Наша Флорида

Одно время я работал в отделе семейной хроники заводской многотиражки в большом провинциальном городе областного значения. Меня послали туда для укрепления кадров, обмена опытом, острых корреспонденций под рубрикой "Вести с мест" - всего не упомнишь.

Ну, я чего? Конечно, покидать столицу, хоть и временно, очень грустно, но я не против: командировочные капают, выслуга лет накручивается, ещё нет-нет, да и премию главный редактор подкинет - это уже на местном уровне, когда завод план выполнит. К сожалению, бывало это нечасто, но регулярно, так что жить можно, тем более что я убеждённый холостяк и на всякие оковы, даже окрашенные семейными прелестями, смотрю свысока.

Наш Первомайский район, или Соцгород по-здешнему, уже второй год удерживавший переходящее красное знамя самого передового района, был по-социалистически чистеньким, зелёным и сплошь заасфальтированным. На некоторых домах красовалось: "Дом коммунистической культуры". Четыре школы, ремесленное училище, ФЗО (фабрично-заводское обучение, если кто не знает), два кинотеатра - "Победа" и "Родина" - и шикарный Дворец культуры, перед которым по вечерам фланировали местные модницы.

А если кто пожелает вознестись до высокого искусства, то сорок минут на трамвае до города, и пожалуйста - драматический театр имени Цвиллинга (был такой сибирский революционер) в самом центре напротив обкома и горкома партии, а чуть поодаль местная достопримечательность - Театр оперы и балета розового цвета, сработанный в стиле советский ампир.

Население любовно называло город институтским и очень гордилось тремя своими вузами: медицинским, политехническим и сельскохозяйственного машиностроения. Не Кембридж, конечно, но сюда охотно приезжали поступать абитуриенты из окрестных деревень и бывали приняты с радостью: конкурс-то небольшой.

Мне работалось там отменно, потому что слухи по нашему Соцгороду распространялись со скоростью даже не курьерского поезда, а баллистической ракеты, и я уже вскоре собрал материалец для чего-то вроде пособия по семейным нравам и обычаям советской провинции. Ну, на пособие я, конечно, не замахнулся - скучновато, но старый бытовой анекдот я попытаюсь проиллюстрировать.

Главный инженер завода по фамилии Лубенец был не первой молодости, но энергичен, порывист в движениях и по-мужски красив. Черноволосый, с лёгкой проседью чуб, будто нарисованные и сломанные посерединке чёрные брови и серо-зелёные в крапинку рысьи глаза. В такого можно влюбиться с ходу. А если он ещё и пошутит и расспросит о житье-бытье? Женщины заводоуправления души в нём не чаяли, старались лишний раз небрежно проплыть мимо, особенно если платье новое и хорошо сидит.

Директор завода совсем не то: из старых назначенцев, комиссаром прошёл всю войну, был контужен и с того времени плохо двигается. Может, поэтому невылазно сидит в своём отлакированном кабинете, на связи с министерством и партийными организациями города. И ещё пишет мемуары по истории завода; живёт отшельником на берегу реки, за высоким забором, под охраной. Общаться с народом не любит, да и народ его не очень-то жалует.

Зато главный всегда в центре событий и в авангарде технического прогресса. Он вырос на заводе, окончил политехнический, потом аспирантуру, живёт с женой и дочерью на Большой Коммунистической улице; правда, из двух трёхкомнатных квартир ему сделали одну, ну какие это пустяки по нынешним временам!

А с массами он плотно общался, когда в тысячном потоке первой смены шёл пешком на работу к восьми часам утра. Заводоуправление начинало свой рабочий день в девять ноль-ноль, но главному хотелось быть на людях, показать своё единение с заводским коллективом. На том и попался.

Рядом с ним в этих ранних прогулках-пробежках была замечена миловидная молодая сотрудница лаборатории экспресс-анализа качества продукции, живущая в угловом доме по Большой Коммунистической улице, как раз наискосок от дома заводского начальства.

Пока её муж, старший инженер техотдела, кормил завтраком и потом отводил в детский садик двух их детишек-погодков, она первой покидала дом и выходила из своего подъезда аккурат в тот самый момент, когда главный равнялся со скамеечкой для старушек, занимающей полтротуара, и поневоле должен был пропустить даму вперёд, поздороваться и поинтересоваться, как обстоят дела в их экспресс-лаборатории. И вообще, как жизнь.

