на главную очередной выпуск газета наши авторы реклама бизнесы / Сервисы контакт
флорида афиша что и где развлечения интересно полезно знакомства юмор
 
<Вернуться Гуревич, Берта
Случай из практики
(Из серии рассказов "Из жизни сибирской глубинки")

Каждый человек неизменно вспоминает своё прошлое. Вот и у меня появилось желание мысленно вернуться в те годы, когда только начиналась моя хирургия. Надо сказать, что этот вид врачебной деятельности нелегок, крайне ответственен и требует бесстрашия. Ведь хирург, стоя у операционного стола со скальпелем, по сути, держит в своих руках доверившего ему свою жизнь пациента. Условия для работы в начале 50-х годов прошлого века в отдаленных районах Сибири, где я начинала свою практику, были аховские - приходилось точить этот скальпель бруском, даже для глазных операций. Тогда брусок как важный инструмент возили с собой. К счастью, всё это в прошлом. Сейчас достижения современной медицины таковы, что желудок можно удалить эндоскопом через минимальные разрезы и проколы брюшной стенки. Честь и хвала такой хирургии! Но и хирургия тех времен, о которых я пишу, - это не только мастерство, но и геройство, когда ты один на один с больным, а совета спросить не у кого, и всю ответственность за исход операции ты берешь на себя. Потому и запомнились мне неординарные события и случаи из моей практики.

В 1950 году, после окончания Иркутского института по специализации "Хирургия", я поехала в Якутию, в посёлок Усть-Нера, где работали две мои родные сёстры: одна - лор-врач, другая - хирург. Захотелось и мне присоединиться к ним, чтобы жить одной семьёй. Но вот официального направления у меня не было. Меня приняли на работу как вольнонаемную и исправно платили зарплату. Правда, приняли с условием, что только я буду обслуживать вызовы по району, и мне приходилось выезжать и в проливные дожди, и в лютые морозы. Ведь посёлок Усть-Нера находится в зоне полюса холода Оймяконского района Якутии. Пользовалась любого вида транспортом: верхом или в телеге на лошадях, на розвальнях оленьих упряжек, порой и самолётом.

В этот раз главному врачу поступил необычный экстренный вызов: в один из посёлков в 70 км от Усть-Неры срочно потребовался хирург, и обслужить его надо было, как позже выяснилось, не самолётом, а по-тихому, "без шума и пыли". Это был тот самый случай, когда пациент ценой своей жизни отказывался лечиться в благоустроенной больнице, чтобы сразу, малость поправившись, "слинять" в неизвестном направлении, да так, чтобы не загреметь снова в ГУЛАГ, да ещё с удвоенным сроком за побег. Я не знала, что за вызов мне предстоит обслужить, и недоумевала, почему через болота и топи, что на пути к этому посёлку, я должна ехать в тряской телеге, когда хирурга туда всегда доставляли самолётом. Дали мне ямщика, и мы чуть свет выехали на этот вызов. Стояла середина лета, жара, донимали комары, было боязно подхватить малярию. За всё время пути видели только одиноких охотников-якутов. Когда до посёлка оставалось километров 15, к нам в телегу вскочил мужик лет под 50, бородатый, неряшливо одетый. Он нам объяснил, что едем мы к его "корешу", и он будет нас охранять. И я сразу не поняла, от кого охранять. Тут же рядом положил охотничий лук, пояснив, что "это лучше ружья, бьёт без промаха, выстрела не слышно, пороха не просит и летит куда надо". Забросил на телегу добытую им птицу и добавил: спасёшь, себе возьмёшь. Как будто это был мешок с алмазами-золотом, которые здесь же и добывали. Он хорошо знал дорогу и помог ямщику выбрать короткий путь. Мужчина поведал нам, что в прошлом он юрист, но в тюрьме "окончил другие университеты". Раньше людей защищал, чтоб "всё по закону было", а себя вот защитить не смог, "клепанули" ему две статьи, семья неизвестно где, вся жизнь пошла кувырком, потому и бежал. Всё какая-никакая, а воля. Спасибо якутам. Добрый это народ, беглые с ними дружат. Они и спрячут, и обогреют, и накормят, хоть и сами живут трудно, делают это не за страх, а по своей природной доброте.

