|
Афродита-21, или Атака на Пыньчой
Жена с самого начала говорила, что я в этом деле кругом неправ. Она говорила, что все это я затеял со зла, чтобы поиздеваться над другими людьми и, в частности, над капитаном Стиком, что это нехорошо и добром не кончится. В целом можно считать, что она оказалась права, потому что в результате меня вроде бы обдурили, это так. Но какое ни с чем не сравнимое удовольствие я получил по ходу дела, как весело я поморочил голову нашей правовой системе, как посмеялся над современным прогрессивным искусством! А самое главное, как много полезного узнал!.. Однако расскажу по порядку. Началась эта история с того, что в разгар июльской жары у нас в доме отказал кондиционер. Что такое жить летом в районе Вашингтона без кондиционера, знают только те, кто жил летом в районе Вашингтона без кондиционера; ну, еще, может быть, те, кто побывал в аду в то время, когда кондиционер испортился, но таких я не встречал. Короче, кошмар. В собственном доме исправность кондиционера - это твоя личная проблема. Я стал обзванивать все перечисленные в местной телефонной книге ремонтные мастерские и вскоре установил, что кондиционеры, как правило, портятся именно в жару, и все мастерские завалены заказами по крайней мере на ближайшую неделю. Мы с женой были близки к отчаянию. Днем еще мы кое-как перебивались: в торговый центр поедем, в ресторан зайдем, в закрытый бассейн, в кино, еще куда-нибудь, где прохладно. Но вот ночью - сущий ад, спать невозможно... Выручил нас наш друг и сосед Билл Куинси. Он вспомнил, что знал когда-то здесь неподалеку одного техника по холодильным установкам, пару лет назад он вышел на пенсию. Если его разыскать и попросить как следует... Мы тут же прыгнули в машину и поехали на розыски пенсионера. Билл помнил адрес весьма приблизительно, но все же, поблуждав с полчаса, мы разыскали славного дядю Джона. Сильно пожилой сухопарый негр, немногословный, с неторопливыми движениями, он молча выслушал наши мольбы и кивнул головой в знак согласия. Я рассказываю все эти подробности неслучайно: ведь будь это не мастер-одиночка, а нормальная ремонтная мастерская, или будь тот же дядя Джон помоложе и покрепче, события пошли бы другим путем. Но тут дядя Джон с самого начала предупредил, что силы у него уже не те и что поставить новый агрегат он кое-как еще сможет, но вот забрать старый - уже никак. Мы, разумеется, с готовностью согласились, толком не подумав, о чем идет речь. Нам было не до того... А речь шла вот о чем. Как выяснил дядя Джон, из строя вышел наружный агрегат с компрессором, который гонит холодный воздух в систему. Агрегат этот, как сказал дядя Джон, скончался от старости, поскольку установлен был лет сорок назад. За истекшие сорок лет холодильная техника заметно шагнула вперед, и теперь такой агрегат раза в четыре меньше и легче старого, который размером и видом напоминает танк. Так что увезти его на свалку, как положено, дяде Джону было не под силу даже с моей помощью. Ну и леший бы с ним, с этим безобразным куском железа, ну, валяется он у моего дома, на моей собственной земле, ржавеет себе потихонечку, никого не трогает, кому какое дело, казалось бы... А вот и нет! Тут в действие вступает мой непосредственный сосед капитан Стик. Что сказать про этого Стика? Он действительно был капитаном в морской пехоте, участвовал в Корейской войне, был дважды ранен и хромает на одну ногу по сей день. Года три назад у него умерла жена, дети давно разъехались, и живет он один, старый, хромой, но все же достаточно крепкий, чтобы целыми днями работать в саду. Когда не посмотришь через невысокий забор, разделяющий наши участки, всегда увидишь где-нибудь в кустах его полинялую синюю рубашку: что-то там копает, сажает, сгребает, поливает... Все бы ничего, но характер у старика с годами портится, последнее время стал он придирчивым, сварливым. То и дело цепляется к соседям (а соседи - это я с одной стороны и Билл Куинси - с другой): требует прорыть канаву, чтобы вода не шла на его участок, или вот почему скошенную траву оставляешь на газоне, а не собираешь в мешки, или почему листья вовремя не убираешь... и так без конца. В