Традиции тем и хороши, что в них живут лучшие устремления, наследуемые людьми из поколения в поколение. В особенности если эти традиции несут в себе не прозу обыденной жизни, а поэзию возвышенных мыслей и чувств. Ведь традиция традиции - рознь. Ещё и какая! Ну, взять хотя бы, к примеру, столь любимое в народе застолье-разгуляево, когда нет меры ни жратве, ни выпивке, или такое почти исчезнувшее нынче мероприятие, как домашний концерт. С пианинами, там, и роялями всякими. В общем, чистая ностальгия по неведомому быту дворянского гнезда, описанного в произведениях русских классиков. А сегодня, когда чуть ли не каждый норовит отыскать в своей родословной хоть какую-нибудь примесь благородных кровей, так и подавно, былые развлечения аристократов становятся бывшему советскому человеку понятней и ближе. А уж дух там, наверное, царил какой? Пожалуй, что и не хуже, чем в настоящем театре.

Майкл отчётливо помнил те волшебные мгновения, как он когда-то давно с трепетом впервые переступил порог Одесской филармонии, ощутив себя чуть ли не в святилище классической музыки. А всё почему? Атмосфера! Непередаваемая обстановка храма искусства, где и посторонние шумы имеют сопутствующий смысл. Как запахи из лучшей кондитерской при ресторане "Море", завоевавшей в своё время у горожан заслуженное признание и популярность.

Вообще-то, Майкла звали Михаилом. Так и довелось бы ему носить распространённое для его поколения имя до скончания века, если бы не отъезд в Америку. Новичков в тамошней жизни приходуют быстро. Причём происходит это как-то совершенно непроизвольно. Раз! И однажды замечаешь, что к тебе уже обращаются на американский манер. Вот и Михаил здесь - Майкл. Впрочем, для близких имя, полученное им при рождении, всё равно сохранилось прежним - Мишка, а для кого-то и вовсе - Мишаня. Да и его душа ни на йоту не претерпела изменений. Не затронула дальняя дорога ни черт характера, ни особенностей натуры. И уж, конечно, милостиво пощадила его давнее пристрастие - любовь к классической музыке. С ней Мишаню всегда связывали самые глубокие эмоции, а филармония была именно тем местом, куда его тянуло больше, чем на футбол или в бодегу. Меломан, одним словом.

Прожив в Лос-Анджелесе уже немало лет, Мишаня никогда бы не подумал, что и ему посчастливится однажды стать участником удивительного события. Трудно утверждать, практикует ли американский обыватель домашние концерты, но вот некоторые эмигранты из СССР развлечь себя ими любят. И даже очень. Ну, не все, конечно. С традициями всё в порядке, и волноваться по поводу потери народом национальных корней - лишь понапрасну себя беспокоить. Никуда не делись те, кто исправно продолжает напропалую кутить всю ночь в местных русских кабаках, где часам к шести утра самым стойким посетителям подают яичницу. Причём за счёт заведения! Тоже своего рода традиция. Однако существуют и иные товарищи. Так сказать, сливки общества и цвет диаспоры. Вот они-то и стараются проводить свой досуг на светском уровне, положенном их новому статусу. То есть кабаки кабаками - никто и не покушается на святое. Однако в перерывах между ресторанными бдениями и трудовыми буднями, чтобы на эти пиршества заработать, иногда случаются культурные просветления. Эдакие эмигрантские журфиксы. И их заграничная оболочка никому не мешает. Да и стоит ли задумываться о соотношении качества жизни нашего современника в Америке к содержанию оной его предка из далёкого прошлого в России? Пустое. На то он и праздник души, что человек его с нетерпением ждёт. Будь им грандиозное событие или скромное собрание, где любитель оперного вокала может запросто приобщиться к удовольствию от пения гастролирующего таланта.

На импровизированное представление в Нортридже ничего не подозревавшего Мишаню пригласил его давний приятель Гришка. Как оказалось, к нему в гости приехала двоюродная сестра, профессиональная певица, с намерением выступить перед русскоговорящей публикой. Гришка долго расписывал по телефону исключительные способности родственницы, а потом вдруг неожиданно намекнул, что ему, мягко говоря, не очень хочется тащиться на этот чёртов концерт.

