Довелось моему отцу-учителю поработать инспектором начальных школ, разъезжая по всему обширному Баргузинскому району в Бурятии. Время было нелёгкое: первые годы становления советской власти на селе с организацией колхозов, раскулачиванием, выявлением вредителей, врагов народа и шпионов, тюрьмами и лагерями ГУЛАГа по всей округе, а также следствием этого - обнищанием всего народа. Питались только от своих огородов, да от тайги - ягодами, орехами и грибами. Магазины пустовали, не хватала бытовых товаров, одежды и обуви. Донашивали то, что было приобретено ранее, но оно быстро старело, ветшало, изнашивалось. Поголовная нищета провоцировала людей на неправомерные поступки. Обворовывали на селе огороды, крали единственную коровенку в многодетной семье, раздевали едва ли не донага хоть сколь-нибудь прилично одетого человека, подкараулив его в узком темном проулке. Доходило до того, что врывались в дома, забирали одежду и еду. Творили это все не столько местные - их-то на селе в лицо знали, сколько беглые каторжане, чтобы сменить свою арестантскую робу. Так вот и в наш дом средь бела дня, когда дома были одни старики-родители и мы, малые дети, ворвались двое беглых и, спокойно порывшись в шкафу, выбрали себе две пары почти новых отцовских брюк и пиджаки с рубашками. Прихватили ещё и нижнее бельё с шерстяными носками. Знали они, куда шли. Инспектор школ должен представать перед взором учителей и учеников опрятно одетым. И остался наш папа в чем был. А при его работе с постоянной тряской в телегах на пыльных дорогах нашего района, растянутого на сотни верст, с селами и деревнями, раскиданными на 40-50 километров друг от друга, там, где и за сутки не добраться, одежда изнашивалась быстро. Никакого транспорта инспекторам не предоставляли, легковых или грузовых машин в наших глухих краях тогда вовсе не водилось. Иной раз председатель колхоза выделял отцу свою телегу или школа давала лошадь. Иногда же подхватывала попутка. Но чаще всего отец сам нанимал ямщика за свои деньги или за шкалик водки. Торговаться не приходилось, взяли бы только. Так и работал он больше себе в убыток. Ездил во все концы, и все в одном-единственном костюме. А тут ещё погода наша сибирская не в радость: снежные бураны зимой, слякоть и летние ливни летом, заполняющие водой глубокие ямы, разбитые колесами телег. Отцу не раз приходилось помогать ямщику вытаскивать застрявшую телегу.  Дороги были безлюдными, помощи ждать неоткуда.

В своем увесистом чемодане отец возил республиканские инструкции, указания районо, учебники, наглядные пособия. Личные его вещи лежали там же: носки, мыло, бритва, лекарства, сменная рубашка, полотенце. А вот нижнее белье, брюки - только то, что на нём. Белье стирал сам, когда бывал на постоях. Тогда и баньку ему топили. Зимой надевал длинное стеганое пальто с ватником и фуфайкой, меховую шапку, варежки, а на ноги - валенки. Возил с собой ещё и собачью шкуру ноги прикрыть. Пережидая подолгу погоду, кормился у крестьян, ни от какой еды не отпирался, что давали, то и ел, даже похлебку из сухой крапивы. И на том спасибо! Купил бы себе еды, но ни магазина, ни лавки порой за сотню верст не сыщешь. И снова расплачивался монетой или бутылкой водки, которую всегда возил с собой на такой случай. Но сибирские крестьяне, в большинстве своём народ с понятием и щедрый, даже в дорогу давали крынку молока, туесок с брусникой да сала кусок с краюхой хлеба. Но случалось и такое, что и на ночлег не пускали. В сибирской глухомани, где в деревне не более 5-10 чахлых избёнoк, господствовал свой уклад жизни, особенно, если жили в ней бывшие каторжане, властью напуганные до смертных дней своих. И тогда хоть ночуй на улице. А ехать-то надо! Так вот однажды, оказавшись в такой ситуации, отец заметил возницу с телегой-коробом, доверху забитым топорами, серпами и пилами, которые он вёз в дальний колхоз. Было холодно, шел снег с дождем, и день уже ко второй половине подходил, и отец, отчаявшись обрести временный приют и ночлег, уговорил ямщика подвести его ближе к школе в соседней деревне. Посопротивлявшись, ямщик все-таки посадил отца на свою телегу. Тот смог примоститься только на краю, поджав ноги и держа свой чемодан на коленях. Рад был и этому, какой уж тут комфорт! И все было бы терпимо, если бы не разбитые дороги с колдобинами и глубокими ямами. И тут случилось непредвиденное: телега завязла в грязи. Выбираясь из неё, лошадь сделала такой рывок в сторону, что телега наклонилась набок, да так, что отец едва не угодил в яму. А пилы, повалившись на него, весьма усердно ездили своими зубьями по его ноге, порвав ему брюки до размеров большой дыры в аккурат на уровне колена. Даже ногу поцарапали до крови. Ямщик, сидевший далеко впереди, помочь не мог. Выбравшись из ямы, он стал наводить порядок в телеге и, оглядев отца, выразил сожаление о случившемся одной-единственной фразой:

- И угораздило же тебя, паря, подсесть ко мне.

