В годы становления советской власти в России повсеместно решалась "историческая задача борьбы с религией". В это смутное время насаждалось безбожие вместе с ликвидацией всех религиозных организаций, разрушением зданий, уничтожением их имущества. Незавидной была судьба их служителей. Их гнали в тюрьмы без суда и следствия, многих расстреливали. Синие фуражки ВЧК и ОГПУ чинили полный беспредел. Особое чувство беспомощности перед разбушевавшейся стихией испытывали евреи. Делалось всё, чтобы они отказались от своей веры. Их заставляли работать и в субботу, собирали и показательно сжигали Торы, на улицах срывали кипы, печатали сатирические статьи, карикатуры и фото в газетах. Власти даже создали особое подразделение по делам верующих евреев.

Но приспосабливался еврейский народ к этим новым порядкам. Открывали тайные молельные дома, время от времени меняющие своё месторасположение, и читали псалмы о спасении своего народа, своей веры. Среди прогрессивного населения страны находились и сочувствующие создавшейся трагической ситуации с евреями и доброжелательные критики, и защитники. Видели они, что евреи никому зла не причиняют, работают, как все, верно служат царю и отечеству, вносят свой вклад в русскую культуру, искусство, быт, торговлю.

Но власть "работала". Антисемитизм процветал на территории всей страны, особенно в европейской её части. Был он и бытовой - на кухнях в коммуналках, на задворках домов и государственный - при приёме в вузы, на работу, в армии, при награждении евреев за подвиги, а также в борьбе с "безродными космополитами", с "врачами-убийцами". Везде господствующую роль играл 5-й пункт. И тема эта не нова.

А что происходило в Сибири, где свои веками установившиеся порядки, свой уклад жизни, где исторически никогда не было ни купечества, ни крепостничества, ни помещиков. Сибирские евреи, по большей части, были беженцами от погромов на западе России, нарушителями черты оседлости, служителями синагог, политическими ссыльными, кантонистами, были и наказанные ссылкой в Сибирь за бытовые прегрешения. Здесь их не стесняли в одежде, не нашивали отличительных знаков, они свободно молились на своём языке, хорошо говорили по-русски, пекли мацу, соблюдали субботу и все свои праздники. Русские с ними дружили, даже среди христиан появлялись "субботники", исповедующие иудаизм. В крупных городах организовывались религиозные еврейские центры, в мелких - молельные дома. Так, в моём Баргузине, что в Забайкалье, в 1930-м был еврейский молитвенный дом - его любовно называли "синагогой". А первая синагога у нас открылась в 1910 году. В 1909-м работало русско-еврейское училище. К 1919 году был открыт хeдер. В нём обучался мой отец.

Не были сибирские евреи в стороне и от событий, происходящих в стране. Община перечислила около четырех тысяч рублей жертвам еврейских погромов в Украине, помогала беднякам, военнопленным, политическим ссыльным, беглым каторжанам и в своей округе. В те годы содержание религиозных учреждений было крайне дорогим, и местные состоятельные прихожане, сколько могли, отчисляли на это свои средства. Да и само открытие молельного дома или синагоги было проблемой. Евреи Сибири ещё в самом начале становления Советов обращались к местным властям с такой просьбой, просили и об избрании раввина. Поддерживали их местные мещане, купцы, семейство магнатов-миллионеров Новомейских. Но властям было не под силу бороться с таким влиятельным сообществом, и Советы первое время шли им навстречу. Поэтому власти обрушивали весь свой гнев на мелкие, по большей части, тайные йешивы и хедеры.

