Как часто мы многого хотим и как в результате нам мало нужно...

 

Я один из тех, кого в Америке называют self-employed, попросту говоря, работаю на себя. Так сказать, бизнесмен самого низшего звена. Независимая экономическая ячейка свободного предпринимательства, как бы определили мой статус основоположники научного коммунизма - товарищи Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Подобных мне людей, тех, кто предпочитает работе по найму собственное дело, в этой стране немало, и такая форма занятости довольно распространена. Нас целая армия - квалифицированных специалистов самого широкого профиля, знающих себе цену и не опасающихся ответственности. Конечно же, говорить о стабильности заработка в моей ситуации не приходится, но в итоге выбор предельно прост: или пахать, как папа Карло, на кого-то с риском в один прекрасный момент быть уволенным, или трудиться исключительно для личной выгоды без боязни однажды оказаться на улице. А что? Дурное дело нехитрое. Сегодня ты нужен, а завтра... это уж как бог даст. Вот она на практике - социальная незащищённость пролетариата. Всё, как писали классики политической экономии...

Наверное, быть self-emloyed - это оптимальный вариант, тем более что я к тому же ещё и писатель. У меня даже есть литературный агент. А как же? Всё чин чинарём. Без этого здесь нельзя, вернее, можно, но шансов пробиться без "толкача" практически нет. Работаю и пишу, пишу и работаю. При этом я чувствую себя мартышкой, когда аккуратно очищаю и кушаю банан, и ощущаю себя пожарной машиной во время езды на маленьком грузовичке с длиннющей лестницей, одним концом лежащей на крыше кабины. Мой литературный агент иронично называет меня русским Мартином Иденом, когда скептически оглядывает мое ободранное транспортное средство с массивным инструментальным ящиком, привинченным к кузову. Этот автомобиль я использую исключительно для работы или для встреч с людьми, скорыми на поверхностные выводы. Мне нравится наблюдать за реакцией малознакомого человека на поцарапанные двери, помятый бампер и облезлую краску на капоте моего верного друга, похожего на покалеченного солдата, который, несмотря на свои увечья, продолжает оставаться в строю. В лучшем случае я читаю в чужих глазах снисходительность, а в основном - хорошо угадываемое высокомерие. Именно такое к себе отношение я незамедлительно вычислил во взгляде агента, когда мы впервые встретились около года назад, и оно у него сохраняется по сегодняшний день. Каждый раз, беседуя со мной, он весьма непрозрачно намекает на моё незатухающее и упорное желание видеть себя в качестве литератора, не обделённого искрой таланта. Человек его склада и воспитания, как, впрочем, и подавляющее большинство американцев, склонен отождествлять внешние признаки с внутренним содержанием и потому рассматривает меня не как маргинала, а как чудаковатого "хендимена".

Если бы я пожелал взглянуть на себя глазами своего агента и дать оценку своим действиям, вероятно, и согласился бы с ним. Скажем, не совсем традиционный поиск места в жизни среди людей, в подавляющей своей массе занятых немного другим. И уж совершенно точно не ошибусь, если назову свои цели труднодостижимыми. Даже не будучи особенно прозорливым, понимаю, что проще не испытывать судьбу и не быть глашатаем иногда не очень удобных мыслей. Легче жить, не выворачивая наизнанку собственное сознание, как поношенную рубаху, в которой хорошо заметны и местами неровная строчка, и швы на потёртых манжетах, и воротник, полинявший от времени.

Зачем я пишу? Во имя чего я это делаю? Получать удовольствие, обнажая свои думы, - это ли не интеллектуальный эксгибиционизм?

Об этом я размышляю всё время, работая, как обычно, в полном одиночестве. Подобные мысли не отпускают меня во время медленного движения по перегруженным улицам американского мегаполиса. Я еду на очередной объект и словно вижу себя со стороны: маленький пошарпанный грузовичок с несоразмерно длинной лестницей-стрелой. Ни дать ни взять пожарная машина. Только не сияющая на солнце хромом колёсных дисков, как у кота его достоинство, а невзрачно-немытая и другого цвета. От моего транспортного средства иногда шарахаются респектабельные граждане, предполагая, что за рулём находится white trash - агрессивный неудачник, у которого, скорее всего, нет автомобильной страховки. Впрочем, оно и неплохо: по крайней мере, никому не приходит в голову испытывать моё терпение на дороге. После получаса изматывающей езды незаметно тупеешь, и одно спасение - занятая голова, безразличная к совершенно бездарной необходимости просиживать в пробке.

И всё же зачем? Трудно сказать. В одном уверен: не для денег и не ради славы.