- Послушай, чего-то я не догоняю. Зачем ей понадобилось петь у кого-то дома? - поделился он по секрету донимавшими его сомнениями. - В конце концов, существуют театры там всякие, консерватории. Ну, я не в курсе - где? - недоуменно заключил Гришка и сделал неутешительный вывод: - Мало того, что придётся тусоваться с совершенно неизвестными людьми, так ещё и пилить к ним на другой конец города.

Впрочем, не присутствовать на выступлении кузины он всё равно не мог. Как ни крути, а родственные чувства обязывают. Хочешь не хочешь, а никуда от них не денешься.

- Какие-то оперные арии, - ворчливо сетовал Гришка, - оно мне надо, молодому хлопцу? Это ты у нас волокёшь в таких вещах, а для меня там будет чисто потерянное время. Сделай одолжение, поехали вместе, а то я один там буду ощущать себя полным идиотом.

Мишаня не стал упираться и согласился без долгих уговоров. Несмотря на испытываемый скептицизм по поводу готовящейся самодеятельности, ему даже было любопытно поглядеть: а какие ж люди там соберутся? Тем более что всё удовольствие стоило всего лишь четвертной. О чём говорить? Смешные деньги. Да и пренебречь случаем побывать на домашнем концерте не имело никакого смысла. Иди знай? Дело новое, неизведанное. А вдруг, действительно, доведётся послушать хорошую певицу? В Калифорнию кого только не заносит.

Столь непредвиденная сговорчивость Гришку чрезвычайно обрадовала, и хоть в его словах существовала доля правды, главного он не открыл. А главное состояло в том, что Гришка намеревался здесь, в Лос-Анджелесе, познакомить свою сестрицу с приличным человеком, и Мишанина кандидатура идеально подходила во всех отношениях.

Гришкину сестрицу звали Соня. Проживала Сонечка в Нью-Йорке, и поездка, или, как она её сама называла, турне, включала посещение Сан-Диего и Лос-Анджелеса. Выступления в этих двух городах на западном побережье США она посвящала не столько сценическим амбициям, сколько видела в них определённый материальный смысл. Увы, жизнь артистки, а тем более оперной певицы, за океаном не так безоблачна, как, например, у обыкновенной медсестры, бодренько закончившей Каплановские курсы. Аппетит к духовной пище в Соединённых Штатах возникает далеко не у всех, а вот, извините, болячкам подвержен каждый сознательный гражданин. Да и несознательный тоже. Потому и выходит, что у местного населения спрос на руки со сноровкой поставить клизму намного превышает предложение лирического меццо-сопрано или драматического контральто. Впрочем, Соня смотрела на столь несправедливое положение вещей с должной иронией и воспринимала перманентную неустроенность в жизни намного легче, чем та самая гипотетическая медсестра. За волшебные мгновения стоять у края рампы, когда тебе рукоплещет восхищённый зал, она была готова отдать все блага мира.

Карьера певицы классического репертуара - занятие непредсказуемое. Хоть голос - это и Божий дар, тем не менее необходимо стечение слишком многих обстоятельств, чтобы он стал достоянием публики. Далеко не все, кому улыбнулась удача, могут добиться успеха. Только со временем человек понимает, что удача - лишь каприз случая, а уж успех всецело зависит от умения воспользоваться этим капризом. Вот и приходилось Соне в межсезонье перебиваться случайными заработками, совершая поездки, подобные этой, во время которой и произошла памятная для неё встреча с Майклом.

Последняя эмиграция лишила Одессу многих её детей. Разъехались дочери и сыновья от своей любимой мамы. Поплакали на дорожку - и айда. Кто куда, ну а Мишаню обстоятельства закинули аж в Лос-Анджелес. Поначалу он лишь робко озирался. Ещё бы! Приехать в город, притягивающий богатеев всего мира. Немудрено, что счастливая оказия осесть в нём невольно щекочет самолюбие эмигранта и заставляет думать о себе как о везунчике. Ну, возможно ли невозмутимо относиться к новому месту жительства, где буквально под боком Голливуд - мифическая мекка развлечений ещё совсем недавно и уже обыкновенный район в пределах пешеходной дистанции - теперь? И бульвар Сансет, где тусуются актёры и актёрки, и Малибу, где "спасатели", и... Да разве удержишь в памяти полный список? Пальцев обеих рук не хватит, чтобы перечислить все прелести обитания в столице киноиндустрии!

