Тимошу привезли в Америку, когда ему исполнилось 6 лет. Накануне переезда это событие отпраздновали на даче в Подмосковье. Старинные друзья семьи, опечаленные предстоящей разлукой, подарили ему альбом для рисования с девизом из переиначенного Мандельштама на первой странице: "Не унывай, садись в трамвай, такой пустой, такой шестой...".

Бабушка тоже пыталась развить поэтические способности внука, учила с ним "У лукоморья дуб зеленый...", но он никак не мог понять, что за "лукоморье" такое, и шедевр был отвергнут.

А отдавался Тимоша дружбе с соседским Митей, который был на пару лет старше и опытнее. Они лазали по деревьям - кто выше - и прыгали, зажмурив глаза. Так и получилось, что недели две перед отъездом Тимоша в наказание за сломанную ногу просидел на веранде, разрисовывая самолетиками белоснежный гипс. Зато стал героем дня: к нему приходили соседские мальчишки, чтобы послушать рассказ Мити, как правильно планировать с помощью рук при прыжке без парашюта.

Тимоша не мог смолчать и выпалил:

- А у моего дедушки два видика!

Особого впечатления это не произвело, но мама, наливая за обедом суп, сказала, что хвастаться стыдно. Воспитание возымело действие, во всяком случае, когда на другой день у него так же непроизвольно вырвалось: "А мой дедушка - начальник над всеми паровозами", - он тут же обеими руками зажал себе рот. Мама за плитой удовлетворенно хмыкнула.

Зачем ехать в какую-то Америку, Тимоша понять не мог. Здесь оставались его любимый дедушка, который не мог бросить свои паровозы, и друг Митя. Было горько, он даже поплакал ночью, зарывшись в подушку. Сможет ли он там вообще, как здесь, с шумной ватагой сверстников погонять мяч на городском пустыре?

Значительно позже Тимоша узнает, что его абсолютно русский папа смертельно боялся загреметь в армию - уже после института, офицером - и всячески уклонялся от регулярно приходящих из военкомата повесток. И только еврейская бабушка, его теща, вызвалась ему помочь: именно она стала тем локомотивом, который вывез всю семью куда подальше. Она слишком хорошо помнила и афганские гробы, и трех мальчишек, которых хоронила вся Москва после августовского путча. Она не желала подобной судьбы своему внуку.

Правда, тогда она не представляла, как трудно придется ей и ее мальчику, но у нее была цель, и она самоотверженно бросилась в омут будущих переживаний; она знала, на что идет.

На это потребовалось ровным счетом два года: прощание с могилами и дорогими людьми, будто идешь на заклание; переезд на другую планету по вызову друзей; непривычная ей, успешному технарю, работа в американской семье с проживанием, то есть круглосуточный уход за двумя больными детьми; ублажение ненасытных адвокатов - и вот они все вместе, вчетвером, в маленькой съемной квартирке трехэтажного дома, насквозь пропахшего индийскими пряностями.

Возбужденные родители, жаждущие иметь всё и сразу, чуть ли не с первого дня где-то не очень квалифицированно работали, не снимая наушников с записью американских фильмов - для языка; оканчивали какие-то курсы переквалификации на пути к вожделенной профессии программиста, потому что был спасительный спрос на эту престижную специальность и даже музыканты пробовали свое счастье, впадая в "золотую лихорадку", - и довольно скоро получили первую работу в качестве белых воротничков.

Понятно, что в это время им было ни до чего, и они единогласно решили, что бабушка уже наработалась, заслужив семейную доску почета и образцовое содержание, а для пользы общего дела ее можно оставить на хозяйстве и назначить главным Тимошиным наставником.

Тот оказался безропотным помощником, не перечил, и они вдвоем с рюкзачками за плечами ходили на главную торговую улицу за покупками.

До начала учебного года оставалось несколько недель, улицы, видимо, из-за жары и ужасной непривычной и нестерпимой влажности были пустынны, и мальчика решили определить в ближайший спортклуб: там хоть кондиционеры работали исправно.