Вздумай я поделиться со своим агентом такими сомнениями, он бы счёл меня человеком хорошо странным. Конечно же, делать это я не собираюсь. У нас с ним слишком разные взгляды на жизнь, и у меня нет ни малейшего желания его в чём-то переубеждать. Хотя это все равно бесполезно, и не потому, что мы - носители разных культур, просто он ни хрена не поймёт. Да и что я могу ему сказать? Что у меня больше нет любимого цвета и гастрономических пристрастий? А ведь они раньше существовали. Слишком иносказательно для него.

Не знаю, что побудило меня вновь взяться за перо. Произошло это незаметно, но, как мне представляется, вполне закономерно...

Свою короткую работу в редакции небольшой газеты до отъезда в Америку я всегда воспринимал как некое временное состояние. С первого и до последнего дня. Вероятно, журналистика требует большей отдачи, но, выдавая на-гора полные фальшивого энтузиазма статьи о передовиках производства, я не видел в том смысла. Невозможно без содрогания вспомнить весь этот бред, о котором я писал по заданию своего непосредственного начальника. Недаром весь немногочисленный штат редакции заводской многотиражки хорошо знал, что нашу газету за глаза величают "Брехунец". Народное слово не промажет. По молодости моя тяга к сочинительству была пустым звуком: ну, к каким серьёзным выводам можно прийти в двадцать четыре года? А в двадцать пять? Или даже в тридцать? Вот и оставалось черпать вдохновение в героизме рабочих будней. Правда, после того как мне настоятельно и по-отечески посоветовали обходиться в своих заметках без сравнений, звучавших, мягко говоря, двояко, стало очевидным, что писать надо в соответствии с тем, что от меня требуют, а не о том, что я думаю. Спорить было бесполезно, и, плюнув, я легко всё это похерил, тем более что в душу всё чаще и чаще закрадывалось сомнение в правильности выбранного пути. Более пятнадцати лет у меня не возникало ни малейшего желания возвращаться к делу, которое я когда-то очень давно считал своим призванием. Не испытываю его и сейчас. Не стоит тужиться, если нечего сказать, но, думаю, не следует противиться, когда вдруг просыпается желание поделиться тем, о чем до тебя ещё никто не говорил.

Однако одно дело - рассуждать о потребностях души и совершенно другое - кормить семью. Эта почётная мужская обязанность не имеет никакого отношения к виду деятельности или роду занятий. В этом вопросе я полностью разделяю точу зрения своей жены. Она довольно скептически относится к моим вечерним посиделкам за письменным столом допоздна. По-человечески её можно понять: муж - творческая личность - не самый лучший вариант. Как правило, такие люди одержимы и не отличаются ровным характером. Понемногу и я стал замечать у себя некоторые не совсем удобные качества. Полагаю, что рано или поздно это пройдёт. Всё, кроме одержимости. Меня даже не смущает другой язык. На английском я говорю очень хорошо, но моя грамматика просто ужасна. Несмотря на такое немаловажное и существенное препятствие, я тем не менее нашёл довольно несложный способ и использую диктофон. Отыскать человека, способного перевести магнитофонные записи в текст, оказалось проще простого. Стоило мне начать заниматься этим вопросом, как выяснилось, что желающих заработать таким образом хоть пруд пруди. Довольно неглупые люди с самым разным образованием, вплоть до университетского. Мой выбор пал на студента колледжа - молодого и проворного юношу. Его привезли в Америку в шестилетнем возрасте, но, к удивлению, он сохранил знание русского языка в объёме, позволяющем уловить и правильно преподнести на английском некоторые нюансы фразеологии, с которыми я испытывал естественное затруднение. За неполную неделю был готов черновой вариант, и еще пару дней ушло на совместную правку. В итоге, получилась немаленькая рукопись с занятным сюжетом. Первым делом я зарегистрировал свой труд в писательской гильдии, где мне выдали соответствующий сертификат, подтверждающий мои законные авторские права, и тут же с лёгким сердцем отослал его литературному агенту. Установить такой контакт вовсе не значит, что тебя примут с распростёртыми объятиями на литературном олимпе, где и без того не протолкнуться, но эта своевременная акция даёт некоторый шанс не умереть безвестным графоманом. Как и везде, там всё зависит от случая, и роль проводника в этот сверкающий мир по праву принадлежит находчивому и пробивному агенту. Моего зовут Стив, и иногда я звоню ему, в очередной раз напоминая о своём существовании. Трубку обычно берёт женщина, наверное, его секретарша, и всегда отвечает одно и то же: он сейчас занят и сам мне потом перезвонит. Я ни разу её не видел и плохо представляю себе, как она выглядит, - уж слишком бесстрастно звучит голос на другом конце провода.