А каких машин Мишаня насмотрелся на улицах! Это уж потом он понял про стильные экзотические игрушки миллионщиков, у которых даже передние и задние колёса разной ширины, а пока заворожённо глазел на традиционные американские "сараи". Особенно ему нравились открытые "Кадиллаки" тридцатилетней давности. Они, словно дредноуты, величаво проплывали в автомобильном потоке, оставляя за собой шлейф ностальгии по шикарной калифорнийской жизни начала шестидесятых годов. И видел в них Мишаня вовсе не диковинки технического прогресса, а незаменимые атрибуты местного городского ландшафта, такие же характерные, как высоченные пальмы на фоне синего безоблачного неба. Лос-Анджелес, однако... И всё должно здесь быть как в кино!

Однако Мишанины амбиции ему всегда давали спокойно есть и спать. Наверное, потому на чьи-то шикарные авто он и теперь мог смотреть лишь со спокойным любопытством. Без потери аппетита и без особого сердцебиения от мысли, что когда-нибудь и он проедет в таком же козырном кабриолете. Мишаня твёрдо знал свою планку. Ниже ему, как кручёному делавару, не опуститься, а если и суждено прыгнуть выше макушки, то всё равно он не станет открыто демонстировать пришедший успех.

"Ну, чего ради красоваться и мозолить глаза кому не надо?.." - неизменно рассуждал Мишаня. Причём он даже и не подозревал, что иногда подобная жизненная позиция - отнюдь не смиренная скромность праведника, а обыкновенная местечковая психология выходца с Молдаванки. Одессит, он ведь тоже разный бывает... Пожалуй, отсутствие потребности к серьёзному мужскому шику Мишаня генетически унаследовал от своего незаметного родителя. Тот вечно сидел тихо и смирно. Не было в нём ни куража, ни смелых фантазий. А когда душа у человека заполнена лишь осторожностью да благоразумием - он и живёт-то бесцветно. Правильно, но невообразимо скучно. Мишаня был именно из таких - положительных и рассудительных. Оттого-то, вероятно, не напрягая себе мозги, он и подался в Америке в водопроводчики - то есть в пламеры, на местном диалекте. В этой стране представители такой профессии - отдельная каста. Нечто вроде советских заводских мастеров, не доросших до уровня технической интеллигенции. Ещё с тем гонором ребята. Да и самомнения у них, как у братьев тайного ордена или у членов цеховой гильдии. Знающие себе цену и неприступные, слегка высокомерные и во всём разбирающиеся. Вот и Мишане судьба уготовила стать одним из них - таким же монолитом самоуверенной неуязвимости от экономических потрясений. Недаром считается, что водопроводчик в Америке - как зубной врач. Если уж по-настоящему приспичит, то заплатишь ему любые деньги.

Мишаня показался Соне немного комичным. Чего стоил только один кулон, болтающийся у него на шее. Не обратить внимания на массивную цацку мог разве что слепой. Она невольно притягивала взгляд, и Соня тактично отвела глаза в сторону, когда владелец этого странного украшения с ней заговорил во время короткого коктейль-фуршета. Просторная кухня хозяев дома радушно вместила всех желающих поделиться впечатлениями от концерта, а заодно выпить и символически закусить. Ну, не на обед же сюда пожаловали.

Выглядел Сонин случайный собеседник, надо признать, довольно колоритно. И хотя Соня уже давно привыкла к проявлению любой непосредственности, тот заметно выделялся из окружающих. В его внешности относительно молодого человека присутствовало нечто вопиюще-консервативное и даже вызывающе-старомодное. Наверное, в какой-то степени Соню ввёл в заблуждение его специфический гардеробчик. Подобный выбор одежды вполне мог соответствовать непритязательному вкусу то ли босса сицилийской "камморы", то ли средней руки наркоторговцу из Майами, но лет двадцать тому назад. Белые брюки со стрелками, светло-кремовые туфли и, как контраст с ними, тёмная шёлковая рубашка в мелкий огурчик, расстёгнутая чуть ли не до пупа. На запястье - справные часы, а на другом - браслет "а-ля Картье", и, как положено, на волосатой груди - побрякушка-символ. Но не крест, столь уважаемый сегодня среди верующих и примазавшихся к ним атеистов, и не менее почитаемая звезда Давида, а обыкновенный водопроводный кран! Только миниатюрный и золотой. Той самой классической формы, из которых когда-то текла вода в обшарпанные рукомойники на кухнях в одесских коммунальных квартирах. Неудивительно, что, когда Мишаня подошёл к Соне и попытался перекинуться с ней парой слов, она, естественно, никак не ожидала, что разговор коснётся Беллини. Он и Беллини?!

