Люди не выносят тишину. В тишине - частица вечности, а это ужасает. Поэтому люди постоянно убивают тишину попсовой музыкой, телевизором и разговорами о политике. Кажется, что и сказать-то нечего, но проще говорить ни о чём, чем  заглядывать в бездну тишины.

Какое счастье, что у меня есть собеседник, с которым можно часами молчать. Это большой талант - умение молчать. Для этого интеллекта не достаточно. Для этого нужна отвага.

Вот поэтому и встречаемся мы с Михал Михалычем. Помолчать пару часов с хорошим человеком - это большое дело.

Сегодня прохладно. Бриз несёт с океана солоноватый запах гнили. Мы сидим с Михал Михалычем, покуриваем и глубокомысленно смотрим на дорожку, тянущуюся вдоль бульвара, по которой движется, укрепляя здоровье, разномастная публика. Кто на роликах, а кто и на своих двоих. Вот два гея, взявшись за руки, несутся на роликах. Прокатились туда-обратно, потом встали у канадского клёна и целуются взасос. И так это у них выходит страстно и обнажённо, что стайка молодых хасидок в чёрных юбках по щиколотку возмущённо переглянулись на бегу. Затем, как по команде, развернулись и побежали в другую сторону.

- Любовь... Загадка... Вечная тайна... - заметил Михал Михалыч. - Никогда не поймёшь, чем она закончится, и закончится ли когда-нибудь.

Я молчал. Не хотелось словами разрушать эту банальную конструкцию, что выстроил Михал Михалыч.

А он вынул из пачки сигарету и, понюхав её, аккуратно уложил обратно. Это потому, что Михал Михалыч старается растянуть пачку на три дня. Не из опасений за здоровье. Нет. Просто в Нью-Йорке сигареты подорожали так, что поневоле приходится экономить.

Я терпеливо ожидал конца этих манипуляций, зная, что после них Михал Михалыч нет-нет да и вспомнит что-нибудь интересное. И ждать мне пришлось недолго.

- Я, Боря, вспомнил сейчас потрясающую историю. Её можно озаглавить так же, как Грин заканчивал многие свои рассказы о любви: "Они жили долго и умерли в один день". Если вы наберётесь терпения минут на пятнадцать, то я вам её расскажу.

Я сказал, что терпения у меня хватит, и угостил Михал Михалыча сигаретой. И он, прикурив, начал:

- Как-то много лет тому назад довелось мне нарвать грыжу. Пошлейшая штука, я вам скажу. Но какая бы ни была, а оперировать надо. Вот я и пристроился по блату в онкологический диспансер. Там и почище было, и хирурги поопытнее, и, главное, главврачом там служил мой одноклассник Валерий Сергеевич. В первый же день я пожалел, что позарился на блат. Это была первая больница из всех, что я видел, где пациенты не играли в карты и не рассказывали анекдоты. В операционные дни больные периодически поглядывали на часы. Считалось, что операция должна занимать четыре-пять часов. А если кого-то привозили из операционной раньше, то значит он уже не жилец. Вскрыли, обнаружили множественные метастазы и зашили, не оперируя. Моя плёвая, по здешним меркам, операция длилась минут сорок. И когда меня везли в палату, я встречал сочувственные взгляды болящих, праздно бродящих по коридору.

Палату мне отвели отдельную: блат - он и в Африке блат. Телевизор, свежие газеты... все дела. Болей - не хочу. Я приноровился курить в приоткрытое окно. К вечеру приходили друзья, и можно было выпить рюмашку втихаря. Чем не жизнь?

Дня через три пришёл главврач Валерий Сергеич и спросил, не буду ли я против, если он ко мне подселит соседа, сослуживца отца, полковника Лисичкина. Конечно, я был только рад соседу с такой шикарной фамилией.

Полковник Иван Павлович Лисичкин, вопреки ожиданиям, оказался похож не на лисичку, а на лося. Баскетбольный рост, рельефные мышцы и беззащитная улыбка. Мы познакомились и уже к обеду подружились.

