| |
Этюд для троих с плюсом
Солнце прямо в окно. Слепит. Лето. На подоконнике воробей крыльями мельтешит. Звонок в дверь. Открываю. Три человека в военной форме, офицеры. Двоих я знаю - Володины сослуживцы. У всех троих глаза в пол. Снимают фуражки, поднимают на меня глаза. И я мотаю головой и кричу, кричу, кричу... Лоб мокрый, в горле судорога, хорошо хоть не ору, господи. Сколько же можно, достал он меня уже, сон этот дурацкий, сил нет. Вот он, Володя, спит себе на правом боку, он всегда на правом боку засыпает, лицом ко мне. Я же точно знаю, что такого просто не может быть. Не может и все. С Володей - никогда. У меня интуиция звериная, я любую беду заранее чую. Перевожу дыхание, поворачиваюсь на другой бок. Спать, спать, спать...
Ната
Ну вот, хотя бы так: - Нам надо поговорить. И он поднимает глаза от книги и смотрит на меня, и морщит нос. И молчит. Я люблю его, он все еще часть меня. Я произношу: - Нам надо расстаться, Володя. Я ухожу. И ничего не происходит, небеса не разверзлись. Мой муж смотрит на меня долго, очень долго, так долго, что я начинаю дрожать и кусать губы, и плачу, плачу, плачу. А Сережа сказал как-то: - У тебя такое тело... Небесное. Ты - мое небесное тело. Я верю. Ведь он, Сережа, знает про небо все. Он же летчик, как и мой муж. О небесных телах они тоже знают оба. О моем-то уж точно. Два друга, два летчика. И небо. И женщина, а как же иначе. Господи, что же еще нужно для истории со счастливым концом? - Ты слышал, что я сказала? Он опускает глаза и после паузы говорит очень спокойно: - Да. - И что теперь? Что ты?.. - Что я собираюсь делать? Я киваю. - Ничего, уйду, вот и все. Ты останешься. Только дай мне немного времени, мне надо привыкнуть. Всего несколько минут. - К этому можно привыкнуть? Он пожимает плечами. - Не знаю, я постараюсь. Я буду очень стараться, чтобы быстрее шло время. - А куда торопиться? Зачем? - Потому что без тебя. Это будет очень долго, вот поэтому. - А что будет со мной? Он снова поднимает на меня глаза и тут же опускает их снова. - Уже не знаю. Но он отличный парень и вы... У вас... - Так ты все знал? - Нет, не все. Я имею в виду - про вас. - А что же еще? - Еще про нас. - Про нас - что? - Ну, как тебе объяснить... Хрупко все было очень, слишком хорошо. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. - Но ведь десять лет! Десять лет, Володя. Он кивает. - Вот я и говорю - целых десять лет. Хорошо. Слишком. Не надо, зачем ты плачешь, не надо. - Я хочу тебе объяснить. - Что объяснить, да и к чему? Ах ты, Натка, не надо ничего объяснять. Мне во всяком случае. Хотя знаешь... Только одно: скажи, ты меня еще любишь? Хоть немного? - Да. - Тогда тебе будет тяжело. - Мне уже тяжело. - Но ты счастлива? - Ужасно. Безумно. Так не бывает, но - да. - Вот я и говорю - тяжело. А уж если так, что и не бывает, то... - он упал. Сморщил лицо и осел как-то вдруг и набок. И умер. Я это сразу поняла. И когда приехала "скорая", я... Потом не помню, но когда я вспомнила про Сережу, то оказалось, что и он тоже умер. Для меня умер. Дальше... Про это не надо рассказывать, про это и думать не надо. Нет, не годится, нельзя так. Так нельзя. Господи, что же делать, а? Ну кто бы мог подумать, предположить, представить такое? Как же мне теперь с ними, с обоими? И все равно, если вот, сначала, если бы можно было сначала. С первой минуты просто счастьем по глазам. Счастьем-по-глазам...
