Репетиция проваливалась. Мастер понимал, что, собственно, она уже провалилась, и будь это дело в театре, он бы давно уже обматерил артистов и разогнал по домам. Но тут были его студенты, его первый третий курс. Мастер должен был доказать ребятам, что в их общих с ним силах взбить эту бездарную сметану в масло, перешагнуть через самое безнадёжное "не могу" и творить, творить! Черт бы их всех побрал!!!

            - Володя, давай ещё раз с твоего выхода, - Мастер ткнул сигарету в пустой спичечный коробок. - Знаешь, не вешай пальто, кинь на кресло. И сразу реплика! Маруся, а ты подхватывай моментально, ты уже сама завелась на скандал, только ждёшь! Поехали!

Поехали. Мастер терпел минуты две. Ну что за колдобина такая! Проходная сцена. А главное, Володька Конь - лучший студент группы! Талант, красота, герой-любовник, конечно. Но ты у меня сыграешь характерного, потому что ты действительно талантлив и должен уметь быть органично уродлив и органично смешон. А красив... Девицы тают! Баба Клава, гардеробщица, говорила, что каждый день полные карманы писем в пальто суют. С этой, по истории театра, почасовичкой, вообще надо поговорить - как видит его, так сама не своя.

- Стоп!  - Мастер вздохнул, побарабанил пальцами по столу. Как же ему хотелось сейчас заорать! - Володенька, ты пойми (сука, дубина!), он же не дурак, твой Степанов (это ты - идиот!). Он хороший, добрый человек, просто графоман. Он пишет плохие стихи, понимаешь, очень плохие! И очень их любит! И считает, что пишет хорошие! А в остальном он абсолютно нормален, до противного. А у тебя он или какой-то монстр из шизиловки, или клоун из цирка. Думай, Володя, ищи!

Конь сидел напротив, уткнув  локти в колени и закрыв лицо руками. Он очень старался! Ещё через пяток лет он вытянет такую рольку не затрачиваясь, на штампах. Мастер мог бы показать так, что сразу бы стало ясно, и лучший его студент механически всё бы повторил. И проехали бы этот кусок! И Маруся через полчаса уже летела бы на свиданку, вон аж ёрзает от нетерпения, от злости на Коня. Между прочим, поэтому у нее сегодня так хорошо и идёт. Состояние по роли. Надо потом сказать, чтобы запомнила.

- Так, с выхода!

- Я не знаю, Пётр Андреич... Не могу.

- А я, кажется, говорил! -  Мастер всё-таки грохнул рукой по столу. - "Не могу", "не знаю, "не умею" - нет таких слов у актёра, ясно!? Давайте все сюда! У кого какие идеи?

Маруся молчала и дулась. Интересно, как такие глазищи на лице помещаются?

Добрая Зина Калиновская подошла к сидящему Володьке и обняла за плечи: "Может... может, ему плохие стихи почитать, а?  Ну, как свои?"

Мастер одобрительно посмотрел на нее:

- Мысль! Дерзай, Вольдемар. Получится - Зине пива купишь!

- Зачем? И я не пью, - смутилась Зина.

- Мне отдашь! Будет хоть какое-то удовольствие от репетиции. Ну, Конь, давай!

- Я плохих стихов не знаю.

- Что?!

Ну конечно, откуда? Папа - дирижер, мама - скрипач, на вступительных читал Верхарна. Ух, как читал! И сам как стихи Верхарна - нервный, летящий! Конь, ну надо же, чтоб фамилия так с сутью совпадала! Этакий арабский чистокровник. Глазом косит, хоть сейчас на скачки!

Мастер никогда не замечал за собой гомосексуальных наклонностей и даже встревожился. Оглянулся на девчонок - они, слава Богу, возбуждали. В конце концов, Аполлон тоже восхищает, ничего страшного.

- Ну, кто знает плохие стихи? Поделитесь.