общем, надоел он нам с Биллом изрядно. На старый агрегат капитан Стик отреагировал немедленно. В тот же вечер, когда закончился ремонт кондиционера и мы с женой наслаждались прохладой и покоем, раздался телефонный звонок. Это был он. - Владимир, что это за безобразный железный хлам у вас на участке? - прозвучал в трубке ледяной голос. - А что? Вам это мешает? - хорохорился я. - Это не листья и не скошенная трава - ветром к вам не занесет. - Не в этом дело! - четко парировал Капитан. - Держать хлам на участке около жилого дома запрещается постановлением мэрии. Вы обязаны отвезти это на свалку. Наверное, такое постановление действительно существует, поэтому в бутылку я не полез, а ответил на всякий случай уклончиво: - Хорошо, я посмотрю, что можно сделать. Видит Бог, я хотел решить вопрос мирным путем. Я позвонил в компанию по уборке мусора и спросил, могут ли они увезти старый агрегат от кондиционера. Да, был ответ, могут - за дополнительную плату и только от края тротуара. От края тротуара? Ничего себе: дотуда добрых двести футов!.. На следующий день я связался с обыкновенной перевозкой. - Вы можете увезти очень тяжелый предмет? - Даже "Стейнвей", - ответил снисходительный бас. - Двести футов от дороги, - уточнил я. И в ответ услышал такую сумму, что... - За эти деньги можно купить новый "Стейнвей", а старый просто бросить, - вырвалось у меня. Между тем брошенный агрегат во всем своем безобразии продолжал ржаветь под окнами, и через месяц примерно я получил письмо из мэрии на бланке и в официальном конверте. В письме говорилось, что по жалобе заинтересованной стороны инспектор службы городской санитарии побывал на месте и установил, что на принадлежащем мне участке по адресу такому-то действительно находится металлический предмет, который в соответствии с инструкцией от такого-то числа, пункт такой-то хранить на участке жилой застройки запрещено. Посему санитарная служба города требует удалить вышеназванный предмет с участка в течение трех дней. В противном случае мэрия вправе наложить на меня штраф в сумме до пяти тысяч долларов. Что мне было делать? Ведь даже вместе с Биллом и женой мы не могли выволочь на дорогу проклятую железяку. А платить снова бешеные деньги после того, как ремонт мне уже обошелся в две с половиной тысячи... Я плохо спал ночью, вставал несколько раз, пил воду, принимал лекарства, и вот к утру меня осенило. Озарило. Явилось свыше. А почему, собственно говоря, этот железный предмет они считают мусором. По определению, мусор - это ненужный бесполезный хлам, отброс, не выполняющий никакой функции. А что, если вышеуказанный предмет вовсе не хлам и не отброс, а, например, украшение? Да, садовая скульптура. Вам, господа санитарные инспекторы, не нравится? Что ж, это ваше дело, ваш отсталый вкус. А я, создатель этого художественного произведения, нахожу его в высшей степени красноречивым, глубоким и воистину новаторским. Что тут изображено? А вот что я скажу, то и изображено. Например, "Афродита-21". Афродита двадцать первого века - чем плохо? Ведь похожими скульптурами украшены музеи современного искусства во всех странах мира. Я тут же сел к компьютеру и за какой-нибудь час нашел в Интернете с десяток скульптурных произведений, похожих на мою Афродиту, на мою Фросю, как я стал ее называть. Я переснял фотографии скульптур на цветную фотобумагу и приложил их к своему письму в мэрию. Письмо это, исполненное праведного гнева по поводу невежд, отвергающих все передовое и прогрессивное, я заканчивал требованием провести в случае необходимости искусствоведческую экспертизу, которая публично посрамит мракобесов и признает мою правоту. На следующий день я отвез свое письмо с приложением в мэрию и стал ждать последствий. Последствия наступили только через три недели и не с той стороны. Как-то вечером ко мне в дверь позвонил капитан Стик и сказал, что хочет вручить мне под расписку копию искового заявления. Иск с требованием немедленно убрать железный хлам из-под окон он возбуждает в городском суде против меня и санитарной службы, которая противозаконно мне пособничает. Вот так. Конечно, судебное дело не может радовать, но