Фима Гольдман пришёл ко мне тихий и расстроенный.

- Можешь меня поздравить, - грустно сказал он. - Я меняю фамилию.

- Ты что, выходишь замуж? - спросил я тревожно.

- Нет, замуж я не выхожу. Я давно состою в браке с женщиной, - отвечал Фима.

- Может быть, ты скрываешься от полиции? Или от кредиторов?

- Нет, совесть моя чиста, - сказал Фима, окончательно закручинившись. -  И я никому ничего не должен. Но я понял, что с моей фамилией я далеко не продвинусь. Отныне я буду Гонзалес.

- Фима, не валяй дурака.

- Да, теперь я Гонзалес, - твердо сказал Фима. - Фернандо Гонзалес.  Можешь называть меня просто Федя.

- Послушай, Фима... то есть я хотел сказать Федя, - сказал я, обращаясь к нему ласково, как к больному. - Может, выпьешь виски?  Или джину с тоником?

- Ты не понимаешь, - сказал печальный Фима. - В Нью-Йорке таких, как я, инженеров - как собак нерезаных. С моим именем я тут карьеры не сделаю.

- Но почему Гонзалес?

- Потому что я не могу стать негром или китайцем.

- Ну и не надо. Зачем тебе быть негром или китайцем?

- В крайнем случае, можно быть женщиной, - сказал Фима. - Говорят, в наше время медицина достигла таких высот, что любого самого грубого мужика запросто превращает в дамочку. Но мне это не по карману. Да и жена вряд ли одобрит. Эх, да что говорить...

Фима махнул рукой, вздохнул и замолк в своей непоправимой горечи. Я тоже молчал, ожидая продолжения исповеди. Наконец он снова заговорил:

- Знаешь ли ты, несчастный гуманитарий, что такое эм-би-и? Не знаешь. А что такое дабл-ю-би-и? Тоже не знаешь, куда тебе. Позволь, я объясню. Это то, слаще чего нет на свете. Это то, что приносит счастье. Эм-би-и - это майнорити бизнес энтерпрайз. Дабл-ю-би-и - уимен бизнес энтерпрайз. Понятно? Ну, на женщину я не тяну, так что дабл-ю-би-и отпадает. Остаётся эм-би-и. Это бизнес, которым владеет майнорити.

- Что такое майнорити? 

- Не что такое, а кто такое, - назидательно сказал Фима. - Это представитель меньшинства. Негры, китайцы, индусы, латиноамериканцы - это всё майнорити.

- Как? Китайцы - представители меньшинства? - удивился я. - Их уже чуть ли не полтора миллиарда расплодилось!

- Неважно. Они майнорити. Индусы тоже.

- А русские?

- Нет, русские не считаются.

- А евреи? Евреев-то вообще на свете - кот наплакал.

- Евреи тоже не считаются, - сказал Фима. - Евреи - маджорити. А китайцы майнорити. Что тут непонятного? Впрочем, понимать не обязательно. Главное - быть майнорити и владеть компанией. И тогда на тебя будут сыпаться заказы, как из рога Эсмарха.

- Ты имеешь в виду рог изобилия или кружку Эсмарха?

- И то, и другое. Неважно. Главное - что по закону нашего штата инженерные заказы должны в первую очередь получать компании категории эм-би-и. Или дабл-ю-би-и. Чтобы ущемлённые майнорити или ущемлённые женщины зарабатывали в первую очередь. Вот. Понял?

- А если их не ущемляют?

- Их всегда ущемляют, - сказал Фима. - С этим всё в порядке. Но вот что делать, если заказ очень большой? Допустим, захотел наш штат построить новую дорогу. Или мост через реку. В таком проекте одной только инженерной работы на много миллионов. Тут никаких майноритев не наберёшься. Да никто им и не доверит проектировать такую крупную вещь, как мост или дорога. Тогда, конечно, штат нанимает нормальную, большую компанию без всяких этих ярлыков. Какую-нибудь всемирно известную акулу капитализма. И ставят ей условие: вы, дескать, обязаны нанять каких-нибудь майноритев в качестве своих субподрядчиков, или суб-проектировщиков. И отмусолить им, как минимум, пятнадцать, а то и двадцать процентов своего куша. Вот. Понял? Иначе - шиш вам, а не проект. И тогда эта самая акула мчится... угадай, куда? Ко мне! К скромному Фернандо Гонзалесу, который владеет скромной инженерной фирмой, которая, благодаря моей скромной латиноамериканской фамилии, вполне законно попадает в категорию эм-би-и. И акула капитализма, виляя хвостом, умоляет меня принять участие в проекте - за хорошие деньги и без всякой инженерной ответственности, поскольку от таких, как я, майноритев никто никакой ответственности всё равно не ожидает. Вот. Понял? И мне не надо метаться в поисках заказов и не надо ни с кем конкурировать. Сказка!