К вечеру пришла жена Ивана Павловича, Марта Феликсовна. Тоже росту выше среднего, красивая той особой красотой, которая появляется у женщин с возрастом, и, так же, как муж, брызжущая обаянием.

- Я тебе, полковник, помереть не дам, - заявила она с порога. - Ты и не надейся даже. Ишь, что выдумал! Запомни - уйдём только вместе.

Потом она рассказала, что Ивану Павловичу диагностировали рак желудка. Готовят к операции. Но пусть полковник Лисичкин и не надеется - помереть ему она не позволит.

А Иван Павлович рассказал, как в сорок четвёртом Марта Феликсовна вынесла его с поля боя. Как валялся он по госпиталям, как нашла его там Марта, как забрала домой и буквально поставила на ноги. Вот с той поры и живут вместе.

- Правда, мы не расписаны, - уточнила Марта Феликсовна. - Эти условности не для нас.

- Марта! Ты не права, - одёргивал Иван Павлович. - Вот как только выйду из больницы, так сразу и оформим все формальности.

Через день его увезли на операцию, но не прошло и часу, как вернули в палату. Когда Ивана Павловича перекладывали с каталки на кровать, я всё смотрел на его ноги, иссечённые голубоватыми от времени шрамами. И мне было жаль этого сильного мужика, которого пожирала болезнь.

На следующий день меня выписали, и быт, хлопоты и заботы заставили меня забыть о полковнике с такой ласковой фамилией.

А года через три я случайно встретил его с женой на трамвайной остановке. Я ждал трамвай, а они шли мимо, взявшись за руки. Точно как эти пацаны.

Михал Михалыч кивнул головой в сторону, где миловались мальчишки на роликах. И только он это сделал, как один из влюблённых оттолкнул от себя партнёра, перескочил через ограждение из металлических труб и выехал на дорогу. Он пересёк шестиполосное шоссе, маневрируя между несущимися машинами, и остался цел и невредим. Потом присел на нашу скамью и снял ролики. По его лицу катились какие-то голливудские слёзы. Не верилось, что человек может плакать такими крупными слезами. Но это были уже не наши с Михал Михалычем проблемы. А пацан связал ролики шнурками, закинул на плечо и ушёл, гордо вскинув голову.

- Жизнь, - попытался объяснить происшедшее Михал Михалыч. - Тут тебе и горе, тут тебе и радость.

Помолчали. И я спросил:

- Так что там дальше с Лисичкиными было?

- Да! - спохватился Михал Михалыч. - На чём я остановился? Да! Трамвайная остановка. Когда супруги подошли поближе, я поздоровался и спросил о здоровье.

- Опять не дала мне Марта помереть, - засмеялся Иван Павлович. - Не знаю точно, какому она богу молилась, только рак мой исчез, как и не был.

Я хотел было расспросить его подробней, но подошёл мой трамвай, и мы расстались.

И вот как-то в дружеской компании я рассказал о чудесном исцелении полковника Лисичкина. О том, что любовь творит чудеса. А мне друзья в ответ - так и так, нет больше Лисичкиных. Дескать, обнаружили у Марты рак прямой кишки. Собрались оперировать - выводить кишку на бок. Супруги сходили в церковь, обвенчались. Потом поужинали в ресторане. А когда пришли домой, Иван Павлович выстрелил из наградного пистолета Марте Феликсовне в затылок, а потом себе в рот. Так что умерли они так, как мечтали, - в один день.

- Да... - протянул я. - История... Жалко стариков.

- Эх, Боря! - сказал Михал Михалыч. - Это ещё не финал. Через несколько лет я встретил Валерия Сергеича. Ну, того моего одноклассника, который когда-то был главврачом онкологии. Так он мне рассказал, что на вскрытии у Марты никакого рака не обнаружили. Обычный геморрой.

Мы с Михал  Михалычем закурили по последней, помолчали ещё часик и разошлись. Он к себе в nursing home  на ужин, а я в бар, чтобы помянуть как следует всех влюблённых.