все же какие-то искорки торжества, пусть преждевременного, вспыхивали в глубине моего сознания. Ведь что значит "санитарная служба противозаконно пособничает"? Пожалуй, только одно: мэрия отказалась от своего требования убрать скульптуру, мою Фросю. Отказалась, потому что испугалась скандала, а еще почему бы? Ведь выборы мэра буквально на носу, и наш почтенный отец города хочет остаться в своем кресле еще один срок. Нужно ему, чтобы какие-то искусствоведы обвиняли его публично в удушении передового искусства? Нет, я полагаю, не нужно. Город наш совсем небольшой, пригород Вашингтона, по сути дела, но у нас есть и собственная мэрия, и собственный музей изящных искусств, и собственный суд по мелким гражданским делам. Пусть по мелким, но это настоящий суд, третья ветвь государственной власти, и решения его так же обязательны к исполнению, как и любого другого суда. Так что я отнесся к предстоящему судебному процессу с полной серьезностью. На адвоката я тратиться не собирался, тем более, что у противной стороны тоже адвоката не было, но сам решил подготовиться основательно. Во-первых, я прочел десятка два книг по современному изобразительному искусству. Затем я переснял изображения скульптур, похожих на мою Фросю, - в дополнение к ранее полученным. Наконец, саму Фросю я довел до совершенства, приварив к ней сверху чугунный утюг, а сбоку две кастрюли. Женщине двадцать первого века при всей ее железной решимости и устремленности в будущее не чужды заботы о семье и доме - вот что провозглашала моя Фрося. Я сделал несколько ее фотографий в разных ракурсах. Надо сказать, что подготовка к судебному процессу серьезно расширила мои познания в области современного изобразительного искусства. В целом, оно оказалось значительно интереснее, чем я думал. Смелые, выразительные композиции в бронзе, камне, дереве ранее известных мне лишь понаслышке скульпторов, таких как Осип Цадкин, или Генри Мур, или Карл Миллс, или Луис Хеменес, или Вильям Зорах, увлекали и даже вызывали восхищение не меньшее, чем работы мастеров прошлого. Но было сколько угодно и откровенно уродливого претенциозного барахла, в компании которых моя Фрося выглядела своей. Особенно раздражали комментарии к этим произведениям; так по поводу некой кучи металлолома было сказано, что она "выражает оптимистический взгляд на человеческий опыт", а поставленный на попа гнутый лист железа, оказывается, "давал материалу возможность заговорить своим собственным голосом, обнаружить свою природную душу" Да, да, я все понимаю, восприятие искусства субъективно: мне этот металлолом не нравится, а кто-то, понимающий в искусстве больше меня, находит его восхитительным. Согласен. Но хочу подчеркнуть, что речь здесь идет не об объективных оценках тех или иных произведений, а о конкретном деле: о моей попытке доказать, что старый железный кондиционер с приваренным утюгом может в наше безумное время сойти за произведение искусства. И забегая вперед скажу, что попытка моя удалась. Судьей оказалась молодая женщина с тихим голосом, бесстрастным лицом и сдержанными жестами. Когда она разглядывала представленные мною фотографии скульптурных произведений, лицо ее потеряло безмятежное выражение и обнаружило испуг и растерянность. Но вскоре она справилась с минутной слабостью и вновь обрела привычную невозмутимость. Затем перешла к показанию сторон. Первым, естественно, выступал истец. Он явился в суд в нарядной форме капитана морской пехоты, при всех орденах и знаках отличия. Но что он мог сказать по существу? Что ржавое железо под окнами - неприятное зрелище и что санитарные инструкции запрещают держать хлам возле жилого дома. Все это так, но суть спора была-то не в этом, а по сути спора, то есть можно ли этот хлам считать произведением искусства, он ничего сказать не мог. Весьма краток был и мой соответчик, представитель городской санитарной службы. Он сказал только, что спор выходит за пределы компетенции санитарной службы, и потому их учреждение по согласованию с мэрией решило занять выжидательную позицию. Как только суд выскажет свое мнение по данному вопросу, санитарная служба готова немедленно включиться