До середины октября осень была солнечной и молчаливой. Можно было подолгу сидеть на веранде, глядя на величественно-неприветливую гряду Скалистых гор, мечтая о море. В соседнем доме никто не жил с весны, и двор пришёл в запустение: сорняк подобрался к ссутулившемуся, местами припавшему к земле забору, выкрашенное в зелёный цвет строение поблекло, - то ли от жалящего горного солнца, то ли от вынужденного сиротства. За соседским гаражом, напротив окна моей спальни, громоздилась старая чугунная ванна: в ней летними вечерами бывшие хозяева купали собак. Одна из её изогнутых, похожих на лапы таксы ножек, была отломана, потому этот покосившийся край купального мелководья полюбился воробьям, безбоязненно плескавшимся там после дождей.

Новые хозяева нагрянули воскресным утром, доставив своё имущество на внушительного размера фургоне. Процессом разгрузки руководил крепкого сложения мужчина в майке и круглой войлочной шапочке. Молодые парни, судя по энтузиазму, родственники, перекрикиваясь, по цепочке передавали и заносили в дом утварь; женщины с казанами-кастрюлями семенили через двор, осторожно, практически на ощупь переступая порог дома. Эта кутерьма продолжалась до позднего вечера.

Видимо, я задремала, а проснулась внезапно, от тишины. За окном разлилась осенняя темнота, но посреди соседского двора горел огонь, похожий на пламя костра. Только пламя это не взвивалось лепестковыми шпилями, а напротив, было придавлено чем-то овальным -чёрным и тяжёлым: кроме ванны на этом месте ничего быть не могло. На верху этой странной конструкции что-то шевелилось и заунывно пело.

Было всего лишь десять вечера. Я поняла, что опять не усну: если днём ещё как-то удавалось отвлечься рассылкой резюме и домашними делами, то к ночи тревога, в её концентрированном виде, подавляла и не позволяла расслабиться. Я позвонила Вале, закадычной подружке.

"Поёт и шевелится, говоришь? Тебе надо привести в порядок нервы, - сказала она после секундной заминки. Ты без работы, муж улетел на собеседование. Конечно, есть, от чего нервничать".

Интересно, какого цвета нервы? Скорее всего, серые или белые. Я представила, как ниточки моих расшатанных нервов постепенно распутываются, становясь шелковистыми и расслабленными, как морские водоросли.

"Ты меня слышишь? Тебе нужна помощь. Нормальным людям не мерещится поющий огонь. Кстати, на каком языке он пел?"

"Не знаю. Это было не пение, а что-то заунывно-монотонное".

"Было или есть"?

"Сейчас посмотрю. Странно, вроде бы темно, ни костра, ни песен".

"Ну вот, я же говорю, сходи к шринку".

"Да ну, я буду душу изливать, а он сидеть с умным видом и пометки в блокноте делать. Глупо деньги выкидывать, тем более, в нашей нынешней ситуации".

"Тогда сходи к целителю, - настаивала Валя, - он, кстати, где-то в наших краях  живёт. Лечит от всего, ну, почти от всего. Во всяком случае, люди довольны. Его по американскому русскоязычному каналу показывали. Ведущая, не помню имени, но она когда-то ещё на советском телевидении новости читала, худенькая такая, плоскогрудая. Я сначала её не узнала, потому что она волосы отбелила до цвета извёстки, а лицо очень уж белое, и теперь волосы со лбом сливаются, - впечатление, что она вообще безволосая".

Валя - парикмахер-стилист, лауреат всяких конкурсов; когда она въезжает в любимую тему, забывает из неё выйти. 

"И дальше что?"

"Ну да, так вот в студию она вошла сильно хромая, с палочкой, при том, что сама ещё вполне себе молодая. Поговорили они с этим целителем минут двадцать, может, полчаса. Не помню точно его имя, то ли Самуил, то ли Эммануил, что-то торжественное. Не хочу врать, порой этот дядька типа бредил, а может, я чего не поняла, но ведущая впечатлилась, особенно в конце, когда смогла несмело так, но пройтись вдоль стола практически не хромая. Согласись, главное же результат? А вообще, - усилием воли Валя вернулась к исходной теме, - что за идиотизм держать во дворе металлолом? Только американцам может прийти такое в голову - купать собак в покорёженной ванне". 