Незаметно за разговором въехали мы в посёлок. Наш попутчик показал нам больницу - деревянное здание барачного типа. За ней - небольшой аэродром. Во дворе стоял закрытый фургон для обслуживания вызовов в округе. Врач в больнице не числился, его обязанности выполнял фельдшер-якут. Он нас и встретил.  Поторапливая, - я едва успела оглядеться - повёл меня по длинному коридору больницы в дальнюю палату с выходом во двор. Показывая свои небогатые познания медицинских терминов, объяснил, что мне предстоит оперировать в брюшной полости из-за огнестрельного ранения, что ассистирует он сам, а палатная сестра будет за операционную, что наркоз этому пациенту не нужен, "так можно". Я вошла в палату. В воздухе стоял тлетворный запах годами не мытого тела. Мужчина лет 40-ка лежал голым на левом боку, с поджатыми к животу ногами, не мог повернуться, обескровленный, бледный. Поздоровался, поблагодарил за приезд и не забыл спросить фельдшера, где его подельник. Успокоился, когда из коридора донеслось "Здеся, здеся!" В палате горела электрическая лампочка, и я заметила, что электричество, подававшееся больничным агрегатом, "то потухнет, то погаснет", но, к счастью, гаснет ненадолго. Я спросила, как в операционной обстоит дело со светом. Ответили: "Есть фонарь".

Как и положено, я начала собирать анамнез: чем болел, что и когда с ним случилось. Выяснила только, что мужчину давно треплет малярия, что его кусала змея и лечился он травами у якутов, что "сердцем он здоров". А потом прокуренным голосом рявкнул: "Хватит снимать допросы, много не разговаривай, будешь много знать - состариться не успеешь!" Вот и весь разговор. У меня ёкнуло сердце. Но всё-таки я выяснила у него, что вчера в него "бабахнул дробью один дружок, упёрся в бок своим дулом и дал по мне, что терпел весь день, а к ночи стало плохо, даже сознание терял". Я тут же спросила, знает ли милиция. Глупость, конечно, с моей стороны, но сразу последовал ответ: "Попробуй только, сам уложу!" Показал увесистый кулак и тут же добавил: "И давай коли меня скорее, что у тебя там есть. На наркозе я спать не буду и водяры, а лучше спирту дай". Я ходила по операционной, как загнанная в угол. Выбора у меня не было. Всё это кардинально отличалось от общепринятого подхода к такого рода операциям: чтоб без наркоза, без консервированной крови и запаса новокаина. По всей клинической картине, позе больного и расположению огнестрельных ран в левом боку я поняла, что ранена селезёнка. Селезёнку мне не приходилось удалять, знала только, что есть здесь определённые технические трудности. Меня это особенно страшило. Медлить было нельзя. День подходил к концу, от тряской езды в телеге по жаре, искусанная комарами, я очень устала. Организовав капельницу с глюкозой и сердечными препаратами, я приступила к операции. По вскрытии брюшной полости сразу хлынула кровь. Я тут же собрала её в банку, чтобы перелить её же хозяину. Селезёнку, дряблую от малярии, кровоточащую, с разорванной капсулой, пришлось удалить. Я привлекла весь запас своих знаний по технике этой операции и с задачей справилась. Удалила ещё несколько свободно лежащих дробинок рядом. Надо сказать, что пациент вёл себя безукоризненно, не ерзал по столу, иногда только скрипел зубами и стонал. Не обошлось и без мата, уж не знаю в чей адрес. После операции потребовал ещё "морфию и спирту". Я же 2-3 раза в день его навещала, опасаясь падения кровяного давления. Боялась я и нагноения в швах и в животе, поскольку мой уважаемый ассистент был не только абсолютно пассивен на операции, а ещё позволял себе нарушать правила асептики, постоянно через тонкую марлевую маску вытирая свой нос. Когда настало время снимать швы, мой пациент заявил, что торопиться с этим не следует, и дал понять, что видимся мы с ним в последний раз. И наутро следующего дня я его в палате не нашла. А фельдшер, облегченно вздохнув, сказал, что это сделает в землянке ГУЛАГовец, доктор, что сестра дала ему с собой бинт и марлю. А мне подумалось: вот уж поистине поражает сплоченность и взаимовыручка этих людей, попавших в НКВДшную молотилку. За несколько дней после операции у меня с пациентом сложились добрые доверительные отношения. Я полностью представляла себе его положение беглеца и сочувствовала ему. Он признался, что он крупный ворюга, грабитель и убийца охранников лагеря "и ещё кое-кого", что он главарь банды и что за ним давно охотится НКВД, что выстрел получил от такого же главаря за владение этой территорией, что оба сбежали из Индигирского ГУЛАГа, где строили Магаданскую трассу и добывали золото, что сейчас он не опасается особо за то, что его выдадут властям жители деревни или сотрудники больницы, но всё-таки лучше пораньше убраться отсюда. Похвалил меня за то, что я не сообщила властям про его огнестрельное ранение, зная о том, что за это можно и срок схватить. Надо сказать, что дружно хранили молчание все, кто имел к этому хоть какое-то отношение. Знал, конечно, и мой главный врач, направляя меня сюда по-тихому.

