... В этот год в СССР случился очередной голод. Конечно, об этом не писали, всё у нас в СССР было, как обычно, разлюли малина. Это у проклятых империалистов забастовки, локауты, голод, протесты. Много лет спустя Лев узнал, что всю войну несчастные американцы вынуждены были - кошмар! - есть курятину и индюшатину: говядина и свинина были конфискованы для армии.

После школы Сима и Лев шли в магазин "отоваривать" хлебные карточки. Выстояв час в очереди, Сима получала 1750 граммов чёрного хлеба: отец как служащий (из армии его уже попёрли) - 500 г, Сима, Бела и бабушка - иждивенцы - по 300 г, Лёвчик - детская - 350 г. Лев наблюдал, как продавщица взвешивает хлеб: раз - полторы буханки на весы, раз - ещё 250 граммов. Вот тут-то начинались довесочки! Несколько из них Сима по дороге домой скармливала Лёве. Но иногда дурная тётка "угадывала" вес сразу - и Льву доставался шиш. Хорошо выручили семью мешок перловки и полмешка пшёнки, оставшиеся от офицерского пайка Ефима. А потом... что потом? Покупали полугнилую картошку, лук и морковку на базаре, получали в магазине "жиры" - самый дешёвый "молочный" маргарин - и Сима что-то химичила.

Видимо, положение было настолько скверным, что в Кишинёв заявился предсовмина Косыгин. Провёл с местными холуями партхозактив, объяснил международную обстановку и даже доказал, что стране остро нужна пятимиллионная армия. К счастью, кто-то из холуёв догадался повести Косыгина в больницу, где несколько дней назад открыли отделение для дистрофиков... Косыгин был убит увиденным. Выделил Молдове 5 вагонов муки и два вагона с перловкой, пшёнкой и горохом. Как-то раз Ефим явился домой весь в муке, но радостный: в МВД выдали 3 килограмма муки! Исааку дали лишь один килограмм - но зато, оформляя выставку достижений народного хозяйства (а достижения - ещё какие! - были), умудрился умыкнуть две банки сливового повидла. Целый месяц семья по утрам лакомилась оладушками с повидлом!

... В школе у Лёвы на большой перемене ввели "завтрак" - отваренную на чистой воде без соли сладкую мороженую картошку с зелёным солёным помидором. Есть это "блюдо" было абсолютно невозможно; ой, сколько раз бедный Лёва получал по голове помидором! Но и он промахивался редко. А учителя приспособились: выбирали себе более "приличную" картошку, варили, делали зажарочку - и получался приличный супчик-рассольник.

На одном из уроков Вера проинструктировала своих учеников: если по дороге в к школу или домой вы увидите труп, не надо подходить к нему (чтобы не подхватить инфекцию или насекомых) и следует немедленно сообщить ближайшему милиционеру; довелось и Лёве пару раз искать милиционера... К неурожаю прибавилась политика партии и правительства: из деревни вывозили всё, вплоть до посевного материала. Тысячи голодающих крестьян двинулись в города. Их пытались как-то подкормить, изобрели гематоген из крови животных, на окраине города развернули городок из списанных армейских палаток, где можно было переночевать в непогоду, а зимой - укрыться от мороза, получить на завтрак миску каши и стакан морковного чая. Появились в городе несколько пунктов питания. В больницах открыли отделения для дистрофиков, но всё это была капля в море.

Молдавская деревня вымирала.

Сима вышла замуж за Исаака - гравёра, сразу родила двух мальчишек. Исаак был весёлый, остроумный человек, он знал кучу хохм, баек, анекдотов - и это было единственное светлое пятно в жизни Штейнов. Ефим всегда был хмур. Бела в тифе родила ребёнка, через 3 дня он умер - и погрузилась в тяжелейшую депрессию, из которой вышла через 3 года. (Тогда слова "депрессия" никто не знал, и диагноз Беле не ставили; естественно, и лечения не было.) Сидела молча целыми днями на диване, ничем не интересуясь. Лёва любил у неё подписывать дневник: если у Ефима операция эта вызывала праведный гнев по поводу двоек и троек, то Бела молча подписывала дневник, даже не потрудившись перелистнуть страницу.

Зима 47-48 гг. года была холодной. Намело сугробы, часто ртуть падала до 20-25 градусов ниже нуля - и тут, как назло, развалились Лёвины ботинки. Сапожник отказался их чинить - подмётку не к чему было прибивать. И денег не было, и обуви в магазинах тоже. Появилась надежда несколько дней посидеть дома... Вот было бы здорово! Но тут, как назло, Сима раздобыла где-то сильно поношенные женские сапожки на каблуке. Лёва вздохнул... Сапожки были на пару номеров больше. Сима дала крошечные клаптики на портянки и этим удовлетворилась. Клаптики скатывались, подмётки пропускали снег...

В этом году в школе ввели новый порядок: опоздавшие на урок не допускались в класс до окончания урока. Лёва никогда не опаздывал - за этим строго следила бабушка. Но как-то раз, в сильный мороз, сторож с бодуна дал звонок минут на 10 раньше - и Лёва опоздал, ему пришлось целый урок гулять под окнами класса. И когда он, наконец, зашёл в тепло - ноги нестерпимо заныли. Когда он вернулся домой и снял сапожки, бабушка и Лёва ахнули: его пальцы были ярко-красного цвета. Обморожение! Стеная и охая, бабушка смазала пальцы гусиным жиром, боль утихла. Вечером она заявила Ефиму, что больше в этих сапогах Лёву в школу не пустит. И всё.