С утра поднялся ветер. В соседнем дворе невесть откуда взявшаяся рыжая собака гоняла обнаглевших, обленившихся за лето зайцев. Погавкивая время от времени, она носилась по периметру пока, устав, не улеглась, подперев ванну костлявой спиной. Падающие на уши листья были почти такого же цвета, как её шерсть. Накинув на халат старую, ещё в Союзе вручную связанную кофту, я вышла на веранду расставить перевёрнутые ветром цветочные горшки. От сквозняка громко захлопнулась дверь, и тут же опять залаяла собака. Она подскочила к забору, и, не переставая гавкать, заметалась вдоль него. Из дома вышел хозяин: тот самый крепкий мужчина, накануне командовавший разгрузкой скарба. На нём был спортивный костюм с надписью Puma поперёк груди.

- Is your dog sick or something? - спросила я. - It looks so skinny.

- Yes, my dog. No English, - ответил сосед с явным русским акцентом.

- Ваша собака болеет? - переспросила я. - Она такая тощая.

- Собака должна быть худой, голодной и злой, иначе от неё никакого толка.

Deja vu. Точно такой ответ я слышала много лет назад от жителя села, куда нас, студентов, прислали собирать виноград.

- О, русская! - оживился сосед. Тебя как зовут?

"С чего это он тыкает? Жлоб попался,- подумала я, но промолчала: человек сильно в возрасте, зачем отношения выяснять, сосед тем более..."

- Ася.

- Ася! Асясяй был клоун такой, помнишь? Низзя, говорил.

- Смешно, - ответила я, изобразив понимающую улыбку.

Теперь сосед стоял вплотную к прогнувшейся секции забора, и его можно было хорошо разглядеть. Крупной головой, простоватым лицом, хитрым с прищуром взглядом, он напоминал актёра Михаила Ульянова в роли постаревшего председателя колхоза.

- Скажите, это вы ночью вот здесь, в ванне сидели и звуки странные издавали?

- Ну да, мой внук, рукастый парень, джакузи сообразил. Горячей воды в доме нет, хотелось помыться, вспотел весь пока разгружались. Вот он огонь развёл, вода нагрелась. Искупался, а заодно и космической энергии набрался.

-   Рафи-и-к, -звонко позвала с крыльца женщина в ярком халате, - иди завтракать.

-  Это жена вас зовёт? Помню были такие автобусы - рафики, - съехидничала я и тут же пожалела, что взяла реванш такой же тупой шуткой. 

- Моё имя Рафаил. Означает - Бог исцелил, и взял я это имя не просто так. Мне миссия дана - словом людей исцелять, - произнёс мой странный сосед, многозначительно указав пальцем в небо цвета алюминия. Как знак свыше, на воротник его спортивного костюма ляпнулась желтоватая жижица. 

- Хороший знак, - натянуто улыбнулся Рафаил, - к денежке. Я вообще деньги притягиваю. Деньги знают, к кому прилипнуть. Но раз уж ты рядом стояла, может, и к тебе пара лишних долларов приклеится. Он аккуратно, без тени брезгливости отёр рукавом куртки вязкую кашицу и направился к дому шагом делового, знающего себе цену человека.

А я пошла звонить Вале. Она долго молчала, подбирая слова, потом потрясённо произнесла:- Точно... Рафаил. Ты же понимаешь, это знак. Глупо не воспользоваться таким случаем. В смысле, соседом. Пусть проверит, прочистит твои чакры. Муж работу потерял. Издательство твоё вылетело в трубу, закрылось навеки. Пособие по безработице - дело временное. Когда и где вы найдёте работу, никто не знает.

- Со мной всё в порядке. Лучше бы этот целитель не мои чакры, а забор починил. И собаку покормил.

Валя была права, как всегда. Кроме тех случаев, когда она ошибалась. Но мне хотелось закончить этот разговор, и я торопливо наврала: кто-то звонит в дверь.

Самое смешное, это оказалось правдой. На пороге, в накинутой на плечи кашемировой шали, стояла женщина библейской красоты. Я по-настоящему поняла смысл выражения красиво стареть. Ключевое слово - красиво, поскольку первоначальная, природная красота в этом случае, - необходимое условие.

- Аида, - приветливо представилась соседка, - жена Рафаила. Ты разговаривала с ним сегодня... Вот, принесла немного сладостей, познакомиться, - она протянула накрытую фольгой тарелку. - Тарелка бумажная, мы ещё не распаковались, но пахлава вкусная, не сомневайся. - Я поймала себя на том, что её обращение на ты не только не оскорбляло мой слух, но напротив, звучало тепло и естественно.

- Ну что вы..., ты, какая тарелка! Это я должна была прийти к вам, новосёлам, с угощением. Давайте, ... давай я заварю кофе к пахлаве?

- Мне бы похудеть, - улыбнулась гостья, - обойдусь без сладкого, а кофе попью за компанию.

