Эту историю я услышал от сына солдата, служившего в отдельном инженерно-саперном батальоне с первых дней его создания. Мой тесть не любил рассказывать о войне, но моя героическая тёща подтвердила правдивость этих событий.

В Киеве в июне долгие солнечные дни, короткие прохладные ночи, а по утрам трава, мокрая от росы. Молодожёны засыпали и просыпались в объятиях друг друга. У них кончалась первая неделя медового месяца. Её звали Келя, и в апреле ей исполнилось 20 лет. Она была студенткой. Митя, её муж, был на три года старше. Он был офицер, в звании старшего лейтенанта. В субботу они гуляли на вечере по случаю окончания ею второго курса строительного института.

А в воскресенье: "Киев бомбили, нам объявили, что началася война". Никто ещё не знал тогда, какой будет эта война. Старший лейтенант был заместителем командира батальона. В военкомате его информировали, что он отныне назначен командиром и продолжит формирование отдельного инженерно-саперного батальона. Бывшего командира батальона, участника Финской войны, в звании майора откомандировали на фронт. Отдельный батальон непосредственно подчинялся армии. Поэтому он и назывался "отдельный". Перед новым командиром открывались большие возможности самостоятельных решений, но и значительно повышалась ответственность. На эту должность подбирали грамотного, инициативного, самостоятельно мыслящего офицера. Вновь назначенный командир окончил Высшее ленинградское военно-инженерное училище с отличием. Его боевой опыт - это военные действия в составе Красной армии в Западной Украине в 1939-м и в Прибалтике в 1940 году. Приказ о формировании новой части поступил месяц назад и работа кипела полным ходом. В армии понимали, что война у порога страны, и скрытно к ней готовились.

В составе будущего батальона уже были ротные и взводные командиры, замполит, специалисты по возведению инженерных сооружений, взрывники, шофёры и всего лишь сотня обученных солдат. Автомобильный парк состоял из двух десятков полуторок и нескольких трёхтонных грузовиков. А также имелись разнообразное инженерное оборудование, взрывчатка, канистры с бензином. Все это хозяйство тщательно охранялось. Однако этих материалов было явно мало для нужд батальона. Особенно не хватало солдат. Шла срочная мобилизация молодёжи на Подоле, Куреневке и в ближайших к ним сёлах. Это всё Киев и его окрестности. Подол издавна был еврейским районом. Старший лейтенант и его жена выросли там. На Подоле они окончили свои школы, а познакомились ещё в пионерском лагере. Командир батальона не хотел расставаться со своей молодой женой и предложил в военкомате её кандидатуру как грамотного человека для ведения делопроизводства в их части. Там обрадовались будущему инженеру и поставили её на довольствие с присвоением звания младшего лейтенанта.

С наступлением темноты город погружался во мрак. Необходима была светомаскировка. Вражеские самолёты не должны были видеть жилые кварталы, дворцы и заводы. В городе был объявлен комендантский час. Усиленные патрули задерживали каждого подозреваемого. Только специальные пропуска разрешали передвижение по ночному городу. Но это не останавливало криминальные элементы. Участились случаи нападения на офицеров с целью завладеть их личным оружием. На старшего лейтенанта было совершено нападение ночью бандитом-одиночкой. Военный был настороже, ловкий и тренированный, он успел воспользоваться своим пистолетом. Нападавший был ранен, но сумел убежать.

После этого случая старший лейтенант уже не решался появляться в ночном городе без особой нужды. Да и начальство издало приказ о том, что офицерам разрешено быть на улицах города в ночное время только с охраной.

К началу августа формирование батальона было в основном закончено: пополнен автомобильный парк, получены дополнительное инженерное оборудование и провиант. Из-за нехватки автомашин батальону был передан и гужевой транспорт. Молодёжь, призванная из сел, умела обращаться с лошадьми. Солдаты получили обмундирование и оружие. Вновь прибывшие прошли ускоренное обучение и приняли присягу. Что не помешало сбежать десятку вновь испечённых солдат. В основном это были люди из близлежащих сел. Двое вернулись утром.

