеша в левом ряду. Правый ряд рядом с ней свободен, и ей ничто не мешает перестроиться и дать возможность другим её обогнать. Её догоняют, едут сзади нарочито близко к ней, мигают дальним светом, но ничто не помогает. Она продолжает невозмутимо двигаться в левом ряду, и машина, которая шла за ней, в конце концов с явным раздражением перестраивается и обгоняет её справа. Впрочем, почему "дура"? Почему "она"? Не знаю. Почему-то мне кажется, что это женщина. Складывается образ: некрасивая, толстая и, скорее всего, говорит по телефону, который держит в правой руке, а рулит одной левой. Интересно, угадал я или нет? Наконец я, как все, обгоняю её справа и вижу, что не угадал. Она не такая уж толстая, вполне миловидная блондинка и держит телефон не в правой, а в левой руке. Бывают и позитивные эмоции. Вот впереди меня в правом ряду движется чёрный "Шеви". Я его медленно догоняю и, глянув на спидометр, решаю не обгонять. "Шеви" едет с "моей" скоростью, и я следую за ним. Вот он включает мигалку и перестаивается в левый ряд, чтобы обогнать идущий перед ним грузовик. Перестраивается грамотно и, я бы сказал, элегантно, начиная не слишком близко и не слишком далеко от грузовика, не меняя скорости и никого не подрезая. Я перестаиваюсь за ним. Обогнав грузовик, он возвращается в правый ряд, и я возвращаюсь за ним. Мне определённо нравится этот водитель. Так я следую за чёрным "Шеви", не отставая и не перегоняя его. Он это видит, конечно. Я чувствую, что между нами складываются дружеские отношения. Я про себя даю ему имя Петя. В какой-то момент Петя догоняет идущую впереди машину. Он может, не снижая скорости, перестроиться в левый ряд, чтобы её обогнать. Но он этого не делает. Он слегка притормаживает, пропускает машину, идущую в левом ряду, а потом уже перестраивается, и я понимаю, почему. Он не хочет, чтобы та машина из левого ряда оказалась между нами. Да, Петя не хочет меня терять. Он настоящий друг. Так мы едем вместе часа три. Петя продолжает вести так же элегантно, не меняя скорости, плавно производя обгоны и не теряя меня. Теперь, когда он догоняет машину, идущую в правом ряду, я первым перестраиваюсь в левый ряд, но Петю не обгоняю, а даю ему возможность занять место передо мной. Он это понимает и ценит. Я счастлив. В наше время трудно найти настоящего друга, и вот мне повезло. Таких друзей, как Петя, у меня не было и, наверно, уже не будет. Я начинаю с ним разговаривать, и мне кажется, что он меня слышит. - Не спеши, Петя, - шепчу я. - Пусть этот болван в синей "Хонде" проедет вперёд. Он не знает, что такое настоящая дружба. Мы с тобой всегда успеем перестроиться. Петя понимает меня с полуслова. Он умный и чуткий друг. - Эх, Петя, дружище, - шепчу я. - Жизнь наша коротка. Надо ценить настоящих, преданных друзей, как мы с тобой. Кто ещё, как не ты, Петя... Мои философские размышления прерывает неприятный визгливый звук, похожий на сирену. Я бросаю взгляд в зеркало: слава богу, полиции за мной нет. В следующий момент я понимаю, что звук исходит из моей машины; при этом на панели мигает какой-то огонёк, и стрелка температуры двигателя безобразно зашкалила. Из-под капота выбивается лёгкий дымок, который я, в порыве дружбы с Петей, не заметил. Похоже, что я влип. Я съезжаю на обочину и бросаю прощальный взгляд на чёрный "Шеви", который растворяется в потоке машин. Прощай, друг Петя! Из-под капота моей машины валит дым. К счастью, он оказывается не дымом, а паром. Да, не повезло. Но особенно сокрушаться не стоит. Моя страховка машины включает emergency road service, то есть аварийную помощь на дороге. Надо только