и принять соответствующие меры. Если, конечно, суд решит, что это хлам, а не искусство, добавил представитель санитарии. Когда настала моя очередь давать показания, судья спросила: - Насколько мне известно, вы раньше не занимались созданием произведений искусства. Это не ваша профессия, верно? Я был готов к подобным вопросам: - Да, ваша честь, у меня другая профессия, и искусством до недавнего времени я профессионально не занимался. Но недавно я ушел на раннюю пенсию и решил, наконец, заняться тем, к чему меня тянуло всю жизнь. Верно также, что у меня нет формального художественного образования, я учился изобразительному искусству в частных группах и на дому с учителями. Очень много мне дала самоподготовка: чтение книг и посещение музеев. В общем, можно сказать, что "Афродита-21" - мой первый большой опыт в области скульптуры. - "Афродита-21"? - переспросила судья. - А можно узнать, что вы хотели сказать своим произведением? - Видите ли, ваша честь, содержание моей работы можно рассматривать как бы в двух аспектах: в прямом смысле и в метафизическом. В прямом смысле Афродита, продолжая традиционную линию прославления идеального женского образа, вносит вместе с тем в эту традицию то, что можно назвать социальным мотивом. Я как бы оставляю за скобками как хорошо известный и отработанный искусством прошлого образ внешней женской красоты, сосредоточиваясь на моменте духовного совершенства и социальной роли женщины в обществе двадцать первого века. - Но почему же железо? - спросила судья. - Я долго искал материал, способный адекватно выразить мою тему, и понял в конце концов, что им должно быть именно железо. Очень важно понять - и здесь мы затрагиваем метафизический аспект моей скульптуры, - что железо, как и всякий другой материал, имеет свою невысказанную сущность, дать выход которой - вечный вызов для художника. Я заставил материал заговорить своим природным голосом, обнаружить скрытый в материале естественный обертон... Тут судья прервала меня, видимо, почувствовав, что такими цитатами из музейных каталогов и искусствоведческих диссертаций я могу сыпать сколь угодно долго. С непроницаемым лицом она разглядывала фотографии моей Фроси, пытаясь, наверное, приложить к этому изображению только что услышанные от меня слова. Трудная задача, что и говорить! Но неожиданно для меня она с ней справилась. В этом я убедился, получив через несколько дней текст судебного решения. Опустив все, что касается искусствоведческого анализа, суд констатировал, что скульптурную работу под названием "Афродита-21" можно считать произведением искусства в соответствии с принятыми в современном обществе художественными стандартами. И посему на нее (скульптуру) нельзя распространять положение инструкции санитарной службы о недопустимости хранения производственного хлама на территории жилых участков. Вот и все, я выиграл. Но что она означает, моя победа? Я впервые подумал об этом серьезно, без азарта и ехидства. О чем это говорит? Не о том ли, что искусство в наши дни потеряло присущие ему изначально критерии красоты и ответственности? Что мы превращаемся в сброд малодушных притворщиков, опасающихся произнести вслух "король гол"? Или что наша судебная система боится быть принципиальной и предпочитает служить моде, а не закону? Мои невеселые мысли к тому же подогревались женой, которая неустанно твердила, что я не просто вредный насмешник, а куда хуже - уголовный преступник, поскольку врал в суде и давал ложные показания, и что мне еще придется за это отвечать. Я вяло отругивался, сам уже сомневаясь в своей правоте. Как вдруг нашу полемику прервал звонок в дверь. К нашему удивлению, это был капитан Стик. Он вошел в гостиную и, отказавшись сесть, произнес следующее: - Вы победили. Не буду говорить, что я об этом думаю, но факт есть факт - вы победили. Теперь подумайте, что дальше будет. Через месяц-другой этот железный хлам проржавеет, развалится на части, от него будут течь желтые ручьи на ваш и на мой участок. Вам это нравится? Не думаю. Ладно, я не прошу вас вывозить этот хлам, раз суд освободил вас от этого, но предлагаю вам следующее: я позову моих друзей с