Командир выстроил батальон и сказал: "Большинство из стоящих в этом строю имеют поблизости матерей, жён, девушек и так далее. Вы хотите с ними ещё раз увидеться и попрощаться. Но сейчас война и, прежде чем прийти в батальон, вы уже имели шанс проститься с родными. Некоторые здесь знают меня с довоенного времени и по-соседски просят о снисхождении. Для меня все равны. Я требую дисциплины и выполнения приказа командира для всех. Сегодня двое вернувшихся из самоволки получат три наряда вне очереди. В дальнейшем нарушители дисциплины будут судимы по законам военного времени, вплоть до расстрела".

Немцы стремительно продвигались к Киеву, планируя окружить значительные силы Красной армии. Заправившись бензином под завязку, отдельный инженерно-сапёрный батальон выступил по приказу штаба армии на восток. По пути им удалось навести несколько переправ для отступающих частей своей армии. Удивляло, как мало тяжелой техники находилось на переправах. Зато автомобилей с ранеными было очень много. Первые бомбежки переправ заставили учиться работать ночью. Потери людей и техники произвели на необстрелянных солдат удручающее впечатление. Командиру доложили, что бензин на исходе.

При отступлении и неразберихе трудно было надеяться, что его подвезут в нужное место вовремя. Разведчики доложили, что в нескольких километрах от дороги есть хорошо замаскированный аэродром. Автоколонна направилась туда с надеждой там заправиться.

Командир аэродрома в звании капитана наотрез отказался дать бензин. "У меня приказ уничтожить бензин, и я выполню приказ", - повторял он. На все разумные доводы саперов он не реагировал. В батальоне людей было значительно больше, чем на аэродроме. Они имели возможность взять бензин силой. Но тогда могла начаться перестрелка между своими, погибли бы люди, были бы повреждены самолёты и цистерны с горючим.

Старший лейтенант приказал старшине принести пару бутылок водки, сало, колбасу и хлеб из неприкосновенных запасов батальона. А затем решительно направился в блиндаж к командиру аэродрома. До этого он шепнул своей жене: "Иди к лётному составу в сопровождении взвода охраны и устрой им концерт". Остальным приказал заполнить бензином все машины и ёмкости, которые только возможно, и охранять имущество батальона.

Капитан очень обрадовался дармовой выпивке и закуске. Несмотря на хорошее снабжение летчиков, сала у них не было. Шоколад, колбаса были, а сала не было.

Келя, младший лейтенант, жена командира, была не последней в институтской самодеятельности до войны. При виде её, красивой, ловкой и весёлой, у летчиков и техников отвисли челюсти. Она сначала пела и плясала одна, а потом вместе со всем лётным составом. Появился гармонист. Молодые парни, давно не видевшие женщин, забыли, что идёт война. Они воспринимали молодую стройную симпатичную девушку как профессиональную артистку, которая завела их и развеселила. После полуторачасового концерта к командиру взвода охраны подошёл ординарец командира батальона и тихонько сообщил: "Машины заправлены, закругляйтесь". Уставшая артистка все поняла, сделав несколько красивых жестов и воздушных поцелуев, она легко скрылась в окружении своих.

Капитан, вышедший на нетвёрдых ногах из своего блиндажа, громко сказал: "Бери бензин, бери, что хошь, а всё оставшееся приказываю уничтожить".

Командиры обнялись, трижды поцеловались, пообещали друг другу встретиться в Берлине. Командир инженерного батальона был гораздо трезвее, он знал, что ему не улететь, ему надо ехать.

Стояла тишина, как будто не было войны. Колонна тронулась, растянувшись на сотни метров. В равномерный звук автомобильных моторов вдруг ворвался шум мотора немецкого самолета-разведчика. Он летел на большой высоте, ему эта беззащитная колонна автомобилей была видна как на ладони. К ней пристраивались машины с ранеными, с эвакуированными, много гражданских шло пешком с ручными тележками вдоль дороги. Телеги, запряженные лошадьми, задерживали движение автомашин, возникали пробки. Военным приходилось жестко решать проблемы с гражданскими. Те, усталые, замученные, пыльные, почти не возражали, подчиняясь их приказам.

По радио был получен приказ выходить по более безопасной дороге, чтобы избежать окружения. Казалось, что немецкое командование не заинтересовали данные его самолёта-разведчика об отступающей колонне автомобилей. Видимо, у него были более важные цели.

