Весна нынче - бесшабашная, весёлая, распевается птичьим гомоном на все лады. Отогревается Сибирь на щедром солнышке. Сельские жители рады. Теплицы полны зелени и света. А девятого мая словно летний день в гости заглянул. Постучал в окошки, прокричал петухами. Спит дед Матвей не привычно крепким сном. Накатили вчера воспоминания, - вдруг это последний его победный праздник на грешной земле? Успокоиться долго не мог. Правнук Митяй, Митенька, вперёд него свалился. А ведь рассказы может слушать до бесконечности. И куда только в него влезает?

- Митька, - кричит мать. Потеряла. Заглянула в комнату. Поправила одеяло. Оба дышат беспокойно, будто воевали всю ночь. Ладно, пусть отсыпаются. Успеют до митинга собраться. Да и что тут собираться? Китель с наградами надел да пошёл. Село Сибирка большое. Дед Матвей был местной достопримечательностью. Ни у кого как у него столько орденов и медалей не было. Как накинет китель свой потёртый, спину сгорбившуюся разогнёт, идёт, позвякивает, всем пацанам на зависть. Не зря он - гордость районного масштаба, а то и городского. Сколько раз уж на грандиозные праздники Победы забирали. Но юбилей только на следующий год, да ещё какой - 70 лет с 1945-го года прошло. Мало их, ветеранов, всего двое осталось. Недавно ещё один двор опустел. Дед Монтий помер, внучка сразу в район перебралась, её давно в местный детский сад музыкальным работником звали. А свой вот опустел пока. И родители старенькие одни остались.   

Праздновали день Победы всегда масштабно, нарядно. Всем селом на площади перед конторой собирались. Местный умелец, трудовик школьный, с учениками памятник обновили, ещё с советских времён установленный. Женщина с ребёнком на руках обнимает бойца, а он, словно вырываясь из её объятий, с винтовкой в руках смотрит вдаль. Что там видит? Сибирка - старинная. Никто не знал точно, сколько ей лет. Говорили, что первыми старообрядцы здесь поселились, да они отрицали этого, мол, местные, селькупы, приняли и научили как в суровых условиях выживать. Разрослась за много веков Сибирка вширь и вглубь, леса и поля отвоевала, к нуждам своим приспособила. На каждом митинге, конечно, начальство речи говорило и кого надо награждало. Но без деда Матвея праздник каким-то половинчатым воспринимался. Не нравилось односельчанам его в город на главный парад отпускать. Самим нужен! Из каждого родного двора когда-то, как и по всей стране, мужики на фронт ушли. Только несколько человек возвратилось.

- Митька, - мать опять в комнате, - дед, вставайте. Пока позавтракаете, время-то быстро идёт. Нехорошо опаздывать. Сам знаешь, без тебя не начнут.       

- Ой, Зинка, - дед Матвей открыл глаза, - что-то тяжко мне, сердце давит.

- Ой, деда, не пугай.

- Да не боись, внучка, обойдётся. Да только слабость вот проклятущая опять накатила.

- Да вы всё ночь шушукались, я пить ходила, не наговоритесь всё. Во сколько уснули?

- Да петухи не пели вроде.

- Счас таблетку принесу. Лежи пока. А ты, Митька, вставай!

Шестилетний внучок потянулся сладко, протёр глазки, обнял деда, подпрыгнул на кровати, от чего дед болезненно сморщился, и вылетел за дверь. "Победа, победа", - прокричал он громко. Пёс по кличке "Победа" ответил радостным лаем. Глаза прадеда наполнились слезами. "Только бы встать". И он, словно готовясь к атаке, собрался     было из последних сил, приподнялся, да рухнул на подушку. "Нет, отлежаться придётся сегодня. Вот невезуха". Приготовленный с вечера заботливой Зинаидой китель укоризненно блестел начищенными наградами и ждал своего торжественного часа. Весь год до этого спрятанный в огромном старинном шкафу, висел в тёмной и тесной глубине, зажатый с обеих сторон ворохом женских одежд.  

А на площади потихоньку собирался народ.

- Что-то деда Матвея не видать, обычно он раньше приходит. - Заволновался кто-то.

Младшие мальчишки крутились, поднимая пыль. Кружили на велосипедах, гонялись туда-сюда. Кто-то сообщил новость, испугав изрядно односельчан:

- Дед Матвею плохо.         

- Да не баламуть ты воду! - Это соседка. - Отлежится и придёт. Он у нас крепкий.

- Ну да, а то с кем фотографироваться будем!? - В толпе видны были незнакомые лица. Молодёжь спешила запечатлеть сэлфи, прикоснуться хоть краешком любопытного сознания к уходящей эпохе, ускользающей, непонятной, полной героизма и патриотизма. О пролитой крови, потерях близких, голоде и нужде думалось меньше, а то и не представлялось вообще.       