- У вас красивый тембр голоса, - произнёс неуверенным тоном пока ещё незнакомец.

На его осторожный и несмелый комплимент Соня ответила привычной дежурно-признательной улыбкой, всегда припасённой для подобного случая.

- "Норма" - моя самая любимая опера, - добавил негаданный поклонник её исполнительского искусства.

- Вот как? - уже вслух удивилась Соня.

Столь непредсказуемое совпадение музыкальных вкусов ей показалось даже забавным. По-видимому, затронутая этим человеком тема была ему достаточно близка. Во всяком случае, он не рисовался, желая произвести впечатление. В его глазах тут же мелькнула ненаигранная увлечённость, преобразившая в секунду простоватое выражение лица. Оно даже стало как-то сразу мягче и теперь совершенно не вязалось с остальной броской внешностью провинциального пижона.

Как раз в это время подоспел Гришка, отлучившийся за своим мобильником, оставленным им в машине, и с воодушевлением воскликнул:

- О! Это же в корне меняет дело! А то я беспокоился, что Мишаня сам постесняется к тебе подойти.

К Гришкиному восторгу, его приятель вдруг проявил сам необходимую инициативу, что значительно упрощало ситуацию.

"Ну, и замечательно! Теперь главное, чтобы моя разлюбезная сестричка не ляпнула что-нибудь, как она это умеет, и его не спугнула", - подумал Гришка и тут же приступил к своим полномочиям сводника.

- Соня... Майкл, - представил он их друг другу.

С Мишаниного лица вмиг слетела вся прежняя одухотворённость, и оно опять приобрело маску недалёкого мафиози в расхристанной рубахе, с дурацким краником на груди. Он почтительно пожал протянутую Соней руку и, осмелев от столь благоприятного обстоятельства, заметил:

- А я и не знал, что у моего товарища есть такая талантливая родственница.

- Ещё какая! - голосом массовика-затейника с готовностью подтвердил Гришка. - Кстати, Сонечка...

Он, прекрасно осведомлённый о Мишанином увлечении классической музыкой, не видел смысла скрывать столь замечательный факт от своей кузины. Наоборот! Мол, смотри, не только твои знакомые в Нью-Йорке - артистическая богема. И у моих здесь не свиное рыло.

- Майкл у нас большой знаток оперы.

- Ну, ты уж скажешь, - Мишаня заметно смутился. - Так. Иногда бываю в театре.

- Ну, не надо скромничать, - игриво подбодрила его Соня и тем самым ещё больше смутила. - С заядлыми театралами мне, честно говоря, в Америке встречаться не приходилось.

- Да какой там заядлый театрал? Обыкновенный абонемент в Лос-анджелесскую оперу. Всего восемь спектаклей в год.

- Всего! - Соню его замечание развеселило. - Небось, не пропускаете ни одного сезона?

- Ну, как вам сказать? - начал было Мишаня самодовольно, но Гришка его перебил:

- Послушайте! У меня есть предложение. А что, если мы все сейчас отправимся ко мне? Закусим, кирнём. Там и поговорите. Ну, как? Вы не против?

- А чего возражать? - усмехнулась Соня, первой откликнувшись на приглашение. - Как говорила моя дорогая наставница, певица должна делать три вещи: исты, спаты та спиваты. Гришенька, вы же меня приютили, какие тут могут быть возражения? Тем более что Жанна нас ждёт к ужину, - резонно заключила она, намекая на приятные ей старания его супруги, как надо обиходить свою гостью. - Вот только распрощаюсь со всеми.

Обещанный Гришкой ужин стал чуть ли не чествованием Сониного таланта. После второго бокала за столом воцарилась совершенно непринуждённая атмосфера, и Соня, со свойственной ей лёгкостью в общении, уже, как и все, называла Майкла Мишаней. Родственников, как известно, не выбирают, и уж тем более не следует ожидать совпадений с ними в жизненных приоритетах. Да и вкусы - вещь крайне индивидуальная. Одни развлекаются тем, что гуляют в "Таргете" или "Кеймарте", другие - всё больше по театрам ошиваются. Соня никак не могла взять в толк, что связывает Гришку с Мишаней? Её двоюродный братец не пропускал ни одной спортивной передачи по телевизору, но чтобы его затащить в филармонию? Правда, и тот, и другой - одесситы... Только ли это обстоятельство? За границей землячество иногда сплачивает совершенно разных людей - может, и у них общая ностальгия по Молдаванке, где оба выросли? Соня не могла не обратить внимания, как они живо обсуждали последние одесские новости, за которыми пристально продолжали следить, но уже Бог знает откуда.

