Марк Аврелий

Дядя Меер, дедушка Меер, зейде! И сегодня вижу его как наяву. Смеялся и даже просто улыбался он редко. Но зато эти редкие улыбки были, как самый лучший торт! А смех - вообще как золотая монета. Смеётесь, наверное, над этими моими сравнениями? Но ведь люди разбрасывают улыбки как семена и бросаются смехом как снежками! Семена эти часто не прорастают, а снежки таят бесследно. Вот поэтому и пишу о Меере то, что навсегда запечатлелось в моей памяти. Редко - но к месту. И от его простой нечастой улыбки или от неожиданного, но искреннего смеха на душе становилось хорошо и тепло. 

Не верилось двум советским мальчикам, никуда далеко из своей Риги не уезжавшим, что дедушка объездил полмира. Рассказы его о разных странах и особенно об Америке просто дух захватывали, но, как я вам уже сказал, редко появлялись улыбки на лице Меера и, наверное, поэтому короткими были его повествования. А повидал он действительно очень много. Именно от него я узнал о знаменитом казино в Монте-Карло, о международной выставке в Нью-Йорке и о многом другом, мне совсем не известном. Иногда думаю, как бы изменилась дальнейшая жизнь всего нашего "клана", если бы Меер вместо того, чтобы вернуться из Америки в Вильнюс, ещё до войны, перевёз бы тогда за океан семью...

Мальчиком, бывая в Вильнюсе, я часто вместе с уже знакомым вам моим двоюродным братом Исером рассматривал снимки в альбомах Меера - его дедушки и моего дяди. (Странно, что я всегда звал его дядей, хотя он был двоюродным братом моего папы, и меня никогда никто не поправлял в те годы.) Наверное, неплохое было довоенное время, или Меер был особенным?! А может быть, время и Меер так удачно воссоединились на старых, пожелтевших фото? С них на нас смотрел настоящий франт, а не простой водопроводчик! А может, за границей водопроводчики не всегда грязные и замученные? 

Его абсолютная любимица, дочка Циля, как и её муж Рувен, играли в Вильнюсском еврейском театре. Какие интереснейшие компании собирались у них дома! За обильно накрытым столом говорили обо всём на свете - рассуждали о сионизме и мечтали вслух: "Вот бы в Америку!..". Эти разговоры всегда тонули в клубах табачного дыма. Меер читал много и поэтому, если уж вставлял что-то в разговор "интеллектуалов", то поражал их проницательностью и практичностью своих суждений, и я, как свидетель, сказал бы, что он ставил "умников" в тупик или спускал на землю.

Не забуду никогда дни, которые он проводил в нашем доме! Кстати, где он тогда бывал днём? До сих пор не знаю. Но вечерами он часами разговаривал с моим папой на идише. Я не понимал, о чём идёт речь, но с огромным интересом наблюдал за удивительной способностью этих двух людей "старого закала" вести беседу - спокойно, не перебивая друг друга, серьёзно и негромко. Улыбались оба довольно редко. Уверен, что всегда в разговоры рано или поздно вплеталось страшное прошлое, ведь большая часть родственников и близких были уничтожены в первые годы войны в гетто и концлагерях...

...Я выглядываю из спальни просто посмотреть, что, где и как. Мама стоит у кафельной печки, опираясь на неё спиной и сложенными сзади руками. Просто смотрит на папу и Меера и слушает их. Она сама выучила разговорный идиш, но в беседу не вступает, лишь по улыбке, пробегающей по её лицу, видно, что она "в курсе дела" - прекрасно понимает, о чём идёт речь... Горит настольная лампа с зеленоватым абажуром. На столе лишь чай с лимоном, в подстаканниках. Папа сидит, раскачиваясь на стуле, с передних ножек на задние, мерно и беззвучно. Он в хорошо наглаженных брюках с подтяжками, белой рубашке с расстёгнутым воротником. Курит "Приму", вставленную в мундштук. Меер сидит, положив свои мощные руки на стол, спокойно стряхивает пепел... Будто вижу кадр из старого фильма, в котором особенно запомнились лишь моменты с любимыми актёрами. Ах да! Пепельница из зелёного тёмного стекла, с лягушкой, у которой отбит кусочек уха. И вы догадываетесь, кем...

...Вильнюс. Три недели провожу здесь в гостях у любимых родственников. Как я любил ждать возвращения дяди с работы! (Он так и трудился по-прежнему водопроводчиком.) Это был по-своему торжественный момент. Тётя Циля, дочка Меера, готовилась к нему заранее: на столе дядю всегда ждала стопка водки и селёдка с отварной картошкой. Всегда! Вот он тяжёлыми шагами заходит в квартиру. Я сопровождаю его на кухню, где под краном он моет руки хозяйственным мылом. Что это были за руки! Коричневые жесткие, мозолистые клешни. На них шрамы, царапины, пальцы кривые, ногти, как из железа. Когда дядя мыл руки, я был уверен, что он наверняка выронит кусок чёрного мыла, но он орудовал им необычайно ловко! А когда Меер под холодной водой тёр ладони, то я прямо слышал шуршание мокрой мозолистой кожи! Разговаривал дядя Меер мало, меня он звал Янкл. 

Вот я, склонив голову к столу, опираясь подбородком на свои кулаки, смотрю на уже виденное сто раз, но каждый раз - ещё более интересное для меня: дядя Меер берет стопочку и опрокидывает её в рот... В такой момент я всегда волнуюсь - он не дышит! И лишь после селёдочки с луком, ловко проколотыми вилкой и отправленными в рот вслед за водкой, он начинает медленно дышать! "Янкл, или кушай, или иди в другую комнату", - говорит Меер, и я, покидая кухню, обычно слышал приглушенный голос тёти Цили: "Не дай Бог, но я думаю, что Янкл вырастет и будет пить. Папа, он всегда смотрит, как ты выпиваешь, ну не надо же при детях! Генуг?!*" 

Пил дядя Меер по своей рюмочке в день всю жизнь. Умер он в 93 года в Израиле. Пришёл старый водопроводчик с работы (да, дорогие читатели, он и тогда ещё работал!), а дома дочка, внуки, правнуки - "С днём рождения, зейде!" А он-то забыл о своём дне рождения! Сел за стол, выпил традиционно и, конечно, посидел со всеми, покушал, потом выкурил сигарету, взял книжку, прилёг... - и не проснулся! 

Конец, достойный Человека с большой буквы. 

И верю я, что момент перехода в иной мир он не почувствовал, так как снились ему Буэнос-Айрес и Бруклин, Прага и Амстердам, и, надеюсь, что в своём последнем сновидении он, сидя в казино в Монте-Карло, держал в мозолистых руках выигрышные карты... 

* Хватит! (идиш)

Нейхаузен, Джек
№211 Mar 2022