Среди малых народов на севере Сибири и Дальнего Востока СССР, особенно эвенков, в 30-50-х годах прошлого столетия был широко распространён хламидиоз (трахома) - опасное инфекционное заболевание глаз, приводящее к слепоте. Поэтому был издан приказ Минздрава СССР о полной его ликвидации. Медработники и местные власти повсюду активно включались в эту работу, и трахома почти повсеместно была ликвидирована в течение трёх лет. Сделали своё благое дело новые глазные капли бактериостатического и антимикробного действия, особенно антибиотик альбуцид. Но они помогали только в свежих случаях заражения, а при осложнённых формах требовалось хирургическое лечение. Окулистов, да ещё оперирующих, не хватало, поэтому к этой работе привлекали хирургов общего профиля. Поскольку хирурги не владели техникой глазных операций, для них в спешном порядке организовывались специальные курсы.

     Приказ пришёлся в пору моей работы на севере Иркутской области с 1950 по 1953 годы, и я в числе хирургов из других северных районов области, а также из соседних республик Якутии и Бурятии была вызвана на такие курсы в глазную клинику Иркутского мединститута. На местах жизнь требовала решения и других проблем с глазами, таких как катаракта, косоглазие, закупорка слёзных путей, птеригиум - нарастающая на роговицу ткань конъюнктивы. Всё это устранялось хирургически - обучали и этому. Помню, как стояли мы все, человек 20, на возвышении в операционной и издалека наблюдали за ходом операции профессора и его ассистентов, старались разглядеть все детали этого тонкого дела. Курсы длились дней десять, и я с этим багажом "практических навыков вприглядку", как смеясь говорили хирурги, с учебником глазных болезней и инструкциями вернулась в свой Казачинско-Ленский, где была районная больница. Значительно севернее, километрах в 200-250, находились крупные эвенкийские поселения, а более мелкие, объединённые в охотпромысловые колхозы, со своим председателем, партийными и комсомольскими организациями, располагались поблизости. Эвенки были частыми гостями в русских колхозах, одаривали их своими промыслами, когда "ехали на Русь": копчёной олениной, рыбой, поделками из оленьих рогов и копыт, пушниной, шкурами лосей и оленей и одеждой из них. А русские снабжали эвенков водкой-самогоном, яйцами, творогом, овощами, пельменями и бутылками серной кислоты, необходимой для выделки шкур, и это был самый дорогой подарок. Газета "Восточно-Сибирская правда" писала, что "такой взаимообмен укрепляет дружбу народов, которые строят коммунизм". Умалчивала газета только о том, что и те и другие, тоже в порядке взаимообмена, награждают друг друга трахомой тоже.

    С большими и отдалёнными стойбищами эвенков связь осуществлялась только самолётом и чаще всего зимой, а там уж от одного поселения к другому на оленях либо на собачьих упряжках, а когда и на лошадях. Всё зависело от рода занятий и уклада жизни каждого. Отдельно стоящие чумы и дома эвенков, прятавшиеся в зарослях деревьев, порой далеко один от другого, приходилось навещать и в летнюю пору, выбирая более благоприятную погоду из-за бездорожья - здесь и в мае, и в начале июня мог лежать затопленный водой снег, так что и в телеге не проехать. Но властная рука начальства требовала строгого и неукоснительного выполнения приказа, и я ездила, несмотря на капризы погоды.

    Итак, я впервые прибыла санитарным самолётом вместе с представителем районного начальства в дальние крупные стойбища эвенков. Пилот выбрал пологую площадку между ними, и жители, оповещённые заранее о прибытии врача, съезжались к самолёту и собирались в административном чуме. Он, попросторнее остальных и выше, был виден издалека, одет в разноцветные шкуры и с дымящейся трубой на крыше. Здесь находился староста этих поселений, сюда же прибывали районные власти и доставлялась почта. Позже, по причине пропаганды здорового образа жизни, я нередко с другими врачами бывала в этом чуме. Русский язык эвенки, хоть и не все, знали хорошо. На посиделках обсуждали даже государственные проблемы, читали газеты и по много раз старые письма c фронта и от своих погибших, справляли праздники и пели песни-экспромты - эвенк поёт о том, что видит в данный момент. Почти всегда при этом в чуме присутствовал шаман. Он у них в особом почёте, эвенк верит, что шаман, творя молитву, изгоняет злых духов. Эвенки тех отдалённых мест дружили с беглыми из тюрем НКВД и ГУЛАГов, прятали их от властей. Беглые же учили их грамоте, мастерили им сани, чинили упряжь, заготавливали к зиме для отопления сухостой, травы, кизяк, охотились. Я видела, как вокруг жилищ висели выделанные ими шкуры росомах, волков, лисиц. У каждого поселения были свои затоны для ловли рыбы в многочисленных притоках реки Киренги. Рыба - необходимый продукт для пропитания и людей, и собак, поэтому свои рыбные места эвенки тщательно охраняли от русских, якутов и бурят. Это один из видов борьбы за существование, когда выживают более сильные, быстрые, приспособленные, умные, живущие не в одиночку, а в группе из сотен таких же, наслаждающихся своей силой, отвагой, полнотой жизни, поддержкой и защитой слабого. Слабым на Севере не выжить, потому и сама природа позаботилась о них - эвенки низкорослые, плотные телом, коренастые, cлух тонкий, глаза острые с прищуром. Одежду, пошитую из шкур, они носят на голое тело, не умываются, бань нет, свои жёсткие черные волосы собирают в пучок на затылке. Для лица и рук служит большая общая тряпка, обычно висящая у дверей, и ею пользуется каждый входящий в чум. Семьи эвенков большие, нередко они имеют по 5-10 детей. Дети рано начинают помогать по хозяйству, охотятся и рыбачат. Они такие же великие труженики, как и их родители, - лодырей Север не любит. На детях лежит обязанность по сбору лечебных трав, и они с малолетства в них хорошо разбираются - сушат зверобой, подорожник, чистотел, собирают чернику, черемшу для лечения поносов, от простуды и цинги иглы и кору кедрового стланика. За исцеление от недугов с помощью своего шамана эвенки молятся своему Богу. Они весьма суеверны, верят в предрассудки, почитают огонь и воду. Считают, что от этого зависит всё их существование, поэтому и живут в дружбе люди, олени и звери, чувствуя себя неотделимой частью огромных просторов северной земли.