Он подвез отца к школе. Денег за проезд не взял, посоветовав оставить их на новые брюки.

В перепачканной одежде, едва разгибая окоченевшие ноги, с чемоданом на руках, отец вошел в здание школы. Здесь его уже ждали. Первыми подбежали дети, подошел и учитель. Отец сразу прочел удивление на их лицах. Что это за начальник такой приехал в рваных брюках наставления им читать, как опрятно одеваться? Извинившись за свой вид, он сразу объяснил случившееся. Занятия в школе прервали, и учитель повел отца к себе домой обогреться, переночевать и решить проблему с брюками.

Вот с этим-то и возникли определенные трудности. Жена учителя была озадачена, так как зубья пил так усердно измочалили ткань брюк, что образовались зигзагообразные дыры в несколько рядов. Ничего не оставалось, как, экономно обрезав края до пределов здоровой ткани, сшить край с краем. Женщина так и поступила, заузив брючину настолько, что согнуть ногу в колене, не разорвав шитье, было крайне трудно. Но отец старался беречь шов. А что ему было делать? Купил бы новые, но такой товар в местной лавке не водится, а учитель свои отдать не может. Вторых приличных у него самого нет. Жители деревни, оповещенные детьми, сочувственно смотрели на отца, когда он, "прихрамывая", шел по улице в поисках магазина промтоваров. Но тщетно! Такового в этой деревне не оказалось. Оставив учителю инструкции и наставления касательно учительских дел, через два дня отец покинул это приветливое семейство, поблагодарив за приют и заботу о своих брюках. Вернулся бы он домой, но впереди ещё три школы в разных концах района. Да и срок командировки ещё не вышел. А брюки медленно расползались по шву, образуя прозрачную сетку. Ситуация была не из легких, а ехать надо. В очередной школе, куда отец прибыл через сутки езды, работали два учителя, было общежитие для учеников из дальних селений, курсы ликбеза для взрослых. Его приветливо встретили, дали согреться и отдохнуть с дороги. Оба учителя звали к себе домой, чтобы пожить сколько необходимо, но он предпочел остаться ночевать в школе при общежитии.

Настроение у отца окончательно упало, когда он осмотрел это учебное заведение - классы, коридор, комнату общежития, кухню и столовую. Кроме убогости самого здания, ветхого, покосившегося, с побитыми стеклами, заделанными фанерой, обшарпанными стенами в коридоре, шаткими половицами и плесенью по углам, наводило тоску и состояние самих классов. Вместо парт были дощатые столы и скамейки, керосиновое освещение, сквозняки, холод, недостаток учебников и тетрадей. Не лучше выглядели спальные комнаты. Бледные, хилые дети спят на травяных матрацах под тонкими одеялами, почти не раздеваясь на ночь, в домотканых носках с обмотками. Днем на ногах у них валенки, грубые ботинки или кирзовые сапоги. Туалет на улице, а на ночь - ведро с крышкой посреди спальни. Дети не столько застенчивы, сколько забиты нуждой. Ночью за ними присматривает сторож. Он же и рассказал отцу, что председатель колхоза и учителя пьют безмерно, и о школе никто не заботится, что многие дети работают в колхозе и вообще не учатся.

Расположившись на травяном матрасе на полу спальной комнаты, отец долго не мог заснуть и прислушивался к ночным звукам. От ветра трещали доски на крыше, слышались детские голоса, кто-то разговаривал и стонал во сне. Страшное уныние и отчаяние охватило его. Вспомнил и свое детство в постоянной нужде, тревогу родителей за свою семью, свою учительскую работу за проверкой тетрадей длинными ночами при свете лучины. Пытался он философски осмыслить свою жизнь, свое положение в ней. Если все будет так и дальше, впереди маячила более страшная перспектива. Власти были равнодушны к таким, как он, покорным и безропотным. Отец с ними никогда не спорил, он им подчинялся, хотя и понимал, что, по сути своей, это была злая пародия на власть. Кругом забирались на каторгу лучшие люди. Да и сам он едва не угодил в лагеря. Гонения и невзгоды рано состарили его, а манера держаться прямо и с достоинством ушла далеко в прошлое. А сейчас главной своей задачей он видел сохранить семью, поднять детей, дать им образование. 