грузовиком, и мы вытащим общими силами эту дрянь. От вас требуется только согласие. Не успел я рот открыть, как моя жена затараторила: - Согласны, согласны, конечно, согласны! И очень вам благодарны, мистер Стик. С вашей стороны это очень любезно. И вообще я сожалею об этом недоразумении. Честное слово. Надеюсь, мы не будем портить отношения из-за таких пустяков. Капитан Стик ничего не ответил, четко развернулся и вышел, не попрощавшись. А на следующий день мы увидели под окнами человек десять бравых ребятушек пожилого возраста, боевых товарищей капитана Стика, по всей видимости. Они подвели деревянные рельсы под мою скульптуру и, дружно навалившись, выволокли ее к дороге, а там подняли на грузовик. Я еле успел попрощаться со своей Фросей, как грузовик рванул с места и скрылся за поворотом. Но зря я прощался с ней навсегда: очень скоро я увидел ее снова, правда, слегка изменившейся и в очень неожиданном месте. Вот как это произошло. Однажды воскресным утром я только глаза продрал, как стучится в дверь Билл Квинси и, размахивая газетой, кричит: - Ты это видел? Ты уже знаешь? - Да не ори ты, - говорю я. - В чем дело? Он сует мне под нос газету: - Полюбуйся. Смотрю: ну, газета, наша местная городская газета "Сандей стар", раз в неделю выходит. Разворачиваю... мать родная! Это же фотография моей Афродиты. Прямо на первой полосе. Я начинаю вглядываться: что такое? Вроде она и не она. Утюг и кастрюли исчезли, вместо них приварены армейская каска и несколько стреляных гильз. А внизу подпись: "Атака на Пыньчой". Скульптурная работа капитана Стика, новое приобретение городского музея". Помещенная здесь же статья рассказывает, что в этом году исполняется пятьдесят лет сражения под Пыньчоем, сыгравшем решающую роль в отражении агрессора во время Корейской войны. В этом бою, говорится далее в статье, наш земляк капитан Стик командовал ротой. Его подразделение контратаковало превосходящие силы противника под ураганным огнем. Половина личного состава была потеряна в первые же минуты боя, сам Стик был дважды ранен, но оставался в строю до конца, пока задание не было выполнено и противника не разгромили. В наши дни капитан Стик (он давно на пенсии) решил заняться изобразительным искусством, а именно скульптурой. Понятно, что старого солдата волнуют воспоминания о войне, о погибших товарищах. Свою работу, посвященную атаке под Пыньчоем, он согласился продать местному музею за пятьдесят тысяч долларов. - Вот это да... - только и смог я сказать. - И ни у кого не возник вопрос, искусство это или металлолом. - А ты дальше почитай, вот тут, - тычет Билл в газету. Там говорится, что сомнения, оказывается, кое у кого были: можно ли такое считать скульптурой? И тогда Стик предъявил решение местного суда, где очень похожая по стилю работа другого скульптора была в юридическом порядке признана произведением искусств. У нас, как известно, судебное решение является прецедентом. - Так кто же получается преступник? - спрашиваю я у жены, которая молча присутствует при разговоре. - Я по крайней мере пятьдесят тысяч не захапал за свои шутки. А он? Украл мою работу и продал. Сказал, вывезу на свалку, а сам продал за пятьдесят тысяч. - А что? - поднимает она удивленные глаза. - Он-то что сделал плохого? Кого обманул? По твоим лживым показаниям суд вынес решение, что кусок железного хлама является скульптурой, он суду не врал. Тебе он никогда не говорил, что вывезет железо на свалку, а просто предложил увезти с участка. Что же касается плагиата, то давай признаем: на старый кондиционер авторского права не существует ни у тебя, ни у него. А все то, что ты к агрегату приделал, он оторвал и заменил своим. Он ни на йоту не нарушил закон. - Пожалуй, так и есть, - мрачно согласился Билл. - Он просто обратил себе на пользу ловушку, которую ему расставили. Ну что сказать в заключение? Сейчас, по прошествии некоторого времени, я готов признать свою неправоту. А капитан Стик молодец, готов и это признать. Но поверьте - я ничуть не жалею. Я получил бесценный урок, приобрел уникальный жизненный опыт. И теперь моя жизнь обрела ясную цель: я непременно должен стать скульптором.
|
|