     К моему приезду жители обоих поселений, кто мог, собрались в главном чуме. Присутствовали мужчины и женщины, дети, старики, молодёжь, слепые и зрячие. Все сидели на полу, было тепло, накурено, дымно и душно, под потолком коптила керосиновая лампа. Как и в каждом чуме, у дверей висело длинное полотенце, и все входящие вытирали об него свои глаза и руки. Снаружи раздавался лай собак, мычание оленей, ржание лошадей - всех видов транспорта прибывших. Я в доступной форме провела беседу о трахоме, видах заражения, способах лечения при разной стадии болезни и о мерах профилактики. Зачитала приказ Минздрава о полной ликвидации её в стране. Эвенки с удивлением узнали, что причиной их бедствий с глазами является инфекция, которая передаётся от больного к здоровому, а не злые духи и не божья кара за грехи предков, как они считали. Узнали, что нужно упорно лечиться, а не молиться Богу для избавления от этой беды. Слушали меня внимательно, дружно кивали головами, благодарили за беседу, а уходя так же дружно вытирали свои слезящиеся глаза общей тряпкой. Вот так! Поняли! Хоть я в беседе подчеркнула пагубную роль этих полотенец в передаче инфекции, но видимо, привычка, эта вторая натура, оказалась сильнее. На следующий день к моей радости на осмотр пришли почти все, включая детей. Больных трахомой с разной степенью заболевания оказалось много. Я составила список нуждающихся в операции и всем раздала флакончики альбуцида, пипетки и куски марли для индивидуального пользования. Потом обошла все чумы и дома для осмотра тех, кто не явился. Везде сопровождающий меня представитель районных властей снимал у дверей тряпки, как правило, засаленные и дурно пахнущие, складывал их в кучу посреди поляны и устраивал из них костёр. Присутствующие помощник старосты стойбища и шаман, понявший всю значимость проблемы, не возражали. Поскольку поблизости не было медпунктов, все нуждающиеся в операции согласно графику должны были прибыть в ближайшие к стойбищу русские посёлки. Каждому прооперированному необходимо было прожить в русской семье несколько дней до снятия повязки с глаз. Доброжелательные хозяева, с которыми я тоже провела беседы о мерах защиты от заражения трахомой, охотно принимали своих постояльцев, кормили и ухаживали за ними. Так в чём же заключалась операция на глазах при запущенной форме трахомы, когда деформированное и сморщенное веко приводит к росту ресниц в сторону роговицы, натирая её до бельма и вызывая слезотечение? Была взята на вооружение пластическая операция, описанная в 1886 году её автором, пластическим хирургом из Киева К.М. Сапежко. Требовалось сделать разрез по краю роста ресниц и в эту расщелину вложить узкую полоску ткани, взятой с внутренней поверхности нижней губы пациента. После чего наложить на глаз скользкую повязку с вазелином, не марлевую, а такую, чтобы не прилипала к векам. В этом плане у меня были определённые трудности: где взять такую ткань? Вот бы современный полиэтилен сгодился! Скудость нашего медоснащения подсказывала свои варианты типа вощеных обёрток лекарств или конфет, щедро смазанных вазелином. Большие неудобства создавали и грубейшие скальпели, годные только для резки мозолей. Но, как правило, лоскут приживался, ресницы смотрели вверх и лечение продолжалось в виде капель. Не обходилось у меня и без курьёзов. Помнится такой случай: в одном из частных домов я оперировала эвенка с деформацией век вследствие трахомы. Операция проходила в весьма стеснённых условиях: плохое освещение лампой, отсутствие ассистирующей медсестры, жара от топившейся печки. И тут произошло непредвиденное: взятая с губы тонкая полоска ткани прилипла к задней поверхности рукава моего халата. Я этого не заметила, долго не могла её найти и подумывала взять ещё одну c другой губы пациента или с его щеки. К счастью, всё обошлось: полоска, основательно подсохнув и сморщившись, свалилась ему на лицо. Несмотря на это, промытая в растворе новокаина и расправленная мною, она хорошо прижилась.