            Повисла тишина... Ефим проворчал, что меньше надо гонять в футбол. Исаак взял сапожки, повертел, вздохнул. Насадил на лапку, закрепил шпильками подмётки. Потом вырезал из толстого румынского картона стельки, вставил в сапожки. Сказал Беле, что и ей не грех вспомнить о своём ребёнке; Бела нашла в комоде старые носки, кое-как их заштопала, а Исаак достал две байковые тряпки и показал, как мотать портянки. Ремонт, носки, стельки и портянки "уменьшили" размер, ноги почти не мёрзли!

Но с тех пор мизинцы в холодную погоду воспалялись - напоминали о зиме 47 года.

            Повести ребёнка к врачу никто не догадался.

Осенью 47 года в Кишинёве разразилась эпидемия тифа, и Лев с бабушкой (неразлучная пара!) загремели в инфекционную больницу. Лёву скорая взяла прямо с урока арифметики. Он три дня метался в жару, и врач сказал Симе, что если она не достанет 12 уколов пенициллина, он за жизнь ребёнка не отвечает. Сима метнулась на базар, но уколы стоили 500 рублей. Таких денег не было и в помине, и Льва предоставили воле судьбы. Выжил. И после трёх недель вернулся домой и в школу "и худой, и бледный" со справкой из больницы и запиской Белы. Бабушка вернулась из больницы неделей раньше.

И семья Штейнов и Шустера (фамилия Исаака) погрузилась в нищету! Ефим после 7 лет безукоризненной службы должен был получить очередное звание "капитан", но его без объяснения причин выгнали из армии, оставив вольнонаёмным на 500 рублей. Он было взбрыкнул, бросил заявление об уходе, но его пригласили к замминистра, который разъяснил, что времена тяжёлые, и коммунист должен работать там, где его поставит партия. В стране уже широко разворачивалась борьба с безродным космополитизмом и преклонением перед Западом. Стали исчезать евреи... В кабинете сидел какой-то член, во время разговора он не промолвил ни слова, но именно его Ефим убоялся больше всего; порвал заявление. 8 человек стали жить на мизерные зарплаты Ефима и Исаака - ну, и на тройки Лёвы. Исаак стал брать домой работу - переводить на молдавский язык картинки из учебника географии. Мизер.

... Каждый год весной проводились ничтожные снижения цен, и Исаак шутил, что на мясо, рыбу, масло цены можно снижать хоть до нуля - их в магазинах не было, нет и не будет. Вот решения партии и правительства - есть, колоссальные успехи сельского хозяйства - есть, достижения пищевой промышленности - есть, а зубы на полке. Ефим шипел, но Исаак только махал рукой. Всё остальное - на базаре, в 3-4 раза выше магазинных цен.

К 48-му году Бела вроде оклемалась, стала интересоваться жизнью и ходить с Лёвой на базар. Деньги держал Лёва - Бела как-то потеряла 100 рублей. К мяснику стояла небольшая очередь, мясо покупали двое молодых хорошо одетых мужчин. Мясник взвешивал им лучшую телятину и баранину. Мужчины сложили мясо в большие сумки, потом один из них достал бумажник и небрежно бросил на прилавок десять сотенных бумажек. И Лёва подумал, что где-то там, за горизонтом, есть, наверное, другая жизнь, где тысяча рублей - не деньги! Ефим с Исааком вместе получали в месяц эту несчастную тысячу, считали каждую копейку.

А Бела купила килограмм говядины за 30 рублей, вздыхая, - мясник насовал костей...

            Лёве было холодно. В школе истопник воровал дрова - и последние два урока приходилось сидеть в пальто. В классе было 40 оболтусов, а парт - 15, поэтому некоторые садились по трое. Вот попробуйте что-то написать, сидя втроём на одной парте и в пальто! Поэтому Вера последние уроки отдавала пению (обычно горланили изо всех сил "Варяг") или физкультуре (бегали вперегонки во дворе или играли в "цепи") либо проводила классное собрание (бранила двоечников). Дома тоже топили весьма экономно - боялись не дотянуть до тепла. Тепло Лёве было только ночью, в постели, укрывшись сверх одеяла своим пальтишком, и особо - когда кот Василий, мурлыча, устраивался в ногах. Василий был верным другом Льва. Когда Ефим (иногда нарочно) орал на Льва - кот шипел, мяукал и пытался когтистой лапой достать Ефима. Настоящее цирковое представление! Но утром приходилось вставать в холодрыге и, выпив жиденький чай, шлёпать тёмными разрушенными улицами по снегу и грязи в обрыдшую школу - бррр...

Лёва много читал; за чтением забывал об арифметике, "Ми-кулах", отцовском "идиот", материнском равнодушии, перловой похлёбке, Шпаке, холодрыге в школе и дома... И думал: есть же где-то - чёрт побери! - белые теплоходы, пальмы, пляжи и лагуны, моряки в белом, где люди не думают о дровах, сапожнике, о том, как бы списать контрольную по арифметике, как-то вызубрить тяжёлое стихотворение Некрасова "Родина", 6 падежей и сколько ещё там спряжений, склонений и чисел, набить морду Шпаку...

... Ровно через 50 лет Лёва на белом круизном лайнере побывает на Карибах, увидит пальмы, лагуны и острова, будет купаться в тёплом Карибском море, имея в кармане никому не нужный здесь советский диплом юридического факультета, для получения которого было положено столько сил и здоровья.