Выбрали тхэквондо: что-то из области восточных единоборств, вроде карате. К этому времени родители насмотрелись фильмов про чикагские банды и решили, что знать пару приемчиков рукопашного боя мальчику будет совсем нелишне: в жизни пригодится. Впрочем, какая разница, лишь бы можно было чем-то заинтересовать ребенка, не все же смотреть мультики про Аладдина и его волшебную лампу.

На первый урок Тимошу вырядили в белое кимоно и дважды обернули белым поясом, а бабушка, указав на чернокожего гиганта при черном поясе, сказала, что это Учитель и надо точно повторять все, что он будет делать.

И... ушла по своим делам.

Но Учитель просто стоял перед строем мальчиков и девочек, подпоясанных, казалось, всеми лучами радуги, и что-то говорил, а все что-то выкрикивали и непредсказуемо выкидывали вперед то руку, то ногу. В сторонке сидела бледнолицая женщина с очаровательно-кудрявой девочкой цвета молочного шоколада, которая из своей коляски довольно уверенно повторяла эти движения. Как выяснилось позже, это была семья Учителя.

Временами эта женщина, тоже владелица черного пояса, вставала и вместе с ребенком, висящим на бедре, подходила к какому-нибудь зазевавшемуся ученику и что-то говорила ему на ухо, выпрямляла корпус, поднимала голову.

 До Тимоши никому никакого дела не было.

 Он беспомощно озирался вокруг. В огромном двусветном зале он чувствовал себя загнанным зверьком, жестоко брошенным в утлой лодчонке на штормовые волны жизни.

Он тогда еще не знал, что белый пояс от пота, пролитого на тренировках, становится желтым, потом зеленым, коричневым и постепенно черным, что означает: человек преодолел себя, свои страхи, боль и сомнения.

Он этого не знал, и слезы переполняли его глаза. Мерзли босые ноги. Но больше всего он боялся насмешек и еле сдерживался, чтобы не убежать с позором, не забиться в угол, чтобы не видеть чужих пытливых глаз.

И в этот переломный момент его больно ткнул в бок стоящий рядом толстый мальчик с невинными голубыми глазами и длинными блондинистыми волосами церковного херувима, слетевшего с потолка на помощь ближнему.

Херувим выбросил вперед правые руку и ногу, приглашая неумёху сделать то же самое. Тимоша утёр предательские слезы и с некоторым опозданием повторил это движение, потом второе, третье и, согревшись, при первой возможности стукнул себя кулаком в грудь:

- Тим!

- My name is Jeff! - понимающе улыбнулся херувим, обнаружив трогательные ямочки на румяных щечках.

Это был первый американский диалог Тима, впоследствии Тимоти.

Они подружились на долгие годы. Как несмышленые котята, возились на полу, боролись, бегали наперегонки по деревянным лестницам, выходящим на бэкярд.

Под их победные кличи, заткнув уши, мама учила систему Windows и была счастлива. Она не обращала внимания на бесцеремонность Джеффа, который самовольно прикладывался к их холодильнику и даже мог похлопать ее по спине в знак дружеского расположения. В такие минуты ей больше всего хотелось отшлепать наглеца, но она знала, что здесь не дай бог тронуть пальцем чужого ребенка - засудят, и она ограничивалась короткими проповедями о хороших манерах и об уважении к старшим, благо, окончила в Москве английскую школу и могла беседовать с этим оболтусом на равных.

А вообще-то она понимала, что именно благодаря ему Тим перестал комплексовать и научился без акцента болтать по-английски. Куда там бабушке со своим "лукоморьем"!

У родителей Джеффа был большой, по наследству доставшийся магазин всякой всячины. Туда охотно сдавали в виде пожертвований семейный хлам из чердачных сундуков, по-американски рачительно не забывая получить ресит для списания налогов. И где, как не здесь можно было за недорого приобрести костюм Гамлета или страшную клыкастую рожу на замечательно-идиотский праздник Хэллоуин.