- Кстати, Мишаня, ты слышал о пожаре в доме Руссова? - Гришка незаметно переключился на злободневную тему.

- Что ты говоришь?! - незамедлительно откликнулся Мишаня. Происшествие такого ранга его необычайно взволновало, как будто полыхало на соседней улице.

- Неужели тот самый, c аптекой Гаевского на первом этаже?

- Ну да. А какой же ещё? - усмехнулся Гришка. - Представляешь, дважды горел!

- Ой, как жалко, - Мишаня сокрушённо покачал головой, - какое здание. Всю войну простояло и ничего. Это ж надо?

Соня слушала обоих и невольно сожалела, что она не одесситка: настолько их мысли и чувства были пропитаны щемящей тоской по городу. В Одессу она, коренная москвичка, приезжала часто, но каждый раз её по-новому забавлял и местный колорит, и та совершенно уникальная атмосфера, в которую она попадала, гостя у близких родственников. А их непередаваемый лексикон? Это ж было просто чудо! И вроде бы ничего особенного, но как необыкновенно мило и по-особенному звучали всем известные слова.

- Сонечка, рыбонька моя, как я за тобой соскучилась, золотце! - радовалась мамина сестра при встрече.

-Тётушка, "за тобой" говорить неправильно, - как-то мягко и со смехом попробовала поправить её Соня в один из очередных приездов.

- А как же сказать ещё? - несказанно удивилась та совершенно серьёзно, поставленная в тупик заявлением племянницы. - Та не морочь мене голову, любонька. Она и без того беременная...

Да уж, Сонина тётка, как никто, умела создать "бабелевское" настроение. Её всегда хотелось слушать: настолько естественно и ненаигранно звучали фразы, в которых ощущался и привкус зачуханного двора на Молдаванке, где та жила, и крик чаек над спасательной станцией на Ланжероне, куда Соня ходила на пляж, и многое другое, чем этот город так отличался от всех остальных населённых пунктов Советского Союза. Даже сейчас, оставив далеко позади годы той прекрасной поры, Соня не могла отделаться от непередаваемого ощущения беззаботной лёгкости, что всегда охватывала её при выходе из вагона поезда на залитый солнцем перрон одесского вокзала.

"Какая-то аптека? Чей-то дом? И как они не забыли все эти названия? Великое братство, однако, эти одесситы", - подумала Соня, увидев свою нынешнюю компанию другими глазами.

Уже под конец ужина, улучив момент, Мишаня, собравшись духом, отважился предложить Соне сходить вместе на ланч. Далось это ему отнюдь не легко, и отважился он на столь дерзкое поползновение, лишь оставшись с ней только вдвоём. Безумная мысль провести время в обществе Гришкиной кузины, стрельнувшая Мишане в голову, уже не давала ему покоя последние несколько часов.

- Сонечка, не откажите мне в любезности, - проговорил он нерешительно. У него даже глаза просветлели доверчивым ожиданием, как у собаки, которую собираются повести на прогулку. Соня давно уловила во взгляде Гришкиного товарища почтительное восхищение. Стоило ему тогда заговорить о "Норме", как ей уже ничего не стоило догадаться о том волнении, которое он, очевидно, испытал, вживую прослушав обожаемую им арию.

Мишаня и вправду ошалел от нового знакомства. Да и как тут не ошалеть, когда напротив за столом сидела не просто обаятельная особа, а обладательница самого настоящего колоратурного сопрано! Оперная дива, с которой можно не только запросто посмеяться и пошутить, но даже и пофлиртовать! Это тебе не туалеты ставить или трубы паять... Никогда раньше Мишаня не видел так близко женщину из другого, неизвестного ему мира. Как-то не приходилось, и дело он имел с дамами очень обыкновенными. Случалось встречаться и с медработниками, и со страховыми агентами, и с бухгалтершами, но ни разу с настоящей певицей. А тут она не на сцене, а рядом!