Однако совершенно неожиданно, почему-то с востока, появилась на бреющем полёте тройка самолётов с крестами. Они летели вдоль дороги, бросая бомбы и поливая всех огнём из пулемётов. Люди прятались под машины и в кюветы. Сотни солдат в отчаянии стреляли из винтовок по пролетавшим так низко вражеским самолётам. Один задымился и улетел в западном направлении, остальные два пошли на второй круг.

Сбросив все бомбы, самолёты исчезли. Потери батальона: прямое попадание бомбы в одну машину, двое убитых, трое раненых. Очистив дорогу от всего, что мешало дальнейшему продвижению, погрузив своих погибших и раненых, батальон спешно двинулся дальше. Командир знал о возможности окружения. Двигались весь день и ночь. Вот когда вспомнили добрым словом всех, кто добывал бензин на аэродроме. На следующий день командиру батальона из штаба армии сообщили, что им удалось выйти из окружения. Их направили к мостам и переправам, которые батальон должен был вскоре подготовить для нужд армии. Почти все их подводы с лошадьми были потеряны. Два десятка солдат, сопровождающих эти подводы, позднее пробились к своему батальону, пешком с личным оружием в последний момент выскользнув из окружения.

Редкий рабочий день батальона обходился без бомбежек вражеской авиации или нападения диверсантов. При налётах немцы пользовались осколочными бомбами и пулемётным огнём своих самолётов, чтобы уничтожить живую силу и посеять панику среди всех отступающих. Противник не пытался уничтожить мосты и переправы, надеясь использовать их при своём скором наступлении. После налёта очень часто следовало нападение диверсантов. Это могла быть специально подготовленная часть немцев, быстро прорвавшаяся к мосту или к переправе. Или группа вражеских солдат в красноармейской форме на грузовике либо в пешем строю с несколькими офицерами и сержантами, отлично говорящими по-русски. Однажды движение на мосту было остановлено перед самым подрывом моста. Там остались два сапера-взрывника и четверо из взвода охраны, чтобы завершить задание. Люди, не успевшие переправиться, делали это вплавь или на чём попало. Две отдельные группы гражданских, которые уже давно переправились, сидели на земле, казалось, они были не в силах продолжать дальнейший путь. Эти люди выглядели старыми, больными и немощными, у некоторых были костыли и палки, на которые они опирались. Семьи состояли из человек 6-8, среди них были женщины. Одна группа переправилась на лошади с телегой, другая - с трудом толкала перед собой ручную тележку. Женщина на телеге кормила грудью ребёнка. В общей суматохе никто ими не интересовался.

Вдруг как по команде обе группы отбросили костыли, палочки и ребёнка, выхватили спрятанные под дерюгой автоматы и изрешетили обоих взрывников. Солдаты охраны, будучи в меньшинстве и имея только винтовки, вскочили в уже заведённую машину и умчались на полном ходу. Диверсанты открыли огонь по ним, повредив задний борт машины и легко ранив одного солдата. Колонна отдельного батальона отъехала уже на несколько километров. Не слыша взрыва, командир почувствовал неладное и направился на своей машине в хвост колонны. Там он встретился с солдатами, покинувшими не взорванный мост. Старший доложил, что задание выполнить не удалось, и рассказал подробности. Командир, еле сдерживая гнев, хотел расстрелять всех сбежавших. Но, успокоившись, решил, что в данном случае надо начать расстрел с него. Это он не приказал проверить те две семьи, казавшиеся такими несчастными и безопасными.

Возвращаться и отбивать мост было уже поздно, слышался шум близкого боя. В штаб армии полетела радиограмма: "Мост захватили диверсанты". Через полчаса над ними пролетели два наших легких бомбардировщика и ещё через пять минут раздались взрывы бомб. С удовлетворением командир узнал впоследствии, что этими бомбами мост был сильно поврежден. Его никто не собирался расстреливать. Командование начало понимать, что если расстреливать командиров за каждую оплошность, то некому будет командовать. Оно решило: пусть лучше учатся на своих ошибках. И командиры, и солдаты по крупицам накапливали умение и опыт, как воевать.

Когда на важном направлении должны были переправляться значительные силы, армия передавала инженерному батальону зенитные установки и роту охранения. В таких случаях батальон мог не распылять свои силы и работать быстрее. Но подобная помощь была редким явлением.