Еще у семьи был дом в ближнем пригороде, как и магазин, заваленный всяким барахлом. Дела в фирме шли ни шатко ни валко, но Джефф ходил в частную школу и играл на кларнете в школьном оркестре.

Под влиянием Джеффа Тим выпросил у родителей киборд и в придачу толстую учительницу музыки, которой он помыкал, как хотел, и уже через несколько уроков вместо гамм и сольфеджий играл собственные импровизации на простенькие мелодии, взятые из кинофильмов, в сопровождении симфонического оркестра или органа - стоило лишь нажать соответствующий регистр на его чудо-киборде.

Тим рос общительным мальчиком. Они уже переехали в северный пригород с хорошей школой, в небольшой уютный дом с просторным зеленым участком, на котором предыдущие хозяева вдоль забора высадили малину и черную смородину.

В центре, на лужайке, поставили ворота, и соседские мальчишки после уроков с упоением гоняли здесь мяч, а Тим был одновременно и игроком, и важным судьей.

Он самоутверждался после первых неприятных дней в новой школе, когда два дня подряд по рассеянности пришёл в одной и той же рубашке, и сосед по парте сказал что-то насмешливое. На поле же он чувствовал себя хозяином положения, а это способствует зарождению мудрости.

- Ты жульничаешь, - как-то завопил самый маленький, обращаясь к Джеффу, которого его отец привез на пару дней к Тиму в гости. - Моя религия разрешает мне дать тебе за это в морду!

Тим свистком приостановил игру и поинтересовался у крикуна, что за религия такая.

- Иудаизм! - провозгласил малыш, подняв вверх указательный палец. - Око за око, зуб за зуб!

- И где ты этому научился?

- Как где? В еврейской школе!

- Вот там и будешь драться, а пока мяч в игре! - и Тим заливисто свистнул, не допуская возражений.   

И еще он был любознательным, и в тот же вечер полез в Интернет, чтобы узнать побольше об иудаизме и вообще о разных религиях, потому что в их доме все были агностиками.

Папу больше интересовала спортивная подготовка сына. Сам он после восьмичасового сидения за компьютером отправлялся в спортзал и два часа истово занимался йогой, в выходные дни и маму заставлял присоединяться, хотя она бы с бОльшим удовольствием полежала перед телевизором.

Спорт - это окно в мир! И бабушка возила Тима на плавание по указанию папы, который вдруг по-американски прагматично объявил, что выдаст сыну 100 долларов, если тот превысит положенный норматив по плаванию.

И что вы думаете? В день соревнований школьный спортзал был полон: родители, друзья, просто болельщики, не очень избалованные многолюдными зрелищами. Даже телевидение прикатило.

И наш Тим в двух попытках приходит первым, установив школьный рекорд. Как пищали и кричали "Тим-Тим-Тим!" знакомые девочки, как обступили его со всех сторон, поздравляя, когда на табло высветилось его рекордное время, не побитое в течение 3-х лет!

А он, стройный и слегка смущенный, бормотал что-то благодарственное и снисходительно разрешал похлопать себя по плечу и потрепать мокрую голову.

В старших классах он увлекся биологией. Как остросюжетный детектив проглатывал интернетные страницы, рассказывающие о клонировании; увлеченно разрисовывал цветными фломастерами цепи ДНК для доклада на школьной конференции. А в биологическом кабинете вместе с другими следопытами ставил опыты на белых мышах, проверяя влияние лекарственных трав на их иммунную систему. Он даже вскопал у забора грядку и высадил несколько сортов такой травы - чтобы эксперимент был чистым.

Потом случилось непредвиденное. В компании, где много лет вполне успешно трудился папа, произошли массовые увольнения, и он впервые оказался без работы. На следующий день ему было назначено сразу два интервью, и он очень нервничал.