Рукопись агенту понравилась. По-моему, он даже её как следует и не прочитал, а лишь бегло просмотрел начало и конец, что не помешало ему отозваться довольно положительно. Во всяком случае, об этом он мне сообщил при встрече, однако добавил, что ему хотелось бы быть уверенным в активном продолжении, и потребовал, как минимум, три рукописи! Только после этого он попытается найти издателя или того, кто будет заинтересован в сотрудничестве. Дело с публикацией само собой отодвигалось на неопределённый срок, и всё зависело от моих способностей выдавать определённое количество печатного материала, то есть от элементарной высокой производительности труда. Я поначалу несказанно удивился такому жёсткому отношению к творчеству, где планирование производства и вдохновение - вещи плохо совместимые. Стив, похлопав меня по плечу, со смешком ответил:

- Не удивляйся, в Америке писательство - это серьёзный бизнес. Если ты не сможешь доказать, что будешь сам работать на собственный успех, с тобой никто не захочет иметь дело.

Вот так. Муза - вещь хорошая, но должна функционировать без перебоев, как автомат по продаже кока-колы. Кинул доллар - получил банку, и не дай бог, если её не окажется в лотке-поддоне. Так и со мной. Никто не пошевелит пальцем и даже не взглянет на стопку исписанной бумаги, если не будет уверенности, что деньги не пропадут. Я было пытался объяснить Стиву, что для меня книга - не финансовый проект и я не ищу для себя источник дополнительного заработка.

- Зачем же тогда оно тебе надо? - опешил Стив. В его округлившихся глазах я прочитал полное и нескрываемое недоумение.

- Мне есть о чём сказать.

Он с иронией посмотрел в мою сторону.

- И только? Даже если это и так, то неужели ты думаешь, что вокруг тебя тут же соберутся слушатели, как на Христову Нагорную проповедь? Литература - такой же продукт, как и всё остальное, и для того чтобы его продать, нужен соответствующий покупательский спрос, причём, заметь, массовый! Только тогда это имеет смысл. Если бы издатели рассчитывали на читателей - эстетствующих одиночек, они давно бы уже оказались банкротами.

Мне нечего было возразить: Стив, по всей видимости, был прав, поскольку занимается этим уже достаточно продолжительное время, а работа с авторами - источник его дохода. Судя по всему, он относится к своему делу даже с азартом, в отличие от меня, - к своему бизнесу я абсолютно равнодушен. Одно бесспорно: мой опыт познания людей и местной жизни благодаря той самой не очень мной любимой деятельности трудно переоценить. Остаётся только подмечать, анализировать и делать соответствующие выводы.

Кстати, зачем далеко ходить? Буквально несколько дней назад у меня произошла очень запоминающаяся встреча. Очередная заказчица, получив мой телефон от своих знакомых, просила меня побыстрее приехать по причине крайней безотлагательности её нужд.

- Питер! (В прошлом я Пётр.) Моё имя миссис Майзер.

Голос показался мне знакомым, но я не придал этой детали особого значения.

- Очень приятно, миссис Майзер. Чем я могу быть полезен?

Незнакомка была настроена очень решительно.

- У меня очень срочная работа, которую необходимо закончить до выходных. Мне тебя очень рекомендовали.

К подобным вступлениям я уже привык и воспринимаю их не более как дань вежливости.

- Спасибо. Не вижу никаких препятствий, миссис Майзер, и сделаю всё возможное, чтобы вам помочь.

Я всегда стараюсь войти в положение своих клиентов. Наверное, именно поэтому и ещё потому, что я никогда не нарушаю своего слова, люди охотно ко мне обращаются. Необязательность - это бич Америки, как и остальные формы косвенного обмана, свойственные людям с невысокими требованиями к собственной личности. Никто не говорит об отсутствии пунктуальности, если бы только это... Пообещать и не выполнить - вот что в порядке вещей.

- Питер, мне нужно построить рампу для моего отца-инвалида. Он по ней спускается во двор на кресле-каталке.

Вероятно, моя новая заказчица была полна решительности выполнить свой дочерний долг и немедленно позаботиться о том, чтобы её отец в его преклонные годы не чувствовал себя изолированным. Наверняка, для него эта рампа - единственный путь в окружающий мир, и несправедливо отнимать у пожилого человека одну из немногочисленных радостей. Что ж, достойное качество, заслуживающее всяческого уважения.

- Та рампу, которую мы использовали до сих пор, пришла в полную негодность, вчера он с неё едва не упал.

- Не волнуйтесь, миссис Майзер, я буду у вас завтра утром. Давайте адрес.