- Ага, теперь понимаю, - сказал я. - Похоже на жульничество. Ты ведь на самом деле не Гонзалес, а Гольдман.

- Никакого жульничества тут нет! - рассердился Фима. - Всё совершенно законно!  Мало ли, кем я был в прошлом! Теперь по документам моя настоящая фамилия Гонзалес и, значит, моя компания на законном основании попадает в категорию эм-би-и. Понял? То-то же. Давай, пожалуй, виски. Или нет, лучше сделай "Маргариту": мне теперь надо привыкать к текиле...

Мы выпили за Фимин успех в качестве майнорити, после чего я не видел его почти год. Он был занят делами своей фирмы, а я метался по издательствам и сочинял письма, стараясь заинтересовать кого-нибудь изданием свей книги. В общем, жизнь струилась по своему предначертанному руслу.

И вот однажды Фима появился. Он подъехал на роскошном Мерседесе модели ещё не наступившего года и вышел из машины через заднюю правую дверь. За рулём сидел пожилой шофёр испаноязычного вида в фуражке. На Фиме были дорогие ботинки и фиолетовая рубашка с вышитыми инициалами ФГ. Тяжелый перстень на его левом мизинце разбрызгивал лучи благополучия.

- Привет, старик, - сказал он так, как будто мы виделись сегодня утром. - Есть разговор. 

- Фима! - закричал я, с трудом приходя в себя от вида рубашки с инициалами. - Как дела, Фима? Хочешь "Маргариту"?

- Давай лучше текилу в чистом виде. У тебя есть лайм?

Он выдавил четвертинку лайма на тыльную часть руки, между большим и указательным пальцами, посыпал солью, потом хлопнул рюмку текилы и зализал посоленное место, подобно собаке, зализывающей рану на лапе.

- Хорошая текила, - сказал он, причмокнув. - Вообще-то меня полагается называть сеньор Гонзалес. Но для друзей - так и быть, пока никто не слышит - я просто Федя. Дела мои - как нельзя лучше. Я завален заказами, гребу деньги лопатой. И ничего делать не надо. Я просто изнываю от безделья. Даже думаю заняться живописью, чтобы убить время.  Буду писать задумчивые пейзажи.  Или, наоборот, портреты знаменитостей.

- Погоди, Фи... Федя. Я не понимаю: если ты завален заказами, почему ты говоришь, что тебе нечего делать?

- А чего тут понимать. Мои заказчики сами всё за меня делают. Я тебе уже объяснял, что мои заказчики - это крупные инженерные фирмы. Профессионалы высочайшего класса. Они таким, как я, ничего делать не доверяют. Налей-ка ещё.

Я налил, и мы тяпнули по второй.

- Я, вообще-то, к тебе по делу, - сказал Фима, долизав свою руку. - Понимаешь, мне от этих инженерных акул капитализма отбоя нет. Заказов у меня по горло, но они хотят дать ещё больше. А я больше не могу. Всему есть предел.

- Какой может быть предел, если ты всё равно ничего не делаешь?

- Только это между нами, - сказал Фима. - Штатная администрация начинает косо смотреть на меня. Идут разговоры вроде "Как это компания Гонзалес Инжениринг может одновременно выполнять столько заказов?" Ну и всё такое. Добром это не кончится. Поэтому я и пришёл к тебе.

- Как же я могу тебе помочь?

- Очень просто. Открой свою инженерную компанию, эм-би-и.

- Ты меня с кем-то путаешь, Федя. Я не инженер.

- Какая разница - инженер ты или нет? - поморщился Фима. - Это детали. От тебя никто ничего не ждёт. И ничего делать не надо. Только получать деньги. 

 - Ага. И половину отдавать тебе, - догадался я. - Знаешь, как это называется?  Взяточничество. Оба сядем в тюрьму.

Моё невинное предположение вызвало совершенно неожиданную реакцию. Фима рассвирепел.

- Как ты смеешь подозревать меня в мошенничестве? - закричал он, разбрызгивая слюну. - Тоже мне, друг! Лучше налей ещё рюмку.

Выпив и успокоившись, он объяснил:

- У тебя будет своя фирма, тоже эм-би-и, но она будет моим субподрядчиком. Часть своих заказов я буду передавать тебе. За то, чтобы управлять тобой, я буду на законном основании получать 10 или 15 процентов от стоимости работы. Остальное твоё. Будешь грести деньги лопатой. Но тебе придётся сменить имя, чтобы твоя фирма попадала в категорию эм-би-и. Ты будешь Хулио Мартинес. 

- Ну, Мартинес - я понимаю, - нехотя согласился я. - Где Матлин, там и Мартин. Где Мартин, там и Мартинес. Но почему Хулио? Ты на что-то намекаешь?

