Вот тут, совсем рядом, ну, минут двадцать электричкой, жил-был один мужик. И не сказать, чтобы больной был какой или порченый. Нет. Посмотреть со стороны - чисто медведь. Косая сажень в плечах. Кулак с помойное ведро - не меньше. Только вот была у этого мужика одна странность - очень уж он цветы любил. Так любил, скажем, что просто спасу нет. Вот другие мужики, как люди, на своих сотках картошечку-моркошечку садют, а этот - одни цветочки. Теплицу выставил. Розами да хризантемами её засадил. И всё там возился и на семейную жизнь ноль внимания, фунт презрения. И потому-то евоная баба себе волю взяла. Кричит бывало, горло рвёт. Да всё словами погаными какими-то. А то и огреет нашего мужика чем ни попадя. А мужику всё нипочём. Он со своими цветочками возится и знать ничего не знает.

       Другие мужики сначала над ним посмеивались да подначивали - мол, настанет зима, будешь, как лошак, цветочки жевать. А потом сообразили, какие деньги мужик на этих цветочках зашибал, и охолонули. Двое-трое тоже было попробовали на цветочках подзаработать, да ничего у них доброго не вышло - мужик, видно, слово петушиное знал.

       Ну, да это всё присказка была. А сказка - вот она сейчас и начнётся. Дайте-ка, братцы, пивком горлышко прополаскать, а то першит что-то.

      Вот как-то был наш мужик с похмелюги. И подходит он к своей бабе. Дай, говорит, дорогуша, ты мне денежку на бутылочку пивка. Мне, мол, поправление для организму нужно.

     Тут баба евоная и криком зашлась, и в истерике забилась. Какими словами она только мужика ни окрестила. И так, и эдак, и по-разному. И не дала мужику на пиво. Вот обиделся наш мужик на это дело. И так разобиделся, что и не рассказать.

Другой бы на это дело плюнул, а нашего разобрало. Вот пошёл он к себе в теплицу, где хризантемы росли, верёвку приладил, да и повесился.

    Смотрит - стоит он на облаках. Стол перед ним. А за столом сидит бородатый мужик в белом халате и чтой-то в тетрадочке записывает. Потом послюнил карандаш, почеркал в тетрадочке своей, да и говорит:

  - Ну, здравствуй, Федот Ипатьевич (так нашего мужика звали), что-то ты, - говорит, - не к сроку. Придётся тебя наказывать за нарушение графика.

    Мужик и говорит:

- Наказывайте. Воля ваша. Только я тут в ваших порядках знать ничего не знаю.

  - А у нас, - говорит бородатый, - тут всё очень просто. Тут вот - мужское отделение, тут - женское. В женском - свои заморочки, потому что баб там мало. А в мужском, наоборот, - на одних мужиках пашут да боронят, а другие в очередь стоят.

  Мужик и спрашивает:

- Как же так выходит, что в женском отделении у вас недобор, а в мужском перебор?

  - А так, - говорит этот писарь, - мужик, который своей бабе потачку дал, а баба, положим, согрешила, так этот мужик за грехи своей бабы тут отбывает. Ты вот свою распустил, а гля-ка, что она выделывает.

    Тут этот главный облако разгрёб маленько. Мужик и видит свой дом. Только крыша прозрачная. И через тую крышу видать, как мужикова баба с соседом Васькой шашни крутит. Тут мужика и разобрало.

- Ах, - говорит, - мать вашу етти! Я вам сейчас устрою!

   Так сказал, да и спрыгнул на землю. Летел, летел, да как навернётся! Посмотрел вокруг - лежит он на полу своей теплицы, а вверху верёвка оборванная болтается.

   Вот мужик хвать черенок от лопаты, да и в дом. Васька, как нашего мужика увидел, так, как был без портков, в окно сиганул. Вместе с рамой вынес.

  А мужик - бабу свою за патлы, да и давай охаживать. Сбил прям в чёрное яблоко. Только устал, как в двери сосед Васька толчётся. Бутылка в руке. Мировую пить пришёл.

-  Ты, - говорит, - прости, Ипатьевич. Мы-то думали, что ты - вот, а оказалось, что ты - вот...

    Ну что поделать. Замирились.

   А баба мужикова с той поры как шёлковая. Слово поперек сказать боится, всё Феденька да Феденька.

  Вот так. А вы говорите - Демократия.