В её словах легко было уловить привычное кокетство женщины, знающей всё о своей пленительной внешности. Конечно, худеть ей было ни к чему: она была не полной, а женственной, и цветастый приталенный халат, при ближайшем рассмотрении оказавшийся платьем, только подчёркивал рельефные достоинства её фигуры.

- Хороший кофе, - похвалила Аида, - правильно сахар ложишь.

- Очень вкусная пахлава, - никогда такой не пробовала, обычно она слишком сладкая, - сделала я ответный комплимент.

Мы молча допивали кофе; я не очень понимала о чём говорить, какая тема могла быть интересной нам обеим. Ничего умнее, чем спросить где они жили до переезда, в голову не пришло. Аида восприняла мой банальный вопрос весьма воодушевлённо: 

- Ой, где мы только не жили! В этот дом переехали из другого конца города, а вообще, столько стран и городов поменяли, книгу написать можно. Мой муж считает, что сочинители романов воруют у людей время и деньги. А я любила читать в юности. Была такая книжка в оранжевом переплёте, не помню кто написал - "Птичка певчая", называлась. О турецкой девушке - учительнице.

Она покрутила золотое с рубиновыми веточками колечко на среднем пальце. - Красивое, да?

- Да, необычное.

- Старинное. Рафик купил много лет назад на первую выручку от продажи кроликовых шапок, - и она начала увлечённо рассказывать о том, как они, совсем ещё молодые, рисковали, чтобы заработать. Рафаил, которого звали тогда иначе, - впрочем, это неважно, - приносил от своего знакомого кроличьи шкурки. Сначала их необходимо было намочить с изнанки, растянуть, подбить гвоздиками к колодке и подсушивать под батарей отопления дня два, не меньше. А уж затем Аида кроила шапки и шила их вручную, поскольку иметь дома скорняжную машину было делом подсудным. За каждую ушанку они с мужем получали двадцать рублей при государственной цене двенадцать за штуку, а уж сколько зарабатывал тот третий, кто продавал их на базаре, Аида не знала и знать не хотела.

- Ну чего мы всё обо мне? Ты-то чем занимаешься по жизни?

Вот это "чего" и "ложишь" настолько диссонировали с идеальной внешностью Аиды, - безупречным профилем, миндалевидными карими глазами, идеальным лицом, которое не портили ни морщинки, ни резкие носогубные складки, ни седина всё ещё густых в пучок собранных волос, - что на какое-то мгновенье я пришла в замешательство. Эту женщину можно было принять за учительницу музыки, профессорскую жену или бывшую актрису, а она сидела, помешивая остатки кофе, и рассказывала о том, как надёжнее закрепить козырёк на какой-то шапке.

- Я работала в издательстве, но оно закрылось неделю назад. 

- Так ты писатель?

- Нет, писатель - это немного другая профессия.

- Неважно! В издательстве - значит, пишешь. Послушай, напиши статью о Рафике. У него клиенты есть, но надо бы побольше, а то он когда делать нечего, с ума сходит и нам всем покоя не даёт. Тебе же деньги нужны, а я заплачу. Сколько это стоит, долларов пятьдесят? Я усмехнулась.

- Сто, двести? Хорошо, триста долларов хватит?

Этот торг, как и само предложение, стало для меня абсолютной неожиданностью, и первой реакцией, естественно, был отказ. Конечно, я могла бы пристроить текст в несколько изданий, но ни тема, ни сам экстрасенс-чудотворец меня не привлекали. Я знала, мне будет сложно избежать иронии или, того хуже, сарказма в общении с этим человеком. С другой стороны, лишние несколько сот долларов на дороге не валяются, особенно в период вынужденного безделья, и с третьей стороны, любопытство взяло верх, и я согласилась.

- Ладно, только мне надо будет посмотреть, как Рафаил работает. В смысле, исцеляет.

- Я с ним поговорю, но ты уж напиши так, чтоб зацепило, чтоб люди сбегались к нему, как мухи на сладкое.

- Это зависит от того, что твой муж интересного расскажет.

Мы поболтали ещё полчаса и распрощались под шум и скрежет: со двора вытаскивали ванну.

Через неделю Аида позвала меня на ужин. Но я давно стараюсь избегать поздних застолий. К тому же, напрягала навязанная законами гостеприимства вынужденность ответного приглашения. Лучше на чай-кофе. Прихватив корзинку ароматных осенних яблок, я отправилась в гости.

- Наверху у нас ещё беспорядок, - Аида сделала извиняющийся жест рукой. - А вот кухня и гостиная уже в приличном виде. Давай проходи, не стесняйся.