Я тут же представил, как немощное тело старика балансирует в инвалидном кресле, как тот с полными ужаса глазами пытается сохранить равновесие. Ещё одна секунда - и он может свалиться, оказавшись ничком на зацементированной дорожке двора, весь переломанный, как безжизненная груда кожи и костей, придавленная сверху никелированными колёсами ...

Работа оказалась несложной. Необходимо было установить деревянный настил поверх четырёх довольно широких ступенек. Я тщательно всё промерил, попутно справляясь о деталях у хозяйки.

- Я думаю, что по бокам нужно установить ограничители колёс и перила, хотя бы с одной стороны. Это обеспечит необходимую безопасность и позволит вашему отцу чувствовать себя спокойно и быть уверенным, что ничего непредвиденного не произойдёт. Кроме этого, я бы рекомендовал удлинить рампу: несколько дополнительных футов сделают спуск более пологим. Здесь достаточно места.

Мне не составляло никакого труда дать ей практический и дельный совет, в котором она, несомненно, нуждалась.

- Да, да. Конечно!

Миссис Майзер соглашалась на всё, лишь бы, как она обещала своему отцу, рампа была готова в срок. Она утвердительно кивала, не без удовлетворения отмечая мою заинтересованность выполнить работу на совесть. Я быстро прикинул количество материалов, примерный объём затрат времени и назвал ей цену. Миссис Майзер чуть не поперхнулась, хотя причин для этого, как я полагал, не существовало. Обыкновенная стоимость без шкурного расчёта на то, что ей некуда деться и она будет вынуждена заплатить. Я лишён этого низменного свойства и никогда не пользуюсь благоприятными обстоятельствами, чтобы содрать с заказчика побольше. Как бы то ни было, услышанное в корне меняло её намерения. С лица миссис Майзер вмиг слетела приветливая улыбка, и оно как-то сразу скисло, а готовность сделать всё необходимое, чтобы обеспечить своему родителю безопасность и комфорт, сменилась желанием потратить как можно меньше.

- Питер, а ты не можешь использовать материал от старой рампы?

Гнилые доски, тронутые грибком, с торчащими в разные стороны ржавыми гвоздями лежали чуть поодаль. Я тут же понял, с кем имею дело. Похоже, скупость этой женщины не знала границ. Её отец-инвалид сидел в сторонке на стуле и с надеждой прислушивался к нашему разговору. Его руки с сухой жёлтой, напоминающей пергамент кожей лежали на острых старческих коленях и тряслись, словно листья на ветру. Было хорошо заметно, как слабые кисти не могут остановиться то ли от болезни Паркинсона, то ли от неприятных воспоминаний, казалось, он вновь и вновь переживает страшный момент, по случайности не ставший для него роковым. Я скептически взглянул на то, что миссис Майзер собиралась использовать. Впрочем, она и сама видела трухлявые, изъеденные термитами останки конструкции, а спросила так, на всякий случай, в надежде сэкономить на человеке, которому в этой жизни осталось уже совсем немного.

Я виновато улыбнулся.

- Увы...

- А можно изготовить новую рампу без перил и сделать её покороче?

Мозг миссис Майзер лихорадочно работал в надежде найти решение и хоть как-то скостить неожиданный расход. Её нисколько не заботило, что отец-инвалид должен будет проявлять, подобно циркачу, чудеса эквилибристики, чтобы случайно не съехать на сторону и на хрен не загреметь вниз. Не смущало её и то, что, как Сизиф, он из последних сил будет вкатывать по крутому склону своё тело вместе с коляской, каждый раз рискуя не удержаться, увлекаемый предательской инерцией, и двинуться назад, отчаянно хватаясь то за воздух, то за ободья колёс. Я не стал спорить и тут же пересчитал. Названная новая цена, с учётом всех ненужных теперь конструктивных решений, её тоже, по всей вероятности, не устраивала. Насколько я понял, миссис Майзер ожидала облагодетельствовать бедного русского эмигранта только одним тем, что предложит именно ему этот пустяшный заказ, и сейчас, сообразив, что за копейки ничего не удастся сделать, очень нервничала. Такой тип людей был мне знаком до боли. С первых дней моей жизни в Америке и общения с заказчиками я стал довольно скоро распознавать людей с такой трудно объяснимой психологией. Это патологическое восприятие, униженное однажды сознание, генетически унаследованное через поколения, в котором была заложена уверенность, что кому-то нужно меньше, чем им. В любом иностранце такие люди прежде всего видели дешёвую рабочую силу. С этим стереотипным мышлением, выработанным за годы собственной стабильной благополучной жизни, было неудобно расставаться. Вот и сейчас моя новая клиентка разыгрывала эту карту, не испытывая ни капли стыда от неприглядности её неуместного торга.

