Последнюю новеллу приходится начинать в минорных тонах... Похоронив в Нью-Йорке Лину, с которой прожил 44 года, я перебрался к детям, в маленький городок Палм-Кост во Флориде, на берегу Атлантического океана. Жил в отдельном доме. Все заняты своими делами, а ты в четырёх стенах сидишь в обнимку с депрессией и тоской...

Однако жизнь продолжалась. И я решил "взять себя в руки": что толку перебирать старые фотографии и слушать музыку полувековой давности! Перебрался в новое жильё в центре города, стал по утрам делать гимнастику и двухмильную прогулку. Познакомился с Джимом - помощником шерифа, он каждый день проезжал мимо меня - патрулировал. Джим, плотноватый мужичок лет 45-ти, обрадовался, узнав, что я отставной лоер: он почему-то считал, что лоеры коллеги шерифов. Я не стал спорить, и почти каждый день мы общались. Если он ехал навстречу - открывал окно и кричал: "хай, сэр, хавар ю" (как по-живаешь). Но когда наоборот - была беда: я шёл, думая о чём-то своём, а Джим сбрасывал газ, и, поравнявшись со мной, включал "мигалку", сирену и всё остальное, чем оборудована полицейская машина (полиции в нашем городке нет - только шерифы). Я подпрыгивал от неожиданности, а Джим ржал... Как-то раз я сказал, что если он ещё раз испугает - прибью, как врага народа.

Джим поднял брови.

- А что такое "враг народа"? Я - враг, а ты что, друг? Что-то я тебя, сэр, не понимаю. И что такое "прибить"? Если это "убить" - то ты неправ: мы живём во Флориде, здесь есть смертная казнь за убийство полицейского или шерифа.

Видимо, он полагал, что всех остальных убивать можно. 

Иногда по субботам, когда я брёл в свой "Пабликс" (супермаркет), я заходил к ним в шерифский участок. Меня встречали радостно, поили кофе или чаем с заменителем сахара. Как-то раз я спросил - они что, все диабетики? Мне популярно разъяснили, что сахар - пойзон (яд), а химические заменители - хоть и тоже пойзон, но немного меньше. У меня было несколько иное мнение, но я оставил его при себе.

...Как-то в субботу утром я пил чай и слушал Пьеху. Кто-то позвонил; я удивился: меня редко беспокоили, а в субботу - тем более... Открыл. В дверях стоял Джим.

- Хай, Наум, - приветливо сказал он, тыча мне пальцем в живот. - Одевай штаны и поехали!

Я оделся, запер дом, мы сели в его машину.

- Ну что такое лоеры! - восхитился  он. - Помощник шерифа везёт его в полицейской машине, а он даже не интересуется - куда?

Я вежливо поинтересовался: действительно, куда?

Джим заржал.

- Куда может везти своего приятеля помощник шерифа? В тюрьму. Испугался?

Я хотел было сказать, что повидал и тюрьму, и лагерь, и Крым, и Рим, и кое-что такое, что ему и не снилось, и не пугался - но промолчал. Мы приехали в шерифский участок где-то на окраине. В закуточке с решётками сидел щуплый мужичок лет 60-ти в пиджаке и кепке-восьмиклинке с пуговкой, хотя было за 90 по Фаренгейту.

- Познакомься, - сказал Джим, - твой соотечественник, его зовут Фёдор.

И выяснилась такая история. 

Жила в небольшом подмосковном городке Руза семья Ружанских  (фамилия изменена) - глава семьи Фёдор, бывший донбасский шахтёр, его супруга Анна, сын и дочь. Дети выросли, обзавелись семьями; сын уехал в Казахстан и лишь по праздникам баловал родителей поздравительной открыткой. Дочь умудрилась выскочить замуж за еврея и умотала в Америку. Потом Анна умерла, Фёдор вышел на пенсию и стал спиваться... Тогда Марина (дочь) наняла в Москве адвоката, он оформил документы, и  Фёдору открыли шестимесячную визу в США. Адвокат купил ему билет до Орландо и посадил в Шереметьево на самолёт. В Орландо его встретила Марина и привезла в Палм-Кост. Это было в пятницу. Марина показала ему свой  дом, полный холодильник, на плите - борщ, и сообщила, что они с мужем и шестилетним сыном уезжают на 3 дня, до понедельника, в Майами - у них "резервейшен". Она сказала Фёдору: можешь есть-пить, смотреть телевизор - но из дома не выходи ни в коем случае!

Фёдор пообещал быть паинькой, и когда семейка ускакала, сделал "шмон" (обыск). Обнаружил бар с батареей бутылок с красивыми этикетками. Провёл дегустацию. Установил, что хоть их содержимое и смахивает на самогон, но к употреблению вполне пригодно... Употребил. Стемнело; Фёдор потыкал пальцем в "ремоут-контрол", но телевизор показывал какую-то "лабуду" на английском. Ну что, так и сидеть на пару с тупым ящиком? Накинул пиджак и вышел. Вскоре обнаружился какой-то магазин; к Фёдору подошёл чёрный туземец, что-то сказал, что Фёдор  расценил как оскорбление. Без раздумий выдал ему в хобот (нос). Но тут как с неба свалились шерифы, вызвали "скорую" для туземца, на Фёдора одели наручники и увезли к себе. Там что-то лопотали-лопотали не по-людски, Фёдор ничего не понял, рухнул на топчан и вырубился.

Бедные шерифы только поняли, что Фёдор из "рашки" (России). Кто-то вспомнил, что Джим хвастал, что у него есть русский друг. Нашли Джима, а тот - меня.

Я без труда заполнил протокол задержания. Из госпиталя сообщили, что туземец пострадал легко, его уже отпустили. Надо отпускать и Фёдора, чтобы в понедельник отвезти в суд, где он получит $500 штрафа или часов 25 общественных работ. Но он не знает ни своего адреса, ни даже фамилии дочери по мужу. Будет болтаться по городу... Вот незадача! И держать, и отпускать нельзя. Джим предложил мне забрать на эти двое суток Фёдора к себе. Но я решительно отказался: что он мне, этот алкаш - сват, брат - чтобы двое суток кормить и воспитывать? У меня свои планы на выходные! И предложил: пусть это время Фёдор посидит у них, они купят ему пару "хот-догов" и бутылку "колы", а когда вернётся Марина - она рассчитается с ними. Мой план был принят, Джим отвёз меня домой, попросив, чтобы я, на всякий случай, ничего не планировал на первую половину понедельника. Возможно, я понадоблюсь в качестве переводчика в суде. Я отказался от этой чести, сказав, что найдётся немало людей и помоложе, и лучше владеющих английским. Но Джим заявил, что я, как всегда, неправ. Я лоер, т.е. мне не надо разъяснять азы юриспруденции; меня легко найти, я почти всегда дома - "синьор-ситизен". И платить мне не надо по той же причине (а вот это уже свинство! Дискриминация!). А мой язык вполне приемлем для протоколов и допросов. Не Шекспира же, в самом деле, оформляем?

Утром в понедельник Джим позвонил и сообщил, что я могу быть  свободен, как раб на плантациях. Марина догадалась, где искать папашу, расплатилась и поедет с ним в суд, где её порадуют приговором. Потом радостно добавил, что передаст судье мой телефон, чтобы в необходимых случаях я мог помочь местной Фемиде творить законность - как известно, самую большую и справедливую законность в мире...

Через год 49-ти лет от роду Джим умер от болезни почек. 

Цидулко, Наум
№113 Nov 2013