Я, собственно, и не собиралась делать обход дома, я вообще не любитель осматривать чужие спальни и в свою не приглашаю. Мебель в доме уже была расставлена, картины развешены, семейные фотографии выставлены на всех плоских поверхностях, рамка к рамке - в серванте меж кобальтовых чашек и вазочек цветного стекла. Мне всегда нравилось цветное стекло, особенно муранское и богемское, но не в такой перенасыщенной плотностирадужно-переливчатой массы. В просторной кухне ждал щедро накрытый стол: нарядный чайный сервиз, блюда и блюдечки с печеньем, восточными сладостями, фруктами. Корзинка краснобоких яблок завершила натюрморт.

- Вы вдвоём живёте в этом доме? - спросила я.

- Вдвоём, - ответил Аида, - но есть спальни для внуков. Вот дочка с семьёй - она указала на фотографии, примостившиеся на подоконнике рядом с сидящим на нём жирным котом. Дом этот на неё записан. Она удачно замуж вышла, - у зятя бизнес, магазин сантехники. А это - сын. Он ветеринар. Своя клиника.

- Да уж, клиника. На три комнатки, повернуться негде, - с горечью в голосе подхватил Рафаил. 

- Но зарабатывает он хорошо, пациенты уважают, и семья ни в чём не нуждается, - сказала Аида, бросив на мужа укоризненный взгляд.

- Что за профессия для мужика?! Вон племянники, ты видела их: один - боксёр, другой  машинами торгует, а этот ничего лучше не нашёл, чем кошек-собачек лечить. До одиннадцати лет был парень как парень, а потом из за какой-то паршивки малолетней у него вроде как винтик в голове открутился. И пошло-поехало. А я тогда ещё не знал духовный язык, не умел молиться, упустил сына.

Я не стала разглядывать фотографии: вежливый интерес к одной, как правило, заканчивается разглядыванием незнакомых лиц в многостраничных семейных альбомах, что никак в мои планы не входило.

- А вы, Рафаил, чем занимались до того, как обнаружили в себе способности к целительству? - поинтересовалась я, пытаясь сменить тему.

- До этого я жил как нормальный человек: пил водку, кушал шашлык, - хмыкнул Рафаил.

- Я не о вкусовых предпочтениях. Кем вы работали, чем занимались?

- Много чем, - не переставая отщипывать и класть в рот виноградины, ответил герой моего будущего очерка. - Работал завхозом, потом заведующим базами. Короче, где деньги хорошие были, там и зарабатывал. Ну и в милиции служил пару лет перед отъездом. Оперативником. Понятное дело, оружием пользовался. Себя защитить надо было и у других взять, что причиталось. Времена беспокойные были. Страна развалилась. Но потом у меня появилось оружие посильнее. Дар открылся.

- А как это произошло?

И тут Рафаил рассказал историю, показавшуюся мне, хоть и с налётом мистики, но вполне достоверной, учитывая, что произошла она в Израиле. Более того, в Иерусалиме. А там, как известно, может произойти всё что угодно. Словарный запас Рафаила был довольно ограничен, потому изъяснялся он короткими фразами, многократно используя те же слова, но его наблюдательность и прекрасная память, компенсировали скупость речи.

- Случилось это в Израиле, в самом начале девяностых. Ты же знаешь, что евреи, те что могли, бежали из Союза в рай, - Рафаил усмехнулся. - А вместо рая оказалось, не хочу говорить что. Работы нет, значит, кушать нечего. Мне-то всего пятьдесят с хвостиком. Молодой, здоровый, крепкий мужчина, и такое унизительное положение. Тем более, я всегда умел деньги из воздуха делать. Никогда моя семья не нуждалась. А тут полгода, и уже чувствуешь себя попрошайкой. И тогда решил я поехать к Стене плача. Попросить. Потому что местные верующие евреи говорили, если чего там у Стены попросишь, то Бог даёт. И я поехал. Помню, автобус тащился вверх, и пассажиры вроде как дремали, - от жары, духоты, - и вдруг все как один ожили и в ладоши захлопали. Это они с вершины холма Иерусалим увидели. Я тогда восторга не понял, время ещё не пришло.

В общем, пошёл я за группой русских туристов, старался не упустить из виду флажок их гида. А потом дошло: все туда идут, к Стене. Заблудиться невозможно. И когда увидел её, подумал, какая она маленькая, неприглядная. Не Стена, а так себе, старые камни, пучки травы торчат из щелей, записки - какие застряли, какие на землю сдуло. Я себе другое напредставлял. Но толпы такой, прям как муравейник, никогда раньше не видел, и неба такого синего. Рядом двое пожилых в шляпах чёрных молятся, как эпилептики прямо. Значит, думаю, есть в этом месте что-то такое, не все же с ума посходили. Короче, я руку на стену положил. Даже не успел как следует просьбу свою в голове составить, чтоб покороче была, вдруг вспышка, лежу на земле. Потерял сознание.