Годом раньше
- Натуль, а этот сыр тебе как? - Хороший сыр, и оливки к месту. Ты все правильно купил. - А ты что, холодец делаешь? Здорово, мы его с горчичкой, с хренком, пойдет под это дело. А потом еще горячее. Ну, прям... - Слушай, а Серега твой, он что, любитель "ну прям"? Или как ты - разговоры одни? - Ну, как тебе сказать? Ты ведь не просто Натка, моя жена. Ты - жена летчика, а летчик, это такой человек... Летает он, понимаешь? Потому, что без этого не может. Серега такой и я такой. Мы с ним оба-два. Похожи мы, друзья мы с ним с самого первого вылета, с училища, почти с детства. - Ага. Ну, тогда я спокойна. - Ах, ты, Натка, даже помечтать не даешь, крылья подрезаешь. - Тебе подрежешь, как же. Он вдруг подходит ко мне сзади и застывает. Не касаясь меня, близко-близко. Так, что я чувствую его дыхание на своих волосах. - Знаешь, ты единственная, кто может подрезать мне крылья. Вообще, единственный человек на свете, кто может это сделать. Ты, моя женщина, моя Ната, понимаешь? Я сам себе до сих пор не верю. Что ты - и рядом. Что можно до тебя рукой... Вот так. И так. Иногда просыпаюсь ночью, слышу твое дыхание и... И я оказываюсь к кольце из его рук, а он оказывается везде, и сразу тепло. - Володя... - Мы с ним после окончания и виделись-то всего ничего. Его на север, меня - ну, ты знаешь. Потом академия. Он летчик от бога, а что с женой его такое случится, ну кто бы мог подумать? Молодая женщина и такое. - У него двое мальчишек, да? Я правильно помню? - Семь и шесть, погодки. Как он с ними один, не представляю. Ты, если что... Ну, ты понимаешь, все-таки, женщина, а? Ладно? Три года мужик один с детьми. А когда Лена, жена его, умерла, они же, вообще, маленькие были. Совсем. - Надо им подарки купить, мальчишкам. К приезду. И не беспокойся, я помогу, конечно, как же иначе, как же может быть иначе... У нас с Володей нет детей. И не будет. Так случилось. Вернее, не случилось. Нашли у него какую-то редкую проблему, сказали шансов ноль. Летать на сверхзвуковых может, а детей иметь нет. Сказали ничего страшного, усыновить можно или от донора. Бывает. А я не хочу от донора, от чужого, от... Я хочу от него, от моего мужа, моего Володи. Десять лет уже хочу. И ни от кого кроме. Потому что, когда женщина любит...
Он оказался совсем не таким, как я представляла. Тихий, вежливый, хмурится часто. Дети ухоженные, чистенькие, неразбалованные. На отца смотрят, как на бога. Мы почти и не разговаривали с ним, они с Володей и правда оказались не разлей вода. А мы с мальчиками ушли, я им книжку читала, а потом они мне про самолеты рассказывали. А назавтра он мне позвонил, я ему сама накануне предложила - если что. Не помню, то ли про прачечную спрашивал, то ли про магазины. Ну и благодарил, конечно. За встречу, за угощение, за мальчишек. И мы проговорили почти полтора часа. А через два дня мы начали встречаться. Это было сумасшествие с первого взгляда, с первой минуты. Я же говорю - счастьем по глазам. Судьба. Вчера он сказал мне, что подал рапорт о переводе, что не может больше смотреть Володе в глаза. И мне придется выбирать. Целый год я пыталась и не могла это сделать и вдруг это оказалось совсем просто, до смешного. Я спросила себя, могу ли представить себе жизнь без Володи и смогла. С трудом, с болью, но смогла. А вот без Сережи... Меня словно не стало, кончилась я. И я поняла, что выбрала. То есть, что на самом деле выбора нет, а есть судьба. Видите, как просто.