Мишаня элементарно сомлел от Сони. Она и говорила-то о чём-то совершенно другом. О красивом. Не нудила, как все, что собирается перестроить кухню, уточняя, какой смеситель следует приобрести или какую мойку поставить: чугунную или из нержавейки? И не пытала о марке посудомоечной машины или о водонагревателе. Почему-то именно о таких бесконечно прозаических вещах с Мишаней чаще всего заводили беседу те бабы, с которыми он сталкивался в последние годы. То и дело выспрашивали всякую чушь, хоть и намерения к ним он имел самые недвусмысленные. Отчего, интересно? Неужели, оттого, что мужик, тащивший их в постель, - водопроводчик? И вдруг Соня! Она взошла и засияла, словно Вифлеемская звезда. Полубогиня, полуикона.

"За-ради такой и углы забегать станешь", - размышлял Мишаня без обычных оговорок, свойственных мужчине после достижения им определённого возраста. По своей натуре он относился к тому типу дамских обожателей, которые не столько молятся на предмет увлечения, как на королеву, сколько примеряют её сиюминутную готовность стирать ему носки. Практичные люди редко предаются любви вопреки голосу разума, и оттого риск однажды вступить в конфликт с собственными устоявшимися принципами у них сокрушительно велик. Именно такой странный казус и произошёл с Мишаней. Соня вплелась в его суконную жизнь сверкающей золотой ниткой. Это вторжение Мишаня ощутил сразу, стоило ему только услыхать из её уст волшебные звуки "Casta Diva". Потому и подошёл к ней, повинуясь непонятному притяжению, и признался в том, что никогда не поверял никому другому.

Пожалуй, Соне оставалось ему только посочувствовать. Глубоко и не без искреннего сожаления к тем моментальным эмоциям, что в нём пробудила. Оттого, да ещё согретая тёплой домашней атмосферой и красным вином, она совершенно непроизвольно протянула руку и погладила Мишаню по гладко выбритой щеке.

- Зачем я тебе?

Соня виновато улыбнулась.

- Ну, неужели ты не понимаешь, что тебе нужна совершенно другая женщина? А?

- Сонечка, - Мишанин голос заметно дрогнул, - если бы вы только знали...

Прикосновение Сониной руки его буквально лишило дара речи. От неё исходил едва уловимый запах духов, и Мишаню так и подмывало коснуться губами мягкой и пухлой ладони. Он сидел, не шелохнувшись, заворожённый проявлением этой внезапной нежности.

- Ох, дружок, - Соня медленно отвела руку, - ты даже себе и не представляешь, каково это - быть с певицей. И не надо...

Всего концертов Соня дала три. Импровизированное турне в Калифорнию, несомненно, удалось. Впрочем, домой она увозила не только впечатления, но и немного денег, которые были ей сейчас весьма кстати. Через несколько недель у Сони намечалось небольшое выступление в Карнеги-холле - в самом престижном концертном зале Америки. Петь Кавантину Нормы в рамках музыкального фестиваля "Русские осенние вечера" её пригласили чуть ли не полгода назад, и лишь недавно пришло подтверждение участия. Каково же было её изумление, когда, выйдя на сцену, она заметила Мишаню! Тот сидел в первом ряду партера, прямо перед оркестровой ямой, и в руках у него едва умещался огромный алый букет. Он-то и привлёк Сонино внимание своими нескромными размерами, а уж потом она сообразила, что ей хорошо знаком его хозяин.

"Мишаня? Откуда он взялся?" - едва пронеслось у неё в сознании. Взволнованной предстоящим событием Соне, конечно, было не до того, но тем не менее моментальное удивление сменилось радостной надеждой, что она обязательно хорошо выступит. Последние несколько дней Соня жутко нервничала, однако при виде Гришкиного товарища, так неожиданно оказавшегося здесь, ей отчего-то стало сразу легко на душе. Исчез предательский мандраж, и успокоилось дыхание, столь необходимое ей сейчас, в эту ответственную минуту. Его ритм более не сбивался, и Соню даже отпустил обычный страх, что всегда преследовал её от ощущения заполненного публикой зала. Пришла ниоткуда твёрдая уверенность в своих силах, а от прежнего убийственного напряжения не осталось и следа.