- Я могу, - подал голос Макс, волжанин с Кинешмы, от "О" которого горько плакали все преподаватели сценречи. - Зайчик весело бежит, у него нога дрожит!

Все заржали, а Мастер, отсмеявшись, восхищенно покачал головой:

- Шедевр! Это не Пушкин? Или сам сочинил?

- Сам, - гордо сказал Макс. - В детском саду!

Мастер кинул быстрый взгляд на Коня. Ну вот, бери же! Готовый твой персонаж - смотри и повторяй! Нет, уткнулся носом в стену, в себе копается. Ну копайся, копайся... Теперь Максу:

- Молодец! Только знаешь, эти стихи - они уже за гранью добра и зла. Ты, пожалуйста, их больше никому, я тебя умоляю, ты нам нужен живым!

- Ничего, Максик,- немедленно пожалела его добрая Зина, - зато ты поёшь лучше всех.

Надо было видеть Максовы глаза! Он любил Зину с первого курса, как и большинство ребят в группе. Странное, вроде, дело: не красавицу Марусю с фигурой Мэрилин Монро, а эту, так точно выбравшую для себя на экзамене по мастерству монолог Кормилицы. Похоже, и сами воздыхатели не очень-то понимали свой выбор, но опытный ловелас Мастер прекрасно знал разницу между влюблённостью и любовью. Прелесть Маруси порождала мгновенную влюблённость, а беззащитная доброта Зины - долгую любовь. Ну и внешне, конечно... Свой первый курс Мастер отбирал придирчиво.

- Эй! Расслабились?  Ты, ты, ты - плохие стихи, быстро!

            В наступившей на секунду тишине отчётливо послышался скрип приоткрываемой двери. Полумрак маленького студийного зала, казалось, осветился копной рыжих волос и лукавой улыбкой сказочного Иванушки-дурачка.

- Ну вы ва-а-а-ще! - Коська Сидоров, самый случайный студент в группе Мастера, взятый им по наитию, просто на всякий случай, с мыслью выгнать, если не пригодится. - Восьмой час, Конь, водка стынет! Ой, здрасьте, Пётр Андреич! А я как раз с Володькой дома, это... порепетировать хотел.

- Сидоров!!!

Ну как на такого злиться? Рожица довольная, знал ведь, что Мастер здесь. Вот у кого через край бьёт, где ни появится - всё ходуном! Когда Мастеру удавалось направить Коськину энергию в нужное русло, то рождались маленькие студийные шедевры.

Партнеры словно заряжались от него, а у Рыжего кипучее нутро лезло наружу из всех щелей, как солома у Страшилы! Повезло, нашел там, где не ждал. И кстати, Конь, с триумфом показавшись и во МХАТЕ, и в Щуке, взял да и пошёл сюда за своим лучшим дружком, который прошёл только в не самое престижное Щепкинское. В этой парочке Конь был конем, а Коська - конюхом. В девчонках, стайками бегавших за Конем, Коська порождал материнские чувства, которыми нахально пользовался для удовлетворения различных потребностей. За Коськины приколы попадало им обоим примерно поровну, но Володька терпел, а Рыжий только отряхивался дворняжкой и принимался за своё. Как-то разыгранный им Макс решил поставить Коську на место и при всех заявил:

- Ты, Сидоров, бедняга, у тебя ноги короткие.

- Зато туловище длинное! А у тебя, Максик... - и тут Рыжий отмочил такое, что Макс неделю был посмешищем всего училища!

- А чего-то вы все такие грустные? Можно я зайду?

- Так зашёл уже, - Мастер закурил.

- А? - Коська оглядел свою оставшуюся за дверью часть. -  Нет, я в смысле целиком!

Маруся захлопала в ладоши:

- Ура! Давайте его попросим, Костик знает!

- Ничего я, тётенька, не знаю, - отрезал Рыжий, - я таблицу умножения три года учил!

- Выучил? - поинтересовался Мастер.

- Ну... в пределах театрального.

