БЕССМЕРТНЫЙ
(из цикла "Счастливые люди")
Восемьдесят третий год. Середина июля. Жарко и душно. На берегу у парома поставили жёлтую цистерну с пивом. Её сразу же облепили мужики. И пошли разговоры о том о сём. Мне надоело сидеть под навесом в окружении насупленных баб. Парома не было и не было. И я решил побаловаться пивком. Только зря я слюни пускал раньше времени. На бочке висела бумажка с надписью: "Пиво отпускается только в свою посуду". Ни своей посуды, ни пластикового пакета у меня не было. И от этого стало грустно. Тут от мужиков, что кучковались вокруг странного сооружения, напоминающего стол, отделился старик в мятом пиджаке. - Стою, смотрю, вижу, человек мается, - сказал старик, подойдя. - Посуды нет, что ли? Я кивнул. - Ну, это горе - не горе. У меня банка лишняя есть. И дед, раскрыв женскую хозяйственную сумку, показал мне несколько литровых банок из-под маринованных огурцов: - Видишь? Не горюй. Со мной не пропадёшь. Меня Никитой кличут. Кого хочешь спроси - все Никиту знают. - А меня Борисом, - представился я. - Еврей, что ли? - заинтересовался Никита и тут же отдёрнулся: - А по мне, хоть бы и еврей. Что, я евреев не видывал? Короче, мы с тобой, Боря, такой бизнес сделаем - я тебе банку даю, а ты мне за это тоже пива возьмёшь. Типа за аренду. Я улыбнулся: - Хорошо, Никита. Согласен. Давай банки. - Ты что, брат? Очумел? - вздёрнулся дед. - Ты видишь, какая очередь? Ты, как интеллигент, до вечера стоять будешь. Давай деньги, а сам иди к стояку. И Никита показал на одноногий дизайнерский шедевр. А там уже суетился горбатенький мужичок, вытирая круглую столешницу рукавом пиджака. Когда я подошёл, горбатый вынул из кармана трёх вяленых окуньков и торжественно разложил их на столе. - Закуска, - объяснил он. - Сам ловил, сам вялил. Никакого обмана. - Спасибо, - умилился я. - Спасиба - таких денег нету, - объяснил мужик. - По полтинничку штучка. Хочешь ешь, хочешь смотри. Я замялся, но тут прибежал довольный Никита с двумя банками в руках. Выставив их на стол, похвастался: - Чуть прорвался. Народ совсем оборзел. Никакого тебе уважения. Потом отлил горбатому пива и объяснил: - Это внучок мой. Афанасий. Ну, за хорошего человека. Я догадался, что хороший человек - это я, и отхлебнул из банки. Пиво было жидким и тёплым. Я отставил банку и закурил. Закурили и мои случайные собутыльники. Помолчали. Потом дед Никита начал разговор: - Ты, мил человек, если не хочешь пиво - не мучайся. Афанасий допьёт. Он не брезгливый. - Это да, - подтвердил Афанасий. - Это уж точно. А дед продолжал балаболить: - А ты, Боря, если хочешь узнать секрет бессмертия, так я расскажу. Даже и не сомневайся. Вот глотну самогоночки и всё расскажу, как оно было. Я с недоверием посмотрел на деда: - Так нет самогонки, Никита. И взять негде. - Ты, товарищ дорогой, таких слов Никите не говори, - взъерепенился дед. - Ишь ты! Негде взять. Давай два рубля - и бутылка на столе. Я задумался. Двух рублей жаль. Но дед был убедителен, как ребёнок, просящийся на горшок. И я, покопавшись в кошельке, выложил на стол две рублёвых бумажки. Никита счастливо засмеялся: - Ну вот, Афанасий. Видишь. А ты говорил, что интеллигент не настоящий. Что ни на есть настоящий. Потом он сгрёб рублёвки со стола, порылся в своей сумке и выставил поллитровку с синеватой жидкостью. Вынув зубами пробку, скрученную из газеты, озабоченно спросил: - Сам-то будешь? Нет? Ну, как хочешь. Нам больше выйдет. Потом Никита плеснул из бутылки в банки с пивом