Ах, если бы Соня знала, на какие умопомрачительные для себя подвиги ради неё решился Мишаня. Мало того, что он бросил на произвол судьбы бизнес и клиентов, скоропалительно улетев в Нью-Йорк к ней на концерт, так ещё остановился не у знакомых в Бруклине, а поселился в гостинице в Манхэттене! И не где-нибудь на задворках, а рядом с Карнеги-холлом! Правда, от расценок в четырёхзвёздочном отеле Мишаня в первую секунду всё же испытал шок. В гостиницах такого класса Мишане не то что снимать номер, бывать не приходилось! Нью-йоркский шик присутствовал здесь, начиная от входа: швейцар в ливрее перед массивными дверьми, холл, устланный коврами и обставленный золочёной мебелью - одним словом, фестиваль дорогого вкуса и беспардонной роскоши! И Мишаня - постоялец среди всего этого великолепия. Ну и дела...

Он смотрел на своё отражение в настенных зеркалах и невольно поражался собственной расточительности. Однако стоило Мишане вспомнить, кому он посвящает несвойственную ему прежде щедрость, как обуявший его ужас от количества потраченных денег тут же мерк, словно свет карманного фонарика при умирающих батарейках. И больше не возникал, жестоко подавленный упрямым желанием Мишани пригласить Соню после концерта к себе в гости! О чём он думал, намереваясь это сделать? О разном... Да и о чём может думать мужчина в его положении, собираясь осчастливить себя визитом оперной дивы? Наверное, о том, что эта встреча станет украшением всего времени, что он прожил в Америке? Что свидание с певицей такого ранга будет ярчайшим праздником души в череде его однообразных и похожих друг на друга дней? А может, размышлял о том, насколько был извилистым путь к этому, по сути дела, лучшему моменту в его заграничной жизни? Или с замиранием сердца представлял Соню в своих объятиях и до конца не верил, что судьба подарит ему бесценный шанс, о котором он не смеет надеяться? А если даже такое и случится, то приблизится ли он к ней хоть чуть-чуть, или Соня, эта небожительница, так и останется для него пришелицей из другой галактики? Ведь для того, чтобы познать женщину, ничтожно мало с ней только переспать. А тем более познать такую, как Соня. Далёкую и сияющую звезду.

Вероятно, Мишаня и не сформулировал бы эту мысль как следует, и откровение, сошедшее на него, так и осталось всего лишь ощущением-догадкой. Да и не всё ли равно, осознал ли он то, что прочувствовал? Главное, что в его сердце вспыхнул этот ослепительно яркий огонь. Потому и позволил себе не экономить, купив шикарный букет. Хотел гладиолусы, считавшиеся в его бытность в Одессе самыми престижными цветами на той же "Соборке", но в Манхэттене розы стоили значительно дороже. Какие тут сомнения? Для Сони всё самое лучшее! Пришлось раскошелиться на розы, вернее захотелось. И на ужин собирался её повести. Но сделать это Мишане рисовалось так же элегантно, как обставил трапезу герой фильма про мальчишек из Ист-Сайда, выросших потом в отпетых бандитов-гангстеров во времена сухого закона. Ну, с тем самым... с "Лапшой", с Де Ниро в главной роли. "Однажды в Америке". Пустой зал ресторана на набережной океана, и он со своей возлюбленной за столиком, сервированным для двоих. Ах, Нью-Йорк! Каким же разным этот город может стать для эмигранта. Одним он приносит разочарование и окончательную потерю иллюзий, а у других здесь внезапно открываются глаза на нечто такое, о чём они даже и не подозревали. Как они теперь широко открылись у Мишани.

В какой-то момент времени мужчина понимает, что деньги не значат абсолютно ничего, если однажды он с их помощью не позволит себе безумных поступков. Ну, нисколько! Вот только приходит к такому выводу далеко не каждый, и тому, кто это постиг, определённо повезло больше других. И не важно, сколько у него в наличии бумажек разного достоинства, главное, что такой готов распрощаться с ними без сожаления, возвысив себя тем самым над единственным в жизни стремлением их зарабатывать. Азартным, но, увы, совершенно бездарным.

Никогда раньше Соня не исполняла эту арию с таким воодушевлением и подъёмом, как сейчас. Даже если бы она и захотела выложиться больше, то не смогла бы спеть лучше. Сонин голос звучал на пределе, но она не боялась его сорвать, уверенная, что её ангел-хранитель убережёт бесценное сокровище, которое теперь будет принадлежать и ему тоже. Затем-то он и пожаловал сюда собственной персоной, чтобы остаться уже навсегда со своей "Casta Diva". С той непорочной богиней, о которой мечтал.

На последней ноте Соня поймала Мишанин восхищённо-преданный взгляд, и в следующую минуту вместе с раздавшимися аплодисментами к её ногам пурпурным веером полетели живые цветы.