- С вами солнечный удар случился! - не удержалась я от комментария.

Рафаил проигнорировал мою непосредственную реакцию и продолжил: - Сколько я был в таком состоянии, не знаю. Очнулся, а пальцы ещё помнят камень шероховатый, как будто я всё ещё его трогаю. Открыл глаза - на меня две телекамеры смотрят, я в кадр попал. А когда встал, чувствую, будто меня светом наполнили. И вдруг, неожиданно для себя самого говорю: "Ревим, аблахит, кенгудар...", и сам ничего не понимаю, что за язык такой, но остановиться не могу. А эти, которые в шляпах и с пейсами, окружили меня, тоже растеряны, переговариваются, не понимают, что происходит. Тут один из них, русскоязычный, подошёл, положил руку мне на голову и сказал: "Сегодня Бог коснулся тебя своим крылом".

Рафаил достал из корзинки яблоко и откусил румяный его бочок с таким хрустом, что задремавший на подоконнике кот, вздрогнул от неожиданности и свалился на пол.

- Котик, бедный, ты не ударился? - кинулась к нему Аида, но, увидев недовольное лицо мужа, сделала вид, что ничего не случилось. - Рафик, расскажи ей про девочку на пляже, - подсказала она.

Рафаил ещё раз кинул раздражённый взгляд на кота, которому явно было проще остаться лежать на том же месте, куда он грохнулся, чем запрыгнуть обратно на подоконник.

- Вот, сыночек как-то притащил этого дармоеда на мою голову. Так о девочке... это моя первая пациентка, - продолжил хозяин дома. - Вернулся я из Иерусалима, и вроде ничего вокруг не изменилось. Только я стал спокойнее. Например, меня больше не раздражало собачье дерьмо в подъезде, или дочка соседа, которая с голой задницей загорала на балконе и тарахтела по телефону с утра до ночи. Мне не давался иврит, - я и потом в Америке три раза свалился на английском экзамене пока стал гражданином, но после того, что случилось, мне всё это стало до одного места, потому что теперь я понимал язык духовный. 

Я часто ходил на пляж, а в утро после моего возвращения из Иерусалима там оказалась девочка лет одиннадцати с бабушкой, - они рядом расположились. Дыхание у этой девочки страшное, что-то булькало в груди. Я поинтересовался, можно ли, говорю, вашей внучке руку на грудь положить. Она спросила, вы экстрасенс? А я сам не знал, кто я, но кивнул. В общем, положил я руку, и в ту же минуту ребёнок всю эту гадость, что внутри него сидела, выкашлял прямо на песок. Через неделю эти люди увидели меня и дали восемьдесят шекелей. Оказалось, как только врачи ни лечили девочку, что только родители ни делали, даже в ванну с холодной водой помещали, чтобы надпочечники начинали работать, - никакого толка. А я вот так запросто, прикосновением и словами божьими исцелил. - Он строго посмотрел на меня, как бы проверяя насколько всерьёз и ответственно я восприняла эту информацию.

Конечно, все эти истории звучали странно и вызывали массу вопросов. Например, почему к Рафаилу обратился именно русскоязычный харедим, каким образом он узнал, что человек знает именно русский, если тот не произнёс ни единого слова? Ну допустим, по внешнему виду? Мы все умеем безошибочно определять "своих" в толпе даже из окна машины. А эта история с девочкой, какая связь между надпочечниками и выкашлянным содержимым бронхов или лёгких? А главное, не выдумана ли вся легенда для большей убедительности; наверняка у каждого шарлатана есть своё предание, в которое он сам же и верит. Но задать тогда эти вопросы я не решилась, понимая, что они будут восприняты негативно, - как сомнение в правдивости его пафосных откровений. А мне хотелось продолжения этой мистической истории. Потому я промолчала и правильно сделала. В отличном расположении духа Рафаил проводил меня до калитки, предложив прийти завтра "поприсутствовать на сеансе излечения и убедиться своими глазами".

Безымянная собака проводила нас безразличным взглядом: видимо, она уже знала в лицо надоевших ей дворовых зайцев и теперь лежала на траве, обречённо положив голову на скрещённые лапы. Так человек преклонного возраста поздней осенью смотрит в окно в ожидании неминуемой зимы, надеясь её пережить.

Мастер, Зоя
№194 Oct 2020