- Рядовой Маргулис, выйти из строя!

Лев Маргулис, солдат второго года службы, правофланговый аэродромно-технического взвода, сделал два шага вперёд.

Помкомвзвода младший сержант Жуков потёр руки и скривил тоненькие губки.

- Как вы полагаете, рядовой Маргулис, касаются ли лично вас уставы Советской Армии?

- Так точно, касаются! - бодро ответил Лев.

- Отлично! Но тогда разъясните взводу и мне, почему вы избегаете отдавать воинскую честь или отдаёте её небрежно, заправка у вас, как у беременной коровы, сапоги начищены неважно, а третья пуговица на гимнастёрке всегда расстёгнута? И вообще - каким солдатом вы себя считаете?

- Хорошим! Чемпион полка по стрельбе. Член бюро комсомола, редактор стенгазеты "Старт". Пять благодарностей за обслуживание полётов. Командир лучшего прожектора в гарнизоне. Обхожусь без водителя, хотя у меня нет водительских прав. Главная моя задача - обслуживать полёты. А вы своими придирками и нарядами вне очереди не даёте мне выспаться, и тем самым ставите их под угрозу. Мне эта петрушка надоела. Завтра доложу командиру полка полковнику Аветисяну.

- Ой, испугали! Я требую только должного выполнения уставов. Мы ещё вернёмся к этому разговору... Взвод... Равняйсь! Смирно. Разой-дись!

На следующий день взвод заступил в караул - полётов в этот день не было. Льву достался самый скверный пост номер два - склад ГСМ в двух километрах от гарнизона.

...Сырая, промозглая октябрьская ночь. Прошёл дождь. Забор из колючей проволоки, за ним - врытые  в землю ёмкости с авиакеросином, бензином и соляркой, каждая по тысяче тонн. Месяц назад здесь зарезали часового, похитили автомат и обмундирование, голый труп бросили в ручей. Была сделана попытка поджечь склад. Преступление так и не раскрыли... Сумрачно. Половина лампочек на столбах перегорела, никто не удосужился их заменить даже после убийства. Местное население - болгары - ненавидит Советы.  

...Пронизывающий холодный ветер. Бьёт дрожь, и не только от холода. Автомат снят с предохранителя, зажат под мышкой. Но всё вроде тихо, лишь бурьян шуршит под сапогами.

Вон вдали (а в степи видно далеко!) медленно прокатилась вереница огоньков: это прошёл поезд на Одессу. Лев думает о том, что вот едут люди в тёплых, светлых и чистых вагонах и никто из них не знает, что неподалёку, в сырой холодной степи, стоит солдат и с тоской смотрит на поезд...  

Шесть утра. Скоро, наконец, смена - и вот фары осветили колючку. Машина останавливается. Разводящий - младший сержант Жуков со сменщиком не спеша идут ко Льву. 

- Стой, кто идёт?

- Разводящий со сменой!

- Разводящий ко мне, остальные на месте!

Уже немного рассвело... Вдруг Лев замечает, что у Жукова на ремне нет фонарика. Вот это удача!

- Разводящий, освети лицо!

Жуков останавливается, проводит рукой по ремню.

- Э... Рядовой Маргулис, вы что, не узнаёте меня?

Через двадцать лет среди тысяч сержантов Лев узнал бы эту похабную рожу. Но:

- Повторяю: освети лицо!

Жукову очень не хочется возвращаться в караульное помещение за фонариком.

- Не валяйте дурака, Маргулис. Вы хорошо узнали меня!

Боже, сделай так, чтобы он сделал шаг ко мне. Ну что тебе стоит, сделай, умоляю!!

Мольбы до адресата доходят, Жуков делает шаг вперёд. Лев срывает с плеча автомат, передёргивает затвор.

- Ложись!

Жуков камнем падает в лужу. Солдаты у машины схватились за животы от хохота.

Так, а что дальше? Ага.

- Встать! Кру-гом! Шагом... марш! 

Жуков встаёт. Только что это был стройный, подтянутый сержант, теперь он похож на мокрую курицу. Не отряхиваясь, бредёт к машине. Уезжает. Что ж, Льву придётся постоять лишних полчаса, но овчинка явно стоит выделки.

Вскоре снова приезжает машина, появляется Жуков, на ремне у него фонарик. Но команды "освети лицо" Лев не подаёт - уже полностью рассвело.