Надо сказать, что ярыми противниками борьбы Советов с религией в моём селе и всём Забайкалье были представители властей белого режима - членов группы атаманов Семёнова и Кaппеля, пытавшихся установить здесь свою власть. Они, верующие, не только жертвовали крупные суммы на содержание учебных и религиозных учреждений, в том числе и еврейских, но и уничтожали ярых поборников революции, борющихся с религией. Однако коммунисты назидательно проповедовали безбожие, и помехой им были тайные молельные дома, такие как моего деда по отцу. Он и оказался "мальчиком для битья". Вот и взялись за него, поскольку дед организовал хедер и йешиву для родных, друзей и близких, привлекая для преподaвания грамотных людей. Сам-то он был привезён ещё в 3-летнем возрасте. Воспитывался в религиозной семье, где традиционно говорили на идиш и молились на иврите, и стал чрезвычайно религиозным. Первое время обучался в русской школе русскому языку, чуть позже окончил хедер, изучив основы еврейской религии. За свою долгую жизнь дедушка никогда не покидал Баргузина, женился, завёл семью, вырастил шестерых детей. Был он крайне предан своей религии, имел небольшое собрание книг по еврейской истории и художественных на славянских языках в области богословия, скупал их у китайцев, доставлявших эти книги из синагог Харбина. На государственной службе дед никогда не был. Содержал его семью брат Вениамин - он занимался скупкой золота на золотых приисках для царской казны, имел и для себя хороший доход, щедро делился и с братом Борисом. Да и женаты они были на родных сёстрах. Вениамин всячески поддерживал создание и содержание еврейских религиозных учреждений в нашем крае. Оба брата были противниками выезда еврейских семей из Баргузина в другие страны в связи с нарастающей расправой Советов с духовенством. Уезжали они, в основном, в соседние страны - Маньчжурию, Монголию, Китай, Японию. Многие направлялись в Америку и в Эрец-Исраэль. Но о нём дед, живя в таёжной глуши, только кое-что слышал. В общем-то глубоким мыслителем, как и раввином, мой дед не был: он был самодеятельным служителем Богу и ярым поклонником еврейской веры, испытывал чувство глубокого удовлетворения от неё и проповедовал основные её постулаты среди местного населения. Обустраивал свой хедер как мог, и его деревянное здание не выглядело как заброшенный сарай. Обзавёлся Сейфер-Торой - какой-то местный магнат привёз её ему из Красноярска. Нашёл культурных и грамотных людей для преподавания в его хедере.

Но скоро деятельность деда стала источником "заботы" местного ОГПУ. Его не раз вызывали на собеседование, где начальник, сам ранее посещавший церковь, старался убедить деда в том, что "любые религии - это зло и человеческий блуд, что никакого Бога и не существует, что новая власть, как более прогрессивная, будет вести жесткую борьбу и с религией, и с верующими". Пригрозили деду: если он не прекратит "туманить мозги" людям, его арестуют. Прознали чекисты и о его Торе и потребовали немедленно её уничтожить как "злостный символ еврейства". Заставляли сжечь книги религиозного толка, что дед частично и сделал, ублажая начальство, a оставшиеся передал моему отцу, работавшему учителем местной начальной общеобразовательной школы.

Разумеется, дед не разделял взглядов большевиков, пытался объяснить начальнику основы религии и высказать общее мнение всех верующих о существовании" особых небесных сил, руководящих всем на Земле" и что "нет смысла запрещать веру в это у людей". Этим он ещё больше разозлил начальника, и буквально на следующий день деда арестовали. Продержали в тюрьме в одной камере с такими же верующими, как он. Власти сразу же посетили его хедер, как оказалось, на этот раз только для первого знакомства. После выхода из тюрьмы дед только по праздникам собирал своих прихожан, всякий раз предупреждая придерживаться правил, которые диктовала создавшаяся обстановка. Потихоньку продолжал обустраивать свой маленький домик. Но, в конечном итоге, его всё-таки разгромили. Сделали это в субботу, когда в зале был народ. Выбили стёкла, сожгли все ритуальные принадлежности, выкинули его менору вместе с запасом свечей, раскидали мебель, сожгли дрова. Хорошо, хоть самого не побили. Руководил погромом тот же начальник ОГПУ, беседовавший ранее с дедом. Теперь он только злобно усмехался, глядя на него. Среди погромщиков дед увидел сына местного еврея, перешедшего на службу к властям. Дед сразу накинулся на него и избил бы, если бы мог.

- А ты что здесь делаешь? - спросил дед.

А тот, улучив момент, крикнул ему:

- Тору хочу спасти! Где она?