- Наглый ты, Сидоров... И вот тебе за это задание: за тридцать секунд дашь другу своему плохие стихи. А то у нас тут все с тонким вкусом - от Шекспира и выше!

- Пётр Андреич, вы... Это как? - растерялся Коська.

- А вот так! Хочешь - вспомни, хочешь - сочини. Плохие, понял? Время пошло!

Все замерли. Дело в том, что Рыжий и вправду писал стихи. Стихи хорошие, какие-то удивительно светлые, даже, казалось, тоже немножко рыжие. Конь пел их под гитару, остальные подхватывали. Иногда забывали слова, просили Коську напомнить, а он смеялся: "Да ладно, я вам новые напишу!"

- Ну? - торопил Мастер. - Что, слабо?

- Мне слабо? Мне?! Да нет проблем! Бумажку дадите? - Коська зачирикал ручкой.

- Понятно пиши, - посоветовали ему.

- Ничего, - Рыжий писал, высунув язык. - Вовка мой почерк знает. Вот, держи!

Конь с минуту вчитывался в текст, закрыл глаза, ещё чуток пошевелил губами и, почти не глядя на листок, отчеканил:

А сегодня ночью мне снилось,

Как ты шла на свиданье к другому!

В воспаленном мозгу моем слились

Вы в одно! Я стоял у дома

И не знал, куда деть мне руку!

Револьвер держал я блестящий.

Мне хотелось мстить за разлуку!

Крови жаждал я! Настоящей!

Он оглядел притихший зал. Он был простым хорошим умным человеком, бесконечно влюблённым в свои стихи! Вот в эти, только что им сочинённые! И никогда искренне не смог бы понять того, как они - прости господи - бездарны!

Он попал в образ! И попадание это звоном отозвалось в душах ребят, будто тихонько зазвенела стрела, вонзившаяся в центр мишени!

- Начали, быстро! - командовал Мастер, и действо покатилось, покатилось... Конь играл, сжимая в кулаке скомканный Коськин листок. Проходная сценка, четыре минуты...

В конце никто, конечно, не аплодировал, но вздохнули облегчённо, когда Мастер сказал:

- Нормально. На сегодня всё, завтра этот кусок и весь второй акт. Володя, ты хорошо запомнил?

- Да, спасибо вам!

- Это ты не мне, это... Где Рыжий-то?

Когда вышли из зала на лестницу, то увидели Коську, сидящего на подоконнике, прислонившись лбом к стеклу. Конь хлопнул его по спине:

- Рулим домой, Костяшка!

В ответ вдруг прозвучало негромкое злое:

- Да пошёл ты!..

Конь застыл. Застыли на секунду все, но Мастер подтолкнул ближнего: "Проходим, чего стали!"

Они остались на площадке вдвоём. У Коня заходили по лицу желваки, а Рыжий даже не повернулся.

- Так куда же я пошёл? Ты договаривай!

Если бы Коська сейчас повернулся, то Конь точно бы ударил, но тот так и застыл лицом в стекло.

- Я эти стихи, - заговорил он вдруг медленно, - в девятом написал, когда Ольку с Семёновым увидел. Целовались. У меня точно всё оборвалось, плакал стоял! А пока до дома дошёл, сочинил... Ладно, ты извини, пошли.

Конь положил руку на Коськины плечи:

- Да брось, бывает. А стихов у тебя и хороших много!

- Не понял ты, Вовка! - Рыжий вывернулся из-под его руки. - Помнишь, я на вступительных из "Денискиных рассказов" читал?

- Помню, конечно.

- Там про то, как он из Мишки старого своего плюшевого боксёрскую грушу хотел сделать, удар отрабатывать.

- Ну да.

- А ведь он не сделал! Не предал, понимаешь?  Вот так... Ну ты правда иди, Вовка, поздно уже.

Но минут через двадцать они вышли из училища вместе, и Мастер щелчком отправил сигарету под скамейку. Было очень поздно или очень рано. Как посмотреть...