Как на грех, в этот самый день, когда семья в полном составе сидела за ужином, к дому подкатила полицейская машина и молодцеватый полицейский, вежливо поздоровавшись и извинившись за вторжение, произнес четко, будто зачитывая вердикт в суде:

- Поступил сигнал, что у вас на заднем дворе плантация марихуаны.

Старшие переглянулись и уставились на Тима. Тот на удивление был совершенно спокоен.

- Ваши сведения неверны, сэр. На моей опытной грядке 10 сортов лекарственных трав с табличкой в каждом ряду... А что касается марихуаны, то знаете ли вы, что она лечит рак?

Однако папа не слушал. Он пулей вылетел на бэкярд и в мгновение ока повыдергивал из земли все растения вместе с табличками.

Растерянный полицейский пробовал его остановить, но тот ничего не хотел слышать, явно боясь быть обвиненным в чем-то предосудительном. Выбросив последний кустик, он повернулся к полицейскому, который стоял красный, как ошпаренный лобстер, и не мог произнести ни слова:

- Довольны? А теперь убирайтесь вон из моего дома!

Полицейский ретировался, но следом ушел и Тимоти. Несколько дней он жил у Джеффа. Бабушка металась между ним и отцом, привозя домой помыться и переодеться, когда тот уходил на работу, уже новую.

Отец не извинился, зато купил новый роскошный киборд. Он поощрял музыкальные экзерсисы сына, а при хорошем настроении даже исполнял под его аккомпанемент арию из мюзикла "Призрак оперы".

Окончив школу и городской колледж - для экономии родительских денег на общее образование, Тимоти пошел работать.

Мама и особенно бабушка стенали, что мальчик должен учиться и учиться, но он понимал, что никакой грант ему не светит из-за высокооплачиваемости родителей, закабаляться на кредит он боялся, а у отца принципиально ничего просить не хотел.

Но самое главное заключалось в том, что он сам не знал, не мог определить и решить, чем ему заниматься. Чему посвятить свою жизнь. Поэтому папа и буркнул:

- Отставьте его в покое! У него своя голова, пусть набьёт шишек - умнее будет.

А шишки сыпались на Тима, словно камни при землетрясении силой 8 баллов по шкале Рихтера. И все из-за того, что катастрофически не хватало денег. Он торговал коврами, преподавал физику и математику, рекламировал и презентовал всё, что движется и не движется. А наскрести деньжат даже на подержанную машину не мог. Правда, мама, испугавшись, что на развалюхе он скорее попадет в аварию, купила ему новый внедорожник, да еще с "клыками" впереди, как у полицейских, - для смягчения удара. Тимоти был счастлив и ездил с друзьями на фестивали.

У него начался музыкальный период.

Его друг Джефф окончил школу на год позже и дальше учиться не пошел. Он сменил свою страдающую лишним весом мамашу на посту главного распорядителя их магазина старых вещей. И даже открыл новый отдел, куда сносили отработавшие своё музыкальные инструменты и надоевшие диски. Сюда приходили местные меломаны, чтобы найти что-то экзотическое, заглядывал и Тим после работы.

Когда магазин закрывался, друзья музицировали: акустика в высоком здании была отменная, и они играли - Джефф на своем кларнете, Тим на стареньком белом рояле, который стоял на видном месте для привлечения солидных покупателей. Пробовали всё подряд: фьюжн, хард-рок, хеви-метал. Импровизировали, часов не наблюдая, а когда светало, укладывались поспать на выставленные на продажу кресла.

Тогда Тиму и пришла в голову шальная идея собрать группу. Из меломанов, которые тусовались вокруг.

Очень быстро нашелся приличный ударник, потом гитарист - и дело пошло. Тим писал песни, делал аранжировку. Начали выступать в соседнем баре, хозяин которого был давним другом семьи Джеффа и не претендовал на те скромные чаевые, которые лабухи зарабатывали с 10-ти вечера до двух ночи...