Сотрудница оказалась шустрой и смышлёной, так что за двадцать минут их совместной ходьбы до заводоуправления, где их пути расходились, потому что до места её работы ещё шагать и шагать, главный узнавал много для себя нового и интересного из того, что делается на огромном заводе: что в лаборатории всё оборудование устарело и его давно пора менять, что большая текучка работяг происходит из-за того, что бригадиры заныкивают оплату сверхурочных, а техника безопасности в некоторых цехах - сплошная проформа.

Результат? Очень скоро в редакцию многотиражки пришло анонимное письмо, предлагающее на страницах газеты обсудить моральный облик советского руководителя, позволяющего себе на глазах общественности флиртовать со своей подчинённой.

Тут же мне было поручено написать фельетон на тему: "Семья - ячейка коммунистического общества" с поучительными, однако, безымянными примерами. Пока я обдумывал и обсуждал с друзьями, как бы эту тему деликатно похерить, слухи, видимо, достигли своей цели. Во всяком случае, главный сначала улетел в командировку, а по приезде пересел на новенькую "Волгу", так что беседы и смычка с трудящимися закончились.

Но самое неприятное было то, что муж сотрудницы, парень горячий и быстрый на решения, собрал манатки и уехал к родственникам в Уфу. Узнав об этом, я пошёл к своему главреду и сказал, что не хочу рушить заводские семьи и писать порочащий памфлет решительно отказываюсь. Неожиданно главред захохотал:

Да, я не упомянул, что временно, пока поднимаю уровень заводской прессы, мне выделили однокомнатную квартиру с видом на главный проспект, по которому несколько раз в год протекала красочная демонстрация, расцвеченная пионерскими галстуками, знамёнами и на совесть отретушированными портретами вождей.

Я любил смотреть на эти советские карнавалы со своего балкона. Сидючи здесь вечерком с массивными кружками пива в руках, мы с двумя друзьями обычно обсуждали последние местные новости. Мне это было необходимо, как воздух, как вода в пустыне, чтобы лишний раз не попасть впросак. А в лужу я садился довольно часто, вот и сейчас, когда сказал, что просто поражён, как наша газета оперативно готова реагировать на письма трудящихся, невзирая на лица.

- Ну, ты и наивняк! - потешались мои собутыльники. - Хилял бы ты домой в столицу, всё равно в нашей жизни ни хрена не поймёшь.

И они, смеясь и перебивая друг друга, объяснили мне на доступном языке, что письмо организовал парторг в назидание, чтобы главный знал, кто в доме хозяин, и не выпендривался, а персональную "Волгу" ему выделили, чтобы не обиделся и не ушёл на соседний завод, ведь без него здесь как без рук.

Так что всё обошлось миром, поговорили - и будя. Больше всех, конечно, выиграла сотрудница. Проведя бессонную ночь в холодной постели, она подхватила детей и на самолёте прибыла к родственникам в Уфу. Там, не унимая ревущих отпрысков, она кинулась в ножки к благоверному с единственно правильными словами: "Не виноватая я!"

Ошарашенные таким массовым и шумным нашествием, родственники тут же сбегали на вокзал и за свой счёт купили всему семейству билеты на вечерний поезд, да ещё успели напечь пирогов с картошкой и жареным луком, чтобы было чем в пути поужинать.

За пару суток, что муж провёл без семьи, он осунулся и - злые языки говорят - побелел висками; но дважды правильные слова жене повторять не пришлось: он схватил детей в охапку и залился горючими слезами, уж очень некомфортно ему показалось у родственников с самого своего спонтанного прибытия, хоть плачь.

- Я больше никогда, никогда... - бормотал он, обнимая всех троих. Так и сидели они на полу - счастливая советская семья.

А больше всех выиграла сотрудница потому, что не только навсегда отбила у мужа охоту даже ненадолго вылетать из домашнего гнезда, но и, сама того не желая, стала местной достопримечательностью, роковой персоной с голливудским именем женщина-вамп.

Молодой специалист из отдела оборудования, пару раз съездивший в Прибалтику на закупку новых приборов, заявил своей беременной жене, что подаёт заявление об уходе и уезжает к юной эстонке.

По отработанной на заводе схеме жена, не мешкая, отправилась прямёхонько всё к тому же парторгу, понимающему женщин с полуслова и всегда готовому броситься на выручку.