себе и Афанасию, аккуратно заткнул бутылку, спрятал в сумку и провозгласил тост: - Ну, чтобы елось и пилось, чтоб хотелось и моглось. Чтобы в следующем годе было с кем и было где. Я подождал, пока мои собеседники выпьют, отгримасничают и закурят, а потом спросил: - Так как насчёт секретов долголетия, Никита? Никита посерьёзнел: - Ты, товарищ, надо мной не надекивайся. Молод ещё. А насчёт бессмертия - это целая история. Роман написать можно и за большие деньги продать. Но я даром расскажу своими словами. Ты только не перебивай. Словом, жил я с своей бабой и горя не знал. Троих сынов подняли. Внуки выросли. Стали мне восемьдесят лет справлять. Ну, понятно, выпили малость. А как без того? И вот на следующий день схватило у меня живот. Болит и болит. Что сделаешь? Пошёл к врачу. Тот крутил, вертел, да и говорит моей бабе, что надо желудок резать. Мол, без этого никак не выйдет, потому что рак. Ну, резать - так резать. Отхреначили мне две трети. Оно бы и ничего, только жрать всё время хочется. А много не могу - не лезет. Вот и клюю, как тот воробей, по крошечке. Словом, прошло лет несколько. Иду я на кухню, чтобы перекусить чего-нибудь. И вдруг в глазах потемнело. Чую, что падаю, а ничего сделать не могу. И упал. Поднимаюсь - мать честная! Стою я на лугу некошеном. Трава в пояс. Тепло. А на лугу бабы в белых балахонах хоровод водят и песни играют. Я подхожу. Глянул: что такое? Бабы все умершие, кто когда. А среди них Маруська, моя зазнобушка. Это когда я ещё малец холостой был, так с ней гулял. Вот вышла эта Мария из хоровода. Подходит и говорит: - Заждалась я тебя, Никитушка. Что ж ты так долго? А я на неё смотрю во все глаза. А груди у неё такие пышные. Так под балахоном и торчат. Вот я не вытерпел. Правой рукой за сиську, а левой - под подол. Щупаю, щупаю - ничего нужного найти не могу. Ровное место между ног, да и всё. А она смеётся: - Грех это, Никитушка. Мы тут этим баловством не занимаемся. Тут мне сразу скучно стало: - Ты, Маруся, - говорю, - подожди. Ты только подожди. Я сбегаю на кухню, кусну хлебца и назад. И побёг. Бёг, бёг - смотрю, а я в своей хате. Сижу на носилках. А фельдшерица Нинка ратунки кричит. Тогда я встал, пошёл, хлебца поел, да так и живу. Всё Бог смерти не даёт. Сынов всех схоронил, из внуков один Афанас остался. А я всё небо копчу. - Это чистая правда, - подал голос Афанасий. - Я в огороде был. Захожу в дом. Глядь, а дед на полу лежит и не дышит. Я бегом к соседям. Потому что у них телефон есть. Позвонил в скорую. Ну, пока то да сё... Короче, приехали через час. Фельдшерица Нинка посмотрела на деда и хайло своё раскрыла, что скорая покойников не перевозят, что, типа, ложный вызов. Кричала, кричала, а тут дед встал и на кухню пошёл. Так эта Нинка, паскуда, до сих пор заикается. - Так вот, Боренька, - продолжил дед. - Такое мне счастье вышло. Ну, Афанас, пошли. А то прицепились к порядочному человеку. Дед Никита подхватил свою сумку, и они с Афанасием исчезли между серых заборов. Я постоял, закурил и сказал мужику, пившему пиво напротив меня: - Это ж надо? Действительно, счастливый дед. - А чего ему быть несчастливым? - отозвался мужик. - Раскрутили тебя на бутылку, как лоха последнего. Идут сейчас и смеются. Они тут каждый день промышляют. Ищут, кто почище одет, и крутят. А горбатый этому деду никто. Называет себя внуком, чтобы правдивей вышло. Я хотел было возразить, но подошёл паром и я побежал, чтобы на него не опоздать. Да и нечего мне было возразить.
|