Командир батальона вынужден был организовать свой собственный взвод охранения из бывших спортсменов под руководством специалиста по рукопашному бою. Были подготовлены разведчики, которые следили за небом. Несколько наиболее толковых, ловких и наблюдательных солдат стали разведчиками, они тайком уходили вдоль дороги на несколько километров навстречу отступающим частям. Потом, незаметно вливаясь в общий поток, следили за всем происходящим вокруг. У них при себе были ракетницы, чтобы дать сигнал в случае подозрительных лиц в колонне. Впоследствии диверсантам ни разу не удавалось захватить целым мост на участке их батальона. Укрепляя мосты и наводя переправы, солдатам приходилось работать под палящим солнцем, иногда по горло в холодной воде, в грязи и в стужу, и всегда в ожидании опасности. Главной задачей инженерной группы батальона было переправить отступающие части армии: живую силу, раненых и технику. Если мосты не выдерживали танки и тяжёлые орудия, их переправляли на специальных плотах.

Командиру батальона надо было не только выполнить приказ построить или взорвать объект. Было необходимо, чтобы его люди имели горячую пищу, были сыты, одеты и обуты. Если командование армии точно знало, где батальон, продукты, бензин и боеприпасы доставлялись вовремя.

Бесхозные домашние животные, а также только что убитые после бомбежек коровы, овцы, козы становились добычей батальона. Несколько солдат, бывшие мясники, хорошо знали, как сберечь мясо. Соль приобретала большую ценность. Чистота - залог здоровья. В тёплое время организовывалось купание солдат в водоёмах. Ну а в холодное - как придётся. Солдаты спали урывками, никогда не высыпались и не всегда имели кров над головой. Однако природа брала своё. Усталым солдатам снились девушки. В часы затишья они искали встреч со слабым полом. Замполит предупредил, что если поступят жалобы от женщин, виновные будут строго наказаны по законам военного времени. "А если жалоб не будет, если всё будет по обоюдному согласию?" - спросил кто-то из шутников. "Ну, если по обоюдному согласию, то можно", - с улыбкой заключил замполит.

Как ни старались командир батальона с офицерами сохранить своих солдат, они выходили из строя. Раненых и тяжелобольных увозили в тыл. Батальон редел на глазах. Здоровых солдат, отбившихся от других частей, проверяли и ставили на довольствие. Они, замученные и усталые, были счастливы, что кто-то позаботился о них, накормил и сказал, что делать дальше. Как-то была задержана группа солдат, плохо говорящих по-русски. Отдать оружие они отказались, но не сопротивлялись. Так, с винтовками они были доставлены к командиру батальона. Их лейтенант наполовину по-русски, частично на идиш объяснил, что они евреи из Литвы и им в плен никак нельзя. Их быстро поставили на довольствие и дали им участок работы.

Кончалась первая зима этой ужасной войны. Люди в батальоне безумно устали и обессилили, упала дисциплина. Началась оттепель. К командиру батальона приходит ротный и говорит, что у него в первом взводе солдат просит сапоги. "Ну и что, твой старшина не может решить этот вопрос? А что случилось с сапогами этого солдата?" -спросил батальонный. "Он поменял их на валенки ещё осенью", - смущённо ответил ротный, зная крутой характер командира. "Государственное имущество менять во время войны... - громко и удивлённо сказал командир батальона. - Арестовать нарушителя и расстрелять перед строем". Новость распространилась со скоростью звука. Через пять минут в палатку ворвалась, как вихрь, его обычно спокойная и выдержанная жена. Она бросилась перед ним на колени и со слезами на глазах закричала: "Митя, что ты делаешь? Отмени свой приказ. После войны мы вернёмся в Киев, что ты скажешь его жене и матери, они живут на соседней улице. Ты им скажешь, что ты приказал расстрелять Мишу из-за этих ср.... сапог. Дай ему сапоги. У нас есть лишние сапоги, ведь мы убитых в сапогах не хороним". Она ушла в слезах. Он серьёзно задумался. Через 10 минут перед глазами командира под конвоем предстал нарушитель.

"Почему ты это сделал?" - спокойно спросил батальонный. "На гражданке я был сапожник, и я знаю, что зимой валенки лучше сапог, я и поменял их", - заключил арестованный. Командир усмехнулся и сказал: "Я не сапожник, но тоже это понимаю. Ты поменял государственное военное имущество во время войны, и я должен тебя наказать по закону военного времени".