- Не найдёшь, зря стараешься, - ответил дед. Он знал, что Тора спрятана надёжно. Как великую святыню хранил он её на чердаке в сеновале у своего дома. Сохранилась Тора по сей день, и я смогла вывезти её сюда, в Америку. Недолго заведение моего деда было бесхозным.

- Милость Всевышнего безмерна, надо только в него верить, - говаривал дед. Это и позволило ему и его прихожанам привести всё в порядок внутри здания и во дворе. Помогали дети и взрослые, евреи и сочувствующие русские, и буряты. Скосили заросли бурьяна, собрали мусор, привезли дров и мебель, починили окна, соорудили кафедру, брат помог привезти из Иркутска и Верхнеудинска все ритуальные одежды. Так мой героический дед снова оживил работу своего молельного дома. Сперва справлялись только праздники и субботы, в Сукот ставили во дворе маленький шалашик, организовывали седер в первый вечер Песах. Вот глас шофара на Йом-Кипур и Рош ха-Шана не звучал, да и молились все тихо - просто бурчали себе под нос, чтобы не услышали с улицы. Дед не мог быть неуязвимым, но это серьёзное испытание в его жизни он преодолел с честью.

А я помню своего деда во время молитвы в его доме: сидел он на подушке, на плечах талит, ермолка на голове. В честь шаббата всякий раз произносил Le Chaim и молитву "Шма" над бокалом вина - " за благоденствие", как он говорил. Деда мы, внуки и наши родители, навещали каждую субботу. Он становился мягче, добрее, разговорчивее. В моей памяти дед остался действительно колоритной фигурой - он знал, что делал и за что боролся, и годы свои прожил с пользой для себя, детей, внуков и для общества. Жизненный кризис не сломал его. На его глазах происходил расстрел соседей - русских, евреев, бурят, молился за всех, он знал, что жизнь каждого имеет цену. И когда над нашим селом сгущались тучи надвигавшейся войны, и вскоре она пришла, Великая Отечественная, а с ней нищета, голод, потери сыновей и внуков, дед жил в духе того времени - молился за счастье всех. В этом весь его внутренний мир.

Со временем все эти беседы в ОГПУ, вечный страх перед ними глубоко проникли в сознание деда, и он в последние годы своей жизни сменил свою общественную деятельность на религиозное воспитание своих детей и внуков. Настаивал соблюдать в их семьях еврейские обычаи и праздники, кашрут, учить идиш. Но, с сожалением, видел, что все его старания бессмысленны. Идя в ногу со временем, большинство евреев придерживались новых взглядов в вопросах религии: многие ассимилировались, даже крестились, отказывались от своей веры. Так и в нашей семье только родители говорили на идиш и только между собой. А мы, внуки деда, ни о какой религии и не помышляли. Отец делал ударение на знании современных наук, на развитии ума и мышления у своих детей. Так и ушли в прошлое старые времена. Но времена меняются и сейчас, в наши дни, в связи с прогрессом науки, развитием новых технологий в изучении космоса воскресла вера в существование Господа Бога. Снова в мечетях, церквах, синагогах, буддийских храмах с усердием возносят молитвы Ему о спасении. Стоят с иконкой в руках не только рядовые граждане, но и главы, и члены правительств. Ученые-атеисты, изучив способности мозга человека, нашли, что мысль наша материальна, и если по Агаджаняну, то "существует информационное поле биологических объектов". Мысль выражает эмоции лучше, чем слова, она материальна и передаётся не только на близкие расстояния от одного человека к другому, но и в энергоинформационное пространство в космос. Так оно, скорее всего, и есть: вот подумаю о тех, кого давно не видела, - обязательно встретится или позвонит по телефону, или в Интернете объявится.

Дед мой Борис (Борух) Зеликович Гуревич умер в 80-летнем возрасте в 1943 году в разгар ВОВ. Баргузинская синагога посвятила ему поминальную молитву, отметив его заслуги в деле пропаганды и сохранения еврейской веры в нашем селе. Похоронен он на еврейском кладбище в своём Баргузине.