Снова Ната
Я снова сажусь напротив своего мужа и произношу эти самые слова: - Нам надо поговорить. И он поднимает глаза от книги и смотрит на меня, и морщит нос. И молчит. Я люблю его, он все еще часть меня, вот оно как. Я могу уйти, но не могу, не могу, не могу сказать, что ухожу. - Давай. А что так официально? - Да нет, просто хотела... Ресторан вчера был замечательный, даже музыка живая, правда? - Да. И что? - Ничего, просто говорю. Откуда ты про него узнал, мы там никогда раньше не были? - Кто-то рассказал, уже не помню. Как-то ты... Случилось что-нибудь? - Ничего, правда, ничего. На самом деле ничего. Ничего не произойдет и ничего не случится, небеса не разверзнутся, и гром не грянет. - Знаешь, что, иди ко мне. Ну, иди. Скучаю я по тебе, очень, особенно, в последнее время. Не знаешь, почему? А, Натка? Он протягивает ко мне руки, берет в них мое лицо. - Володя, ну... Ну, мне же уезжать надо, ты забыл? Ну, миленький. Его губы и его лицо, и его глаза рядом, близко, совсем-совсем близко. Ах, этот бесконечный сантиметр пространства между нами... - Как? Куда уезжать? Когда? - Уже сейчас. Я же тебе говорила, еще утром, ты забыл, ты просто забыл. К Вере, она с ребенком просила посидеть, у нее сегодня дела какие-то вечером. Ну, вспомнил? - Вспомнил, да. Только не люблю я, когда ты на ночь глядя, одна и за рулем. И асфальт мокрый. Давай, я тебя отвезу, а потом за тобой заеду, и все будет тип-топ. Давай? Иначе, я волноваться буду. - Вот и хорошо и волнуйся, ты и должен за меня волноваться, кто же, если не ты, - я бормочу все эти слова, стараясь не глядеть ему в глаза и судорожно пытаясь вспомнить, куда же засунула сумочку - совсем голову потеряла, ну, совсем, что же делать-то, ну что, скажите... Господи, скорее бы выйти, уйти, нету сил уже, ну что мне - разорваться, я же живая, господи, господибожемой... Краешком глаза вижу его застывшую фигуру, опущенные руки, только не смотреть в глаза, вот плащ на вешалке, помоги пожалуйста, главное - повернуться к нему спиной, спиной, спиной, уйти, закрыть дверь, не видеть, не чувствовать глаз его, рук его, молчания его. Ага, вот сумка, под плащом, хватай же, ну, ключи - вот, теперь глаза в пол, прижаться щекой... всего полсекунды, только бы не обнял, не задержал, не... Дверь... не могу, руки трясутся, как у припадочной... Открыть, захлопнуть и бегом вниз по лестнице, черт с ним, с лифтом, боже мой, неужели вырвалась... Фонари мелькают слева и справа, это что же я, уже еду? Куда еду-то, господи? Вот, если бы у нас с Володей были дети... Дети удержали бы, точно, а так... Я не могу сегодня вернуться, не могу. Не могу... с ним. Только не сегодня. Я не хочу, не хочу, не хочу... Врать можно бесконечно, пока не перейдешь черту. Я свою - уже. Куда же я еду-то? Куда я могу поехать? Знаю только, куда не могу. Что я там Володе сказала, наговорила - что? У него ведь завтра полеты... И у Сережи. А - вдруг? И сон этот. Нет, не может быть, надо вернуться, иначе... Господи, да что же он так фарами, не видно же ничего. Ой, мама! Мамочка-а-а-а! Не-е-е-т!!!...
Снова Ната. (Продолжение)
- Сергей, приехать можешь? Прямо сейчас, немедленно, можешь? - Володя, ты? А в чем дело-то? Случилось что, или?.. - Она разбилась. Ната разбилась. - Ты... Ты что? Жива? - В реанимации. Ее час назад привезли, позвонили мне. Короче, приезжай. Если, конечно... - Ты в своем уме? Какие если? Еду, уже еду! Очнулся, от того, что Сергей трясет меня за плечо. - Ну, как она? Что? Что врачи? Ты говорить можешь? - Могу, - я смотрю на него. Быстро, очень быстро доехал, торопился. - Операция идет, пока не знаю, никто не выходил. Позвоночник у нее... поврежден. Вот жду, что будет. - Как это случилось, известно? - Знаю только, что машину занесло, асфальт мокрый, руки женские, ехала быстро. В общем, машину нашли колесами вверх и... Пока ее вытащили... Время тянется, не торопясь, капая, как мед с деревянной ложки - минута за минутой. Сидим молча, час, два. Перед глазами она, раздетая донага, на холодном операционном столе, волосы убраны под марлевую шапочку, во рту резиновая трубка, наркоз или кислород, не знаю. Точно, как в кино. Жуткая картина: вижу, как режут ее голое, беззащитное и бесчувственное тело. У нее под правой лопаткой родинка, надо было сказать, чтобы осторожнее... Только бы не больно. Ей нельзя - больно, она же маленькая такая, слабая, нежная. - Женщина после автомобильной аварии. Родственники, кто-нибудь - есть? - Есть, есть! - вскакиваю, бросаюсь к вошедшему. Халат и шапочка не белые, зеленые, значит из операционной, хирург. - Я родственник! Муж я... Как она, скажите? Как? - Состояние тяжелое, но стабильное. Операция, в принципе, прошла удачно, но у нее большая кровопотеря, раздроблено несколько позвонков, перелом ключицы... По поводу двигательных функций прогноз неясен, ну, вы и сами понимаете - позвоночник. Если все пойдет без осложнений, через несколько дней переведем в отделение, но об этом пока рано. - Она в сознании, доктор? Увидеть ее можно? - Да, она проснулась. Увидеть можно, но только увидеть, не разговаривать, ничего. И только один человек. Буквально две-три минуты, не больше. Он входит в палату и я вижу его тревожные глаза и враз почерневшее лицо. И я... Нет, не годится, снова не годится, господи! Что же делать-то? Что? А может? Это же... Господибожемой...