На следующий день арестованный был отправлен в штрафную часть. Армия пыталась пополнять людьми и техникой свой отдельный, такой надёжный батальон. Но потери превышали пополнение. Им первым дали два новеньких "студебекера". Из соседних частей приезжали смотреть на это чудо американской автомобильной техники.

Батальон, отступая с армией, продолжал свою исключительно тяжёлую и опасную работу. Командир батальона в мае отослал свою жену в тыл, а через месяц она снова вернулась в расположение части. Он ей строго приказал покинуть фронтовую зону и уехать к родителям в Чкалов.

И вот остатки батальона уже строят оборонительные сооружения в Сталинграде. Из 700 человек, покинувших Киев в начале августа 1941 года, в Сталинграде в конце августа 1942-го оказалось не более 50. А из тех, кто начинал этот путь, осталось только 12.

Немецкая авиация бомбит строящиеся оборонительные сооружения уже не осколочными, а фугасными бомбами. Немцы больше ничего не хотят сохранить, они стремятся все уничтожить. После бомбежки начинается артобстрел этих сооружений. Кажется, уже ничто живое не может уцелеть в этом аду. Через полчаса после этого пекла бойцам из соседней части удаётся откопать человек двадцать раненых и контуженных из остатков отдельного инженерно-саперного батальона. Командира находят под завалами без сознания, с глубоко проникающим ранением в бок, с обожженной кистью руки и тяжело контуженного. Его доставляют в ближайший госпиталь. У врачей нет особой надежды, что он выживет. Но молодой, крепкий организм оказывается сильнее прогнозов докторов. Постепенно он встаёт на ноги. Слава Богу, ноги целы. Через месяц его отправляют в госпиталь в Чкалов долечиваться. Эшелон с ранеными приходит на станцию. Жена капитана (ему присвоено очередное звание) вместе со своей сестрой мечутся по перрону, пытаясь отыскать родного человека, но, пробегая мимо, не узнают его. Раненый, частично в бинтах, он не признаётся, понимает, что очень плохо выглядит, если собственная жена не узнала. Через несколько дней его находит сестра жены, которая работала в этом госпитале. Радость встречи борется с претензией, почему не признался. Здравый смысл побеждает. Через две недели капитан, ещё очень слабый, переезжает к жене. Ещё через месяц он становится преподавателем на военно-инженерных курсах, хотя поправляется медленно и обожженная кисть плохо функционирует. В офицерской столовой кормят скудно. Капитан ходит постоянно голодный.

Хорошо зная фронтовые трудности и опасности, он гоняет курсантов до седьмого пота и сам смертельно устаёт, падая с ног. Однажды капитан, сам не поев, приносит в котелке немного гречневой каши из своей столовой. Он говорит своей жене: "Поужинаем вместе" - и засыпает, еле успев снять сапоги. Капитан просыпается от громкого плача своей беременной жены. "Что случилось", - в испуге спрашивает он. Не переставая рыдать, она говорит, что съела всю кашу. "Как?" - восклицает он. "Я взяла чайную ложечку и каждый раз брала на кончик ложечки по 2-3 зернышка, они таяли во рту. Иногда я закрывала глаза от удовольствия, все было, как во сне. Когда я спохватилась, котелок был пуст". Капитан пытался утешить жену. Он не ел с самого утра и голод рвал его на части. Обстановка в тыловом городе, когда по вечерам в квартирах и на улицах горел свет, люди ходили в кино и театры, смеялись, не опасаясь бомбежек, смущала его. Капитан решил, что не может более оставаться в тылу. Несмотря на возражения жены, он пошёл в военкомат с просьбой направить его на фронт. Врачи были против, а военком был рад отправить боевого офицера снова в действующую армию. Через неделю капитан отбыл на фронт. В июле 1943-го он уже был на передовой.

В ноябре освободили Киев. К счастью и радости освобождения родного города примешивалась горечь невосполнимых потерь.