Молодому человеку было объявлено, что с этого часа он невыездной, что он обязан оттрубить два года по распределению, там посмотрим, а если что случится с женой, он ответит по всей строгости закона.

Уже возвращаясь через пару лет в Москву, из окна такси я случайно увидел, как самозабвенно молодой папаша играет в песочнице со своим сыном. Вот что значит умная жена.

Как-то по делам службы я присутствовал в суде на бракоразводном процессе. Зал был обшарпанный, народу мало, только заинтересованные и зеваки.

Первой поднялась яркая блондинка с видом весьма эмансипированной женщины, свободной от угнетения и предрассудков. Говорила она вдохновенно, уверенно; я даже записал кое-что.

- Мы с мужем прожили восемнадцать лет, воспитали замечательного сына, который успешно учится на лечебном факультете. То есть мы честно выполнили свой долг перед обществом. А теперь я хочу пожить для себя. Я хочу свободы! Помните: человек создан для свободы, как птица для полёта!

- Я понимаю, что для свершения правосудия вам нужны факты, одни только факты. Пожалуйста: моя жена думает, что я - генератор банкнот, а я всего лишь скромный служащий банка. Если бы в моём распоряжении была не счётная машинка, а казино с кордебалетом, думаю, моя птичка чирикала бы о свободе совсем по-другому. А в случае, если спрос не соответствует предложению, надо просто уходить с рынка ценных бумаг.

Нипа (Негода Иван Петрович) был моим другом ещё с Москвы. Я ему тихо завидовал, потому что женщины любили его отчаянно. Ну, высокий, ну, весёлый, но уже лысоват, брюшко просвечивает и главное - лопоух, будто к чему-то всё время прислушивается. Зато когда видит красивую женщину, всё его существо начинает излучать такие тёплые и ласковые флюиды, что ни одна из них просто так мимо пройти не может. На худой конец, улыбнётся и обернётся пару раз: может, чувак остановится?

Когда Нипу застукали в институтской аудитории, его партнёрша, застёгивая последнюю пуговицу, сказала безапелляционно:

И их оставили в покое, а после третьего курса он на этой Ленке женился, и после четвёртого у них родился сын, Нипин первенец.

Правда, после окончания института они разошлись, но это не имело ровно никакого значения. Например, как-то утром я зашёл к нему и увидел полуголого заспанного Нипу и в открытую дверь спальни, к которой была прибита тетрадь с написанными красным фломастером словами "Что? Где? Когда? Кого?", - торчащую из-под одеяла ярко-рыжую Ленкину голову. Нипины волосы были того же цвета, но с невообразимым зелёным отливом. На мой удивлённо-застывший взгляд он отмахнулся:

Его отец, замминистра, тоже, видать, любвеобильный мужик, погорел на любовнице и был направлен в наш город заведовать институтом сельхозмаша. Нипа, к моей великой радости, прибыл вместе с ним и довольно успешно читал в институте какие-то общеобразовательные курсы. А вот отец, мало того что завёл вызывающего вида дебелую секретаршу, так ещё не пожелал знаться с местной элитой. Когда районный прокурор попросил его зачислить на экономический факультет, конечно, без экзаменов его дочь, тот не нашёл ничего лучшего, как буркнуть:

И под него начали копать. А отыгрались на Нипе, который в своей новой однокомнатной квартире любил устроить приятельский междусобойчик.

В ту субботу, когда арестовали его участников, меня случайно там не оказалось - бронхит замучил, зато была его вторая жена, тоже с ним разведённая, но сохранившая дружеские отношения как с отцом своего ребёнка, Нипиного второго.

Взятых с понятыми трёх мужиков и двух женщин отправили непосредственно в венерологический диспансер и обвинили в умышленном распространении в городе сифилиса.

Тут надо отдать должное отцу Нипы: уже в понедельник из Москвы прибыл зубр - самый известный в столице адвокат - и обнаружил на бланках подчищенные и подтёртые результаты анализа крови всех "злоумышленников". Дальше больше: повторный анализ показал, что все пятеро здоровы и даже могут служить обществу в качестве доноров.

В результате всех отпустили, кроме Нипы, а его, как яркого представителя "золотой молодёжи", отправили "на зону", обвинив в том, что он устраивает в казённой квартире оргии с алкоголем и тем самым растлевает советское студенчество.