Вихрастый Митька прилетел, встал в строй, рядом с вечно поддатым дедом Семёном. Зато у него на стареньком пиджаке две медали, как два глаза огромных выглядывают. Его правнук, больно пнув Митьку грязной ногой, зло прошипел над ухом: "Сегодня мой дед главный, понял?" Митька огляделся кругом, шмыгнул носом, было больно, но не подал вида. Все односельчане смотрели на него, словно спрашивая: "Награды где? Где дед?". И Митька рванул домой. Сорвал со спинки стула сверкающий китель, напялил на себя, путаясь в неподдающихся рукавах, дед только вопрошающе крякнул, когда правнук прозвенел: "Не дрейфь, деда. Ты - в строю!" И выбежал. Левая пола перевешивала, волочилась по полу, круглые медяшки стучали по коленке, но Митька на ходу обняв болтающимися рукавами награды и выправив, подтянув к животу тяжёлую одёжку, помчался по опустевшей улице изо всех сил, чтобы успеть к началу митинга.       

Директор уже начал говорить приветственную речь, когда запыхавшийся мальчишка выбежал на круг, остановился, выпрямил спину и, размахивая по-военному широченными руками, прошагал гордо через центр, встал рядом с ветераном. Дед Семён икнул и невольно расправил плечи. Глаза его часто заморгали и наполнились слезами. Рядом из большой горловины торчала маленькая, но гордо вскинутая Митькина голова, плечи кителя свисали чуть не до локтей. Вся его нескладная детская  фигурка передавала пусть не до конца осознанную ещё, но такую горькую и ликующую истинность момента. Женщины начали всхлипывать. Мальчишки помладше сорвались со своих мест, старшие, чуть помедлив, убежали тоже. Над площадью зависла странная тишина. Баба Катя, ударница тыла, с медалью на цветастой кофте, обняла Митьку и заулыбалась всем.

Первым примчался Алёшка. Он жил ближе всех. Прадеда своего он не знал, родился, когда того уже схоронили. Но обмундирование военное родные берегли, и за праздничным столом в день Победы наградным почестям отводилось самое почётное место. И стопочка перед этим стулом пустым, как полагается, ставилась, и корочка чёрного хлеба сверху. И фотография деда в центре стола стояла, рядом с цветами. Малышне, конечно, разрешалось недолго на главном, хоть и старом, скрипучем стуле посидеть, на спинку не облокачиваясь, да и взрослые за особую гордость почитали.  

Со всех сторон села прибегали мальчишки. Кто в чистом костюме, кто в мятом, видно только что из какого-то сундука или дальнего угла вытащенного. Четырёхлетний Славка, недавно приехавший с родителями-беженцами из картона вырезал не очень ровный, но зато по размеру больший орден, фломастером быстренько обвёл, главное что подписал "ОДИН" и вместе со всеми в строй ветеранский встал. Семиклассник Юра надел форму отца, что в Афганистане воевал и не вернулся. Девочка Дарья чуть не подралась с братом, разбираясь, кто имеет больше прав китель прадедушкин надеть. Старшая была, одолела брата. Он стоял теперь надутый и рассерженный, но вот кто-то из стариков фуражку ему свою военную отдал, оттаял парень сразу.

Митинг праздничный долго не начинали, пока от каждой семьи кто-нибудь да не пришёл. Словно чуда ждали, как когда-то с фронта. В селе много было тружениц тыла, и про их награды правнуки не забыли. Девяностолетняя Аглая первый раз в жизни пришла. До этого все митинги, по любому поводу, игнорировала, властей не боялась. Пять сыновей и мужа с фронта не дождалась. А тут и её сердце оттаяло, смягчилось. Дочь рядом плакала, а она нет. Выправился строй ветеранский, в центре - протрезвевший дед Семён и Митька, и словно ожившие, пришедшие в гости навсегда прадеды, деды, отцы.

Дед Матвей охал, волновался, переживал. Вроде полегче стало, охота на митинг сходить. Вдруг шум на улице услышал, да как Зинка по дому забегала, засуетилась. Распахнулось окно в его комнату, словно солнце само лучами растворило. Гул радостный влетел, забился в стены. Ох, рано помирать ещё, односельчанам нужен! Придвинули вошедшие мужики кровать его к подоконнику, изголовье выше подняли, чтобы видел всё. Пора митинг начинать. Стопку водки исподтишка налили, дали глотнуть, закусончик из карманов. И... поехали. Слов много красивых было сказано. Да слов не хватило. Соорудили прямо во дворе (и часть улицы прихватили) огромаднейший стол, яств вкусных натаскали, а как сели дружно, вспомнили, что в 1955-ом году вот так же за единым столом всем селом собирались. Дед Матвей не улежал больше, такое пропустить нельзя.

Картинки сего праздника по интернету быстро разбежались и во многих городах и молодёжь и люди постарше в военных мундирах ушедших безвозвратно родных на парад пришли. Вместе с безымянными полками цветы к стелам и памятникам возложили.

А Митька, невольный виновник новой традиции, ни о чём не подозревая, поедал с нескрываемым аппетитом хрустящие постряпушки бабы Дарьи. Она ими на всё село славилась. И хорошо, а то дед Матвей за китель переживал. Не ровен час запачкает. Маленький ещё, чего с него взять. На своих плечах кителю спокойнее.

Поживи ещё, дед Матвей, пожалуйста, поживи...