Его старший брат в звании капитана вместе со своей частью не смог выйти из Киевского котла. Он погиб в сентябре 1941 года. Муж сестры, рядовой, также погиб. Жена брата Кели, телефонистка, получила приказ находиться при исполнении своих обязанностей до особого распоряжения. О ней забыли, приказ об уходе не поступил. Она осталась в окружённом городе и впоследствии была расстреляна в Бабьем Яру. Её муж, гвардии старший лейтенант, сгорел в танке при наступлении в Карпатах в 1944 году. 20-летний двоюродный брат жены подорвался на мине, лишился ступни в 1945-м и стал инвалидом.

Бывший старший лейтенант, командир отдельного батальона Дмитрий Розенфельд закончил войну в звании подполковника. Грудь его украсили пять боевых орденов и семь медалей.

Келя как в воду глядела. Посещая своих родителей в Киеве, на Подоле, они узнали, что Миша вернулся после ранения из штрафного батальона. Он приехал на Подол, на свою улицу, в свою семью и с грустью и смехом рассказывал всем, как поменял сапоги на валенки, за что чуть не был расстрелян суровым командиром. При этом он всю свою жизнь с благодарностью вспоминал своего ангела-хранителя.

Прослужив почти год в Берлине, Дмитрий был направлен в Сумы командиром инженерного полка. Молодой офицер рвался учиться в инженерную академию. Дважды у него не принимали документы. Видимо, его фамилия была не очень благозвучной для академии. Все его награды, ранения, блестящий послужной список для приёмной комиссии не имели значения. Наконец-то, с третьей попытки документы были приняты. Молодой боевой подполковник отлично сдал вступительные экзамены. Мечта сбылась. Он стал слушателем Высшей военно-инженерной академии имени Куйбышева.

Несмотря на пять лет очень трудной учёбы в академии, мыканий по съёмным квартирам, жить в культурной и сытой Москве было совсем неплохо.

Одним из немногих Дмитрий окончил академию с отличием и ему было присвоено звание полковника. Служить его направили в Калининград, бывший Кенигсберг. Город после восьми лет, прошедших с момента окончания войны, оставался разрушенным и казался серым и неприглядным. Большинство его сокурсников, окончивших академию хуже него, получили назначение в Москву, Ленинград и другие большие и престижные города. Ну что же, в армии приказы и назначения не обсуждают. Он стал главным инженером корпуса. В Калининград было переведено Высшее военно-инженерное училище из Ленинграда, которое ещё до войны Митя окончил в звании лейтенанта. И полковник Розенфельд стал заведующим кафедры в своём родном училище.

Решение Хрущёва о сокращении армии застало полковника врасплох. Было предложено остаться в армии или добровольно демобилизоваться. Перспективы дослужиться до генерала не было. На семейном совете решили выбрать второе. В этом случае была гарантия вернуться в Киев, откуда его призвали в армию, и получить отдельную квартиру. Вскоре он уже работал в проектном институте инженером. Всю жизнь Дмитрий был военным, и привыкать к гражданскому образу жизни оказалось необыкновенно трудно. Жена окончила институт заочно и тоже поступила работать инженером. В семье выросли две прекрасные дочери. Вышли замуж. Появились внучата. Однако бесконечные очереди в магазинах, отсутствие товаров первой необходимости, серость жизни угнетали. Но самое главное - прогрессирующий антисемитизм. Младшей дочери на экзамене в консерватории поставили двойку. Плачущая мама пришла с претензией: "Как же так? Моя дочь и четвёрок никогда не получала, одни пятёрки". "Не плачьте, мама, если бы мы поставили ей даже тройку, то тогда она бы поступила в консерваторию. А нам нужны национальные кадры", - услышала в ответ.

Дмитрий спросил у своего друга по академии, который работал после демобилизации начальником отдела кадров, насчёт антисемитизма в стране.

Тот ответил, что письменных указаний на этот счёт у них нет. Письменных указаний нет, а звериный антисемитизм есть.

Вся большая семья с конца 70-х до начала 80-х с сомнениями и трудностями эмигрировала в США. Эта благословенная страна хорошо приняла всех. Учились, работали, выходили на пенсию, путешествовали, были дружны и радовались жизни.

Бывший командир отдельного батальона умер в 73 года, как солдат. Тромб, как пуля в сердце, сразил его мгновенно. Верная подруга жизни пережила любимого мужа на 12 лет.

Так ушли последние бойцы этого исчезнувшего в пламени войны отдельного инженерно-саперного батальона, сформированного в Киеве, на Подоле.