- Не хочешь Хулио - не надо. Будешь Хавьер. Или Хуго.

- А что, это обязательно, чтобы моё имя начиналось на хэ?

Фима почему-то снова рассердился, и я испугался за свою будущую инженерную карьеру.

- Ладно, ладно, я пошутил, - сказал я примирительно. - Хулио - так Хулио.  А для друзей - просто Ху. Для близких друзей могу быть даже Ху-Ху. Только вот грести лопатой я побаиваюсь. Поясница болит.

- Ну и дурак, - сказал Фима, хлопнул дверью и снова пропал надолго.

Время от времени мы с ним перезванивались и обменивались имейлами, но встречаться было некогда. Оказалось, что Фима теперь занят по горло. Он боролся за права нелегальных иммигрантов из стран Латинской Америки. Правда, он не называл их нелегальными. Если я в разговоре употреблял это слово, Фима гневался и обвинял меня в расизме. Он требовал, чтобы я называл их "обездокументеными гражданами".  

Но вот в какой-то момент Фима перестал отвечать на мои редкие имейлы и ещё более редкие звонки. Наше общение оборвалось. Я пытался найти Фиму через общих знакомых, но они, так же, как и я, ничего про него не знали. По прошествии нескольких месяцев я запаниковал и решил проверить Фиму по месту жительства. Конечно, являться к человеку без звонка неприлично, но у меня не оставалось выбора.

Фима оказался дома. Он сидел перед зеркалом в плюшевом халате, надетом поверх фиолетовой рубашки, и сосредоточенно выдавливал из подбородка прыщ. Увидев меня, он не проявил ни радости, ни, хотя бы, удивления. Я сказал, стараясь выдержать дружелюбный тон:

- Привет, Федя!  Как дела?

- Привет, - сказал Фима, не отвлекаясь от прыща. - Никаких дел нет. Я закрыл свою эм-би-и. И я больше не Федя.

- Что случилось?

- Что, что - капитализм. Я не выдержал конкуренции. Появился какой-то шустрый хмырь из Эквадора, открыл свою эм-би-и и начал писать заказчикам письма про меня. Что я, дескать, никакой не майнорити, а самый обыкновенный еврей из России. И все акулы испугались давать мне заказы. Я хотел объясниться с этим эквадорцем, но - бесполезно. Он по-английски ни бум-бум. А по-испански я ничего не знаю.  В общем, эм-би-и мне больше не светит. Так что, я решил стать женщиной. Сделаю операцию, поменяю имя и открою свою дабл-ю-би-и. Вот. Понятно? Буду миссис Фернандита Гонзалес. Можешь звать меня просто Фроня.

- А как на это посмотрит твоя жена?

- Жена от меня давно ушла, - сказал Фима, не проявляя эмоций. - Она, наконец, разобралась в самой себе и поняла, что не рождена для разнополового брака. И ушла к другой такой же.

Фима покончил с прыщом и принялся выщипывать брови.

- Вот стану женщиной, может, вернётся, - добавил он со вздохом.

После этого я опять долго не видел Фиму и не разговаривал с ним. На имейлы он отвечал редко и неохотно, на звонки - почти никогда. До меня доходили слухи, что Фима снова гребёт деньги лопатой, купил яхту и основал фонд помощи женщинам стран Латинской Америки имени самого себя.

Но однажды он вдруг позвонил. 

            - Привет, старик! - сказал он красивым грудным голосом. - Это я, Фроня. Узнаёшь?

- А как же! - радостно закричал я. - Конечно, узнаю!

- Ах, я так и думала, что ты меня узнаешь, - жеманно сказал Фима. - Ведь мы старые друзья, правда? У меня к тебе просьба. Подпиши, пожалуйста, петицию в защиту прав женщин.

- Тебя ущемляют в правах?

- Ещё как! - сказал Фима. - Ты знаешь, что женщинам недоплачивают, по крайней мере, восемнадцать процентов их заработка? А ты знаешь, что на высоких руководящих позициях женщин на двадцать два процента меньше, чем мужчин? И что одиноких матерей на тридцать процентов больше, чем одиноких отцов? Если у тебя есть ещё какие-то вопросы, можешь спрашивать.  

- Да нет, вроде, всё я ясно - смущённо пробормотал я. - Впрочем, есть один вопрос: как ты предпочитаешь писать - сидя или стоя?

- Конечно сидя, - сказал Фима. - Что я, Хемингуэй?

- Ты меня не понял. Не писАть, а пИсать. Сидя или стоя?

- Ты дурак, - сказал Фима грудным голосом. - Расист. Шовинист. Свинья паршивая. Не смей больше мне звонить.

Он бросил, трубку, и с тех пор мы никогда не виделись. Но вопрос, который так и остался без ответа, мучает меня по сей день.