Караульное помещение, "бодрствующая" смена. Жуков чистит шинель. Кривит тонкие губы.

- Ну что, рядовой Маргулис, рады? Бросили своего командира в лужу. Красиво?

- Что делать! В прошлый раз вы дали мне два наряда вне очереди за то, что я не дал команды "освети лицо", хотя я вас узнал. Уроки следует извлекать, а уставы выполнять неукоснительно. Сами говорили. Вот я и извлёк, и выполнил.

Жукову крыть нечем, но последнее слово он желает всё же оставить за собой.

- А я ведь знаю, рядовой Маргулис, что на посту вы иногда спите. Вот я приду к вам и украду автомат. И что из этого выйдет? Трибунал и срок, гы-гы-гы...

Это правда. Измученный нарядами, полётами и дежурствами, Лев иногда дремал на посту.

- Сумеете тихо подойти и "украсть" оружие - ваше счастье. Но если проснусь на секунду раньше -  а со сна я пугаюсь, - сделаю в вас семьдесят одну дыру: столько патронов в диске. Получится дуршлаг. Делать вам на моём посту абсолютно нечего, это нарушение устава, провокация. Стреляю я прилично. Разъясняю для особо одарённых: дуршлаг - кастрюля с дырками для лапши. Хочу домой в отпуск за бдительность. "Давно мы дома не были..." 

Солдаты захохотали. 

Через три дня Льва вызвал начальник штаба батальона майор Котлов.

- Товарищ майор! Рядовой Маргулис...

- Хорошо, хорошо. Садитесь! Как дела? Как служба? 

- Товарищ майор! Кто-то "стукнул" о нашем разговоре с Жуковым в караульном помещении, вы его уже вызывали. Поэтому давайте без предисловий перейдём к делу.

Котлов качает головой.  

- А вы умный человек, Маргулис. Зачем же вы ведёте такие разговоры? И что, вы стреляли бы в своего командира?! 

- Обязательно! Жуков издевается надо мной у всех на глазах, в том числе и на ваших.

- Э... Но ведь он требует лишь исполнения уставов, а вы их действительно нарушаете, так?

- Так точно! Нарушаю. Ну не могу я отдавать честь негодяям и мерзавцам только потому, что у них на погоне лычка! Заправка у меня таки скверная, мне трудно затягиваться - "печёт" желудок. Наш хлеб - мокрый и кислый, как уксус, солдаты называют его "смерть фашистам". Трижды я получал по два наряда вне очереди за расстёгнутую пуговицу на гимнастёрке. Петля была большая, пуговица выскальзывала, я не замечал - ведь я не женщина, не смотрюсь в зеркало каждую минуту. Уже ушил. А просто сделать замечание было нельзя? За каждый наряд я мою коридор казармы до двух ночи, Жуков называет его "полигон Маргулиса". Сплю четыре часа. А назавтра до трёх ночи обслуживаю полёты штурмовиков ИЛ-28. Сплю три часа. Потом иду в караул, опять сплю четыре часа, и так пять-шесть дней в неделю. Уставом предусмотрено восемь часов сна. К примеру, за три дня я недосыпаю тринадцать часов! А если я усну на полётах и произойдёт ЧП? Я нарушаю устав. А вы нет? 

- Но, товарищ Маргулис, это армия...

- Извините, товарищ майор, что перебиваю. Не забудьте напомнить про уставы, дисциплину, порядок и так далее.

- А за хамство можно ведь и на губу загреметь!

- С удовольствием! Хоть отосплюсь. Запасного прожекториста у вас нет, а пошлёте на полёты кого-нибудь без прав и допуска - доложу полковнику Аветисяну.

- Не надо нас пугать. Учтите, незаменимых нет!

- В таком случае информирую вас: завтра на полёты я не еду. Я устал. Можете на губу, можете под трибунал - мне всё равно. Разрешите идти?

- Нет! Зарубите на своём хитром носу: ломали и не таких. Ясно? И служить вы будете как положено! Ясно?! Идите!

Конечно, на полёты Лев поехал. Но вскоре ему дали водителя - салажонка Сотника, Жуков перестал его "замечать", полгода он не ходил в караулы и не видел своего автомата. Служить стало легче, но однажды... Однако это уже другая история.

Цидулко, Наум
№114 Dec 2013