позвонить. Мне отвечает ласковый женский голос. - Я глубоко вам сочувствую, - мурлычет голос. - К сожалению, все сейчас заняты, и вам придётся подождать. Как долго? Надеюсь, что не больше двух часов. Спасибо, что обратились за помощью в нашу компанию. Когда говорят "не больше двух часов", это может обернуться четырьмя часами и более. Я чувствую, что мне придётся ночевать на обочине. Выхода нет. Я с завистью смотрю на проносящиеся мимо меня машины. Счастливчики! У них всё в порядке, и им не нужна аварийная помощь. Совсем недавно я тоже был членом этого полноценного общества, и вот... Да, судьбу не предскажешь. Проходит минут пятнадать, и неожиданно раздаётся скрип тормозов. На обочине позади меня останавливается какая-то чёрная машина, похожая на ту, в которой ехал мой закадычный друг Петя. Из машины выходит коренастый белобрысый мужчина в чёрной майке. - Ну что, проблема? - говорит он, не спеша подходя ко мне. - Давай посмотрим. Открой капот. Я успокаиваюсь: похоже, он не собирается меня грабить. Он ждёт, пока рассеется пар из-под капота, заглядывает туда и что-то щупает. - Так я и думал, - бормочет он, обращаясь то ли ко мне, то ли к самому себе. - Водяной шланг. Но тебе повезло: треснул на конце, около соединения. Попробуем исправить. У меня есть кое-какие инструменты. Следующие двадцать минут он возится под капотом, а я стараюсь не дышать и про себя молюсь за успех моего спасителя. Наконец он распрямляется и вытирает руки о свои джинсы. - Вода есть? У меня в запасе всегда есть две бутылки воды. Он выливает их в радиатор и закрывает капот. - Можешь ехать. Я не верю своему счастью. - Дорогой мой! Не иначе как вас сам Господь послал! Спасибо огромное! Мой спаситель смеётся. - Да нет, Господь в этом не участвовал. Мы же с тобой вроде как друзья. Ты миль двести ехал за мной, как на привязи. - Что? - я перестаю соображать. - Так это ты? Ты же впереди ехал. Как ты мог оказаться позади меня? - Очень просто. Я видел, как ты сошёл с дороги, и понял, что у тебя авария. А друзей в беде не бросают. Я вышел с дороги при первой возможности, развернулся, поехал обратно до ближайшего выхода, снова развернулся, и вот я тут как тут. Что, не ожидал? - Невероятно! - бормочу я. - Ты не представляешь, как я тебе благодарен! Я лезу в карман за кошельком и достаю стодолларовую купюру. - Вот, возьми. Выпьешь за нашу дружбу. Он отталкивает мою руку. - Не надо. С друзей денег не беру. - Ну, как знаешь. Ещё раз спасибо. Если бы не ты, я бы здесь на обочине неизвестно сколько проторчал. Я, конечно, звонил в экстренную дорожную помощь, но у них та ещё экстренность. У нас, говорят, все заняты, может быть, часа через два приедем. - Конечно, - соглашается мой спаситель. - Там, знаешь, кто сидит? Всякие эти Голдберги, Гринберги, Абрамовичи. Пригрелись на тёплых местечках. Я застываю со стодолларовой купюрой в руке. Солнечный день меркнет. В голове раздаётся взрыв, переходящий в грохот рассыпающейся постройки. Это рушится наша нерушимая дружба. - Слушай, - говорит мой друг, - мы ведь даже не познакомились. Я Питер. Питер Запорски. Он протягивает мне широкую, слегка закорузлую ладонь. - Очень приятно, - выдавливаю я. - Хаим. Хаим Голдберг. Глаза Питера стеклянеют. Несколько секунд он молчит, а потом говорит слегка охрипшим голосом: - Шутишь, что ли? - Конечно, шучу, - говорю я. - На самом деле я не Голдберг. Я Шапиро. Не говоря больше ни слова, он выдёргивает сотню у меня из руки, садится в свою машину и вылетает на шоссе со скоростю самолёта, идущего на взлёт. Грохот рухнувшей дружбы не стихает, и меня начинает рвать сквозь слёзы.
|
|