Назавтра. Сергей
- Ты? - я делаю шаг в сторону и даю ей войти. Натка, она Натка и есть. Джинсы в обтяжку, маечка, челка. Женщина-девочка, женщина-весна, женщина-май. И вся, до кончиков ногтей моя. Как просто все могло бы быть. Но просто не бывает никогда. Потому, что просто - это счастье. Но оно одно, а нужно всем. И Натке и Володе, и мне. А на всех не хватает, а он - мой лучший друг, а она - его жена. Вот уже год, она и моя жена тоже. Именно жена, не любовница, не любимая женщина - жена. - Я. А ты думал кто? Просто мне... - Если бы просто... Проходи, ты же не в гости пришла, входи, ну. Что в дверях стоять? - Не ждал ты меня, да? - Я всегда тебя жду, и ты это знаешь. Дело совсем не в этом, и это ты тоже знаешь. Вот только - тупик. Тупик под названием жизнь. Она была здесь восемь раз. То есть, мы с ней за год всего восемь раз-то и... То, что вы, может быть, подумали - это не про нас. Занимались любовью - тем более. Потому что как можно любовью заниматься? Это она нами занимается: сначала милует нас, голубит, а потом душу высасывает. И чувствуешь ты себя подопытным кроликом, уж если попался по-настоящему, без дураков, пиши пропало - назад пути нет. - А почему ты дома? Я думала... Хотела своим ключом. - Ночные полеты были. Отдыхаю. - Мальчишки в школе? - В школе, где им быть. Давай, хоть чаю сделаю, что ли. Не могу я с тобой вот просто так, не могу и все. - Я сделаю, сиди. Сам же говоришь - не в гости. Ее голос из кухни: - Ты какой хочешь, зеленый? Как всегда? - Давай зеленый. Она двигается привычно, знает, где и что, даже не глядя, она дома. - Слушай... Ната замирает. Руки, тело, по-моему, даже не дышит. - Слушай... Ее искусанные губы, ее морщинки, биение жилки на шее... - Слушай...
Я и задремал-то всего минут на пятнадцать. А когда проснулся, ее уже...
Год спустя
- Ната, ты где? - Я здесь, Володя, в ванной. Мы в ванной, нам по времени уже пора. - Как тут у вас дела? Вовка как? - Нормально все, хорошо. Кушаем хорошо, настроение у нас хорошее. А ты? - И я, а как же иначе. Я вот только ненадолго, командировка у меня, понимаешь? На неделю примерно. Будем с другого аэродрома летать. Сегодня туда транспортный борт отправляют и нас с ним. Приказ. Я по-быстрому чемодан соберу и побегу, времени в обрез. Прилечу, позвоню. - А что так неожиданно? - я выглядываю из ванной комнаты и вижу только его спину, он что-то достает из шкафа, командировочный чемодан уже открыт. - Так мы люди подневольные, куда пошлют, там и будем родину защищать. И ни шагу назад. Ну, вот и все, у нас это быстро. Натуль, побежал я, не провожай. Время пролетит и не заметишь. К Вовке не хочу с улицы. Пока! Сережа приехал назавтра. Просто позвонил в дверь, я открыла и увидела. И он вошел. И единственное, что я смогла - упасть ему в руки... - Где он? - Улетел... - Да нет, не Володя. Вовка где - сын? - Ты... Как ты?.. Откуда ты знаешь? Откуда ты можешь знать? - Натка, милая, потом, все потом. Ты мне сына покажи, ну... Потом мы сидели, и он не сводил с нас глаз. Долго. И говорил. Как позвонил Володя и рассказал. И я заплакала, потому что была уверена, что он, Володя, не знает ничего, а оказывается... Мне стало страшно, а потом так хорошо. Мы поужинали, и я уложила Вовку спать, и Сережа был рядом, и...
Утро. Солнце прямо в окно. Слепит. Лето. На подоконнике воробей крыльями мельтешит. Звонок в дверь. Открываю. Три человека в военной форме, офицеры. Двоих я знаю - Володины сослуживцы. У всех троих глаза в пол. Снимают фуражки, поднимают на меня глаза. И я мотаю головой и кричу, кричу, кричу...
|
|