Выпустили его через месяц, когда пришло известие, что от инфаркта скончался его отец. Вернулся Нипа в Москву постаревшим, но не отчаявшимся. Работал, жил. И вдруг неожиданное известие: куда-то командированного Нипу сняли с поезда с приступом аппендицита, прооперировали в станционной больнице, но начался перитонит, уже в Москве. Спасти не удалось.

На похоронах у могилы Нипы стояли четыре красивые женщины с четырьмя мальчишками и тихо о чём-то переговаривались. Это были не матери-одиночки, нет, бери выше - разведёнки с прицепом, согласно столичному сленгу, то есть бывшие законные жёны неугомонного Нипы.

И только одна незаконная гражданская жена, с которой Нипа прожил последние два года, стояла поодаль и заливалась горькими слезами, размазывая по щекам дешёвую косметику.

Анекдот подошёл к концу, а мой шедевр явно застопорился из-за того, что на своём жизненном пути я ни разу не встретил мать-героиню. Поэтому нет конца написанному, и всё тут.

Пришлось, скрепя сердце, отправить его в свой архив до лучших времён - может, когда-нибудь наберусь - даст Бог! - какого-никакого семейного опыта, тогда и завершу летопись.

Так оно и вышло. Но прошло немало лет, я даже забыл о нём и о тех эмоциях, которые подвигли меня на его написание. Зато теперь, когда я живу в Америке, совершенно случайно родился конец.

Честно говоря, даже здесь я не встречал женщин, которые бы родили и воспитали десять и более детей, необходимых для получения великого (я не шучу!) звания "Мать-героиня". В среднем в США на семью приходится три-четыре ребёнка, в крайнем случае - шесть, как у посла доброй воли Анжелины Джоли, но такое, замечу, дано не каждому.

Как-то прочёл я в одной русскоязычной газете, что мы, старики, зря постоянно принимаем от давления лекарство, которое показано молодым. Сын очень быстро нашёл мне автора, и я записался на приём в субботу, чтобы лишний раз не отрывать его от работы.

Автором оказалась симпатичная, среднего возраста женщина с копной рыжеватых непослушных волос. Ещё мне понравилось, что она стройная, потому что я никак не могу побороть стойкого предубеждения к толстым врачихам: если она себя не может привести в должный порядок, то до меня ли ей?

В общем, методом проб и ошибок за пару месяцев мы вместе с доктором Софией подобрали мне лекарство, коим я с успехом пользуюсь по сей день. А в первый раз, прощаясь, она сказала:

И София рассказала, что они с мужем ровесники, жили по соседству на окраине Каунаса и ходили в один детский сад, который держали две сестры-литовки. Когда пришли немцы, и те, и другие родители, не сговариваясь, прибежали к воспитательницам, принесли почти все свои деньги и драгоценности и слёзно просили не бросать малолеток, позаботиться о них. А Софиева мама ещё протянула бумажку с американским адресом своего непутёвого дядьки, который сбежал из семьи много лет назад и неуместно оправдывался, временами присылая дурацкие подарки в виде кукол Санта-Клауса или Дяди Сэма.

А в конце войны в Каунас приехал мамин американский кузен и в общей неразберихе забрал их обоих, потому что они всё время держались за руки, чтобы было не так страшно.

И когда, повзрослев, они смогли осознать случившееся, то поклялись, что родят столько детей, на скольких хватит сил. И назовут именами погибших.

Они выросли американцами, стали врачами, русский учат только ради своих русскоязычных пациентов, коих в этом районе предостаточно, так что говорят с акцентом, но почти всё понимают.

- Три старшие девочки получили гранты и разъехались по университетам, две средние учатся в колледжах и помогают нам с мужем в офисе, а мальчишки - вон, глядите! - и она кивнула на окно, добавив, что живут они поблизости.

Я подошёл к раскрытому окну и отодвинул занавеску. Там, на зелёной лужайке, трое разновозрастных светловолосых, в маму, подростков с упоением гоняли мяч; на воротах стоял высокий жилистый мужчина - по-видимому, отец. Они так увлеклись игрой, что не сразу услышали, что София кричит им из окна, велит собираться и захватить с собой из дома Юдиту.

А мне она пояснила, что её семья не религиозная, но по случаю субботы у них традиция - семейный обед в кафе напротив.

И мне стало по-хорошему - если такое бывает - завидно: есть же семьи числом в целую волейбольную команду, да ещё с запасными, а у меня всего один сын и пока лишь одна внучка. И что полезного успел я совершить в юные годы?