Я в тот же день, когда исчез мой пациент, выехала той же телегой в Усть-Неру. Мой ямщик успокаивал меня тем, что это весьма благодарный народ, ценит каждую услугу и помощь, особенно такую. Но в то же время этот народ непредсказуем и стоит остерегаться противников моего пациента. А потому мне лучше уехать из этой округи куда подальше. К моему удивлению, эту же точку зрения разделял с ним и главный врач. Он сразу, как я приехала, поинтересовался, что это был за пациент (как будто сам не знал) и сообщили ли в милицию. Если же нет, то мне лучше уволиться. Свои тревоги подтвердил заготовленным заранее приказом о моём увольнении "по собственному желанию". О зарплате за этот месяц главный врач умолчал. А я же время измеряла расстоянием и в спешке выехала "подальше", в Иркутск. Поскольку меня, постоянную жительницу Забайкалья, всегда прельщал Север, в Иркутском облздравотделе я взяла направление на работу в северный район Иркутской области - Казачинско-Ленский, где продолжала свою хирургическую деятельность и снова периодически общалась с беглыми из ГУЛАГов, поскольку они держали под своим надзором всю Северную округу Сибири - Якутию, север Иркутской области, Забайкалье. Особенно много было амнистированных после смерти Сталина. Кто направлялся в свои края, а кто и доживал свой век в Сибири. Одним из них оказался и мой бывший пациент из Усть-Неры. Он был на пути к себе в Заволжье. Однажды в дверь моей квартиры постучали. Передо мной предстал мужчина, вполне прилично одетый, и спросил: "Не узнаёте?"

Что-то знакомое было в его облике, и я стала припоминать. Тогда он, подняв рубашку, показал шов на животе: "А теперь?"

Я, конечно, вспомнила его. Весь вечер мы просидели за чашкой чая, вспоминая события тех лет. Он уже не использовал лагерный жаргон, речь его была выразительной, грамотной и вежливой. Пояснил, что "крови-то особой на его руках нет, что успех любого дела решает золото; чтоб при обысках не нашли его где-нибудь в заначке, он его глотал дня за два до побега и "наглотался полное брюхо". А то, что в руке держал, отдал охране, "чтоб хвоста не было". Потому и в землянку после побега из больницы сыщики не заглядывали, они даже его стерегли. Вот что такое золото! И сейчас оно ему помогло оформить новый паспорт.

Мы распрощались, шутки ради, языком зэков, он оставил мне на память меховую куколку якута и быстро вышел. Больше я его в посёлке не видела. Я была счастлива тем, что сохранила жизнь этому человеку. И вообще, что может быть величественнее - сохранить жизнь заключённому, отцу, матери, ребёнку, роженице. Среди моих пациентов были и яркие личности, и брошенные старики и дети, ездила по бедняцким деревням, оперируя в неимоверно жутких условиях, нередко в крестьянских домах. И здесь, в эмиграции, я с любовью вспоминаю своих пациентов, которые умели оценить мой тяжкий труд. На хирурга всегда надеялись, как на Бога, и разные встречались мне люди. Одни, родственники обреченных больных, которым уже нельзя было помочь, даже после похорон говорили слова благодарности, когда я последние минуты их жизни сгладила своим присутствием. А другие, уже поправившись, выговаривали мне, что не было надлежащего ухода, выискивали организационные недостатки, даже жаловались в районные органы и особенно злобно выступали, когда шла борьба с "врачами- вредителями". Но, зная условия работы врачей, начальство никаких мер не предпринимало.

Вспоминается случай, когда я всё-таки схлопотала выговор. Это был парень лет 25-ти, загремевший в ГУЛАГ почти подростком. Он получил травму коленного сустава на лесоповале, так, что нога не разгибалась. "Выпрями мне ногу!" - и всё тут. Требовалась реконструктивная операция. Пожалела я парня, вызвала самолёт из Иркутска и отправила его в Иркутский ортопедический институт, за что и поплатилась, поскольку санитарная авиация обслуживала только экстренных больных. Мне вынесли выговор, и я была рада тому, что не заставили меня оплатить этот рейс из моей месячной зарплаты 60 рэ.


 
 

Гуревич, Берта
№164 Feb 2018

 

Our Florida © Copyright 2024. All rights reserved  
OUR FLORIDA is the original Russian newspaper in Florida with contributing authors from Florida and other states.
It is distributing to all Russian-speaking communities in Florida since 2002.
Our largest readership is Russians in Miami and Russian communities around South Florida.
Our Florida Russian Business Directory online is the most comprehensive guide of all Russian-Speaking Businesses in Miami and around state of Florida. This is the best online source to find any Russian Connections in South Florida and entire state. Our website is informative and entertaining. It has a lot of materials that is in great interest to the entire Florida Russian-speaking community. If you like to grow your Russian Florida customer base you are welcome to place your Advertising in our great Florida Russian Magazine in print and online.