Заснул он под утро. Но это был сон, наполненный страшными видениями дня. Снились ему полуголодные ребятишки. И свои, и эти, из спальной комнаты. Проснулся рано, планируя привести себя в порядок. Помылся, побрился, почистил одежду. Но, к несчастью, обнаружилось, что за время сна шов на брюках полностью разошелся и требовалась срочная починка. Так и предстал он перед учителями, где без недомолвок объяснил им причину наготы своего колена. Теперь он был полностью зависим от них. Требовательный к себе, он чувствовал свою ущербность, хотя и держался с достоинством. Он не умел притворяться и хитрить. А снисходительное отношение к себе воспринимал как форму оскорбления. Правда, никаких обидных слов в свой адрес отец не услышал. Так или иначе, он отвлек окружающих этой своей проблемой с брюками от повседневного однообразия. Один из учителей повел отца к себе домой, где на время починки одолжил ему свои парусиновые штаны. Жена учителя, со значением оглядев дефект на брюках, сразу предложила поставить заплату. Знала она, что это не такое уж великое искусство - заплаты ставить. Испокон веку крестьяне ходили в заплатанных одеждах, на локти, на спину ставили они то, что под руку попадет, - парусину и рогожу, овчину и сукно, пришивая его дратвой. Не найдя у себя дома ничего подходящего на заплату по цвету и фактуре, учительша пошла по деревне, повесив отцовские брюки на руку и объясняя всем встречным особую значимость проблемы. Что, мол, брюки эти самого учительского начальника из райцентра. Так по всей этой деревне разнеслась весть о несчастье моего отца. Ему многие даже свои рабочие брюки предлагали. А кто-то припомнил, что у попа в их церкви ряса точь-в-точь из такой же ткани, как отцовы брюки, даже цвет подходит для заплаты. Но как просить батюшку отрезать кусок полы, да ещё еврею? Грех-то какой!

Отец же тем временем сам пошел по деревне поискать в магазине приличные брюки. Но тщетно. Не такие уж важные господа здесь жили, чтобы в костюмах ходить. Им в колхозе надо было работать да социализм строить!

Так ни брюк, ни нужной ткани на заплату в этой деревне не нашлось. И решила жена учителя, чтобы закрыть эту злосчастную дыру, вставить кусок однотонной рогожки. Но, сотканная из упругих нитей, похожих на тонкую проволоку, рогожа сохраняла при движении ногой все изгибы, а когда отец раздевался, её стойкий купол не давал брючине упасть.

На том эпопея с дырой на брюках и закончилась. Сократив на несколько дней срок своей командировки, оставив все инструкции и предписания заботливым учителям и уведомив председателя колхоза о бедственном положении школы, отец вернулся домой. Усталый, простудившийся, он несколько дней приходил в себя, проклиная навязанную ему работу, от которой только пустота в душе и никакого морального или материального удовлетворения не было. Мама пыталась успокоить его, мол, бывало и хуже, когда он был совсем без работы. А брюки - это дело наживное. В крайнем случае можно и галифе носить, которые отец почему-то считал "господскими выходками". Но так и случилось: позаимствовав галифе у брата, отец явился в районо с портфелем, набитым отчетами о поездке. Там уже знали об его истории с брюками, осуждающе на него посмотрели и предупредили, что завтра будет заседание парткома о его работе и поведении. И оно состоялось. Величественно восседал в роли председателя секретарь парткома. Отец подробно изложил результаты своей поездки по району, обратив особое внимание на нищенское состояние школ, на неохват обучением многих детей, на то, что нужны значительные денежные вложения для решения этих проблем.

Вот тут-то председателя собрания и понесло! Где взять эти деньги? Поэтому все внимание собрания он переключил на "хулиганские выходки отца, порочащие высокое звание советского учителя. И не просто учителя, а представителя районо". 

- Партии такие не нужны! - кричали из зала, единогласно проголосовав за выговор с увольнением с работы. 

И ушел отец с собрания как бессловесная и ни на что не годная тварь. Он понимал, что эти вынужденные каникулы - дело не одного дня, что истоки его более глубокие и что не в одних только брюках кроется проблема. Строй такой и власть такая. Нужно было начинать самому бороться за жизнь. Долго он бездельем не наслаждался и занялся своим хозяйством, починил крышу на доме, привел в порядок сарай и надворное хозяйство с оградой. Починил всем обувь, косил сено, готовил дрова. И все бы было ничего, если бы не оставалась душевная смута и укоры совести из-за отсутствия денег на одежду в семье и на новые брюки для себя. А нищета многому учит людей. В одном вопросе помогла мама, в результате чего решили проблему с юбкой для меня. Она её сшила из остатков его порванных брюк, да так на вырост, чтобы ещё и сестра поносить смогла. Не пропадать же такой драгоценной ткани. Но ничего бесследно не проходит. Меняются времена, меняются и нравы. Поэтому мне сейчас подумалось: а не положила ли дыра на отцовских брюках начало новой теперь моде ходить в драных джинсах с лохмотьями по краям дыры. Как знать, может быть, её им тоже пилой делают. Но эти лохмотья уже от богатства. Жаль только, что авторство на такую моду за моим отцом не сохранилось, прославился бы на весь мир.