Она, Мелани, красивая, длинноногая, с рыжими до пояса волосами и зелеными кошачьими глазами, работавшая в салоне красоты неподалеку, пришла в магазин, чтобы купить парик для своей клиентки. И остановилась перед Джеффом, не веря своим глазам и не сводя с него восторженного взгляда.

А все дело в том, что примерно за месяц до этого прямо на улице к Джеффу подошли два добрых молодца и за приличное вознаграждение уговорили подъехать в их фотостудию.

- Меня напудрили, накрасили, на шею повесили какой-то разноцветный шарфик за 200 долларов, не меньше, - рассказывал он вечером, размахивая бутылкой пива, - на нос водрузили темные очки, за которые с моих-то доходов и за месяц не расплатиться, и ставили в разные позы.

Надо сказать, что Джефф действительно так и просился на обложку модного журнала: он вытянулся, постройнел, длинные блондинистые волосы стянул на затылке узлом, но главное, что выделяло его, - это застенчивая улыбка и загадочный, волнующий, даже трагический взгляд бездонных темно-синих глаз.

И все это запечатлел фотограф на большущем постере, который Джефф прикрепил на стенку за своей спиной и который привлек внимание Мелани. Она перевела растерянный взгляд на оригинал и... стала приходить за дурацкими покупками чуть ли не каждый день.

Оказалось, она неплохо поет, и Тимоти специально для нее написал пару песен, а завсегдатаи бара тепло приняли новое пополнение, и шляпа, положенная на край маленькой сцены, едва вмещала все донейшн.

Мелани переехала к Джеффу, в их большой несуразный дом; родители отнеслись к этому вполне терпимо, и ничто, ровным счетом ничто не предвещало беды.

Первой машину Джеффа, стоявшую перед их домом, заметила мама. Ей это показалось странным, и она крикнула Тимоти, все свободное время сидящему перед компьютером в своей комнате наверху, чтобы он спустился.

Какое-то неприятное предчувствие сорвало Тимоти с места. Он рывком открыл дверцу машины и увидел бледного Джеффа, полулежащего на откинутом кресле. Глаза закрыты, по щекам текут слезы.

- Мелани... Мелани... - просипел он, не открывая глаз.

Она повесилась на его единственном галстуке в его стенном шкафу. На зеркале, как в кино, было выведено губной помадой нетвердое "Прости!".

Потом говорили о плохой наследственности, роковом стечении генов, но Тимоти не мог себе простить, что он, так много знающий о генетике, хромосомах и мутациях, проглядел, не заметил никаких симптомов болезни. А ведь порой она была мрачновата, склонна к депрессии, и тогда все валилось у нее из рук, а в другое время хохотала без причины, громко разговаривала и генерировала блестящие идеи.

Хоронили ее тоже, как в кино: длинная вереница машин, заунывный голос священника и белый тент над головами молящихся под палящим солнцем...

Жизнь сразу изменилась - без Мелани их джаз-банд выглядел ощипанным. Все разбежались, и только Джефф каждый вечер играет на своем кларнете в том же баре - тихо, печально, завораживающе. В основном классику, которую для него Тимоти обрабатывает в современных ритмах и стилях. Джеффу буйно не аплодируют, как бывало прежде на их концертах, но шляпа не пустует, да и публика другая, солиднее. В перерыве его приглашают сразу за несколько столиков. И он не отказывается, равнодушно переходя от одного к другому.

В жизни Тимоти тоже наступили перемены. В один из жарких дней уходящего лета он заявился домой поздно вечером и сказал как бы между прочим:

- Уезжаю от вас: поступил в университет на онкологию. Взял лоун.

Все замерли, после длинной паузы мама сказала:

- Детка умнеет.

Папа вскочил и совсем не по-йоговски прошелся на руках вокруг стола, прокричав сдавленным голосом:

- Вот что значит удачное сочетание хороших генов, - а потом встал и добавил: - и... суровое воспитание.

У бабушки дрожал подбородок.

- Только бы войны не было. - Она была советской бабушкой и мечтала увидеть правнучку, которую всенепременно научит читать Пушкина.