- У меня ожидается много работы в будущем, и если за эту ты возьмёшь дешевле, то в дальнейшем я смогу обращаться к тебе за помощью.

Она предпринимала отчаянные попытки убедить меня в выгоде быть сговорчивым, кажущейся ей самой явной и неоспоримой. Упускать человека с хорошими рекомендациями, которому можно доверять, было нелегко, но заплатить, как положено, казалось намного труднее. В душе миссис Майзер происходила даже не борьба, она попросту не могла перешагнуть этот непреодолимый для неё рубеж и не опираться более на всё то, что ей было привито нормами здешней жизни. Никто из этих людей никогда прямо не декларировал неравенство, но, тем не менее, принятый в этой стране образ мыслей предопределял соответствующее отношение к людям, стоящим ниже их на социальной лестнице.

Мне оставалось только развести руками. Я отрицательно покачал головой и попытался понять, что движет ею. У такой даже можно было по старой памяти взять интервью и начать с простого и откровенного вопроса: "Ну и как вы дошли до такой фантастической жадности?"

У меня даже не возникло мысли о впустую потраченном здесь времени, настолько было занятно и увлекательно следить за муками и гримасами миссис Майзер.

- Сожалею. Это резонная цена, и у вас будет возможность убедиться в справедливости рекомендаций на мой счёт.

Миссис Майзер молчала, и мне не оставалось ничего другого, как распрощаться.

- У вас есть номер моего телефона, и если надумаете, то можете дать мне знать в любое время. Я понимаю, насколько вашему отцу необходима эта рампа, и не буду откладывать.

Она уже почти не слушала и даже, вероятно, смирилась с неизбежностью отложить намеченное благое дело. Болезненное стремление не потратить ни цента больше, чем она предполагала, заставляло её выискивать дешевизну, пусть даже себе во вред. Мне не только не приходилось сомневаться, а я уже был уверен на все сто процентов, что миссис Майзер собиралась обзванивать кого угодно в надежде услышать приемлемую для себя цену. Сколько времени на это уйдёт? Неделя? Две? Может, месяц? Кто знает? Будет звонить, пока не отыщет мексиканца-нелегала, готового слепить без всякой ответственности всё, что она захочет. За такие деньги она уже никуда не спешила. Её папа молча удручённо смотрел из своего кресла на останки рампы, как человек, оказавшись вдруг один на один со свирепой стихией, смотрит на разбитую безжалостной волной шлюпку.

"... Бедный старик. Наверное, он вспомнил, как когда-то носил на своих крепких руках чудную малышку и, стараясь ей угодить, купил новую куклу..."

Мне было его откровенно жаль. Ему, должно быть, очень хотелось хоть ненадолго вновь оказаться на солнечном свету, чтобы какое-то время не видеть надоевшие и опостылевшие стены его комнаты, в которых он оказался заперт. Старческие слезящиеся глаза уже не выражали ничего, только полную покорность судьбе. Эта грустная картина ещё долго стояла у меня перед глазами, и я ошибочно предвидел раскаяние миссис Майзер, представляя, как очень скоро, после смерти отца, она вспомнит с болью в душе о своей скаредности. Подумает и в душе проклянёт себя за то, как она выгадывала сотню-другую, вместо того чтобы услужить, чем может, в его последние дни. Эта картинка настолько сильно пронзила мой мозг, что я долго не мог от неё отделаться. Было непостижимо столкнуться с такой трагической силой денег, способной сделать человека равнодушным даже к своему близкому.

Я уже многое успел повидать в здешней жизни и каждый раз вновь и вновь убеждался, что люди, в принципе, мало чем отличаются друг от друга. Те же достоинства и те же недостатки. Единственное, что делает их другими, - это общество, в котором они живут, и чем оно богаче, тем ярче и выразительнее пороки, а добродетели - незаметнее.

"... Господи! - думал я про себя. - Ну неужели не только страдание и нищета, но и благоденствие делает человека слепым и глухим к другому или это те самые экстремальные условия, в которых до конца раскрывается его душа?"

Бедность обесценивает чужую жизнь, но и богатство не делает её более значимой.

Миссис Майзер, сама того не ведая, подтолкнула меня к этому выводу, и я не знал, благодарить мне судьбу за столь неожиданное прозрение или сожалеть об этом нечаянном знании.

Время шло незаметно. Памятуя совет Стива не останавливаться и быть готовым представить и другие работы, я записал на диктофон ещё одно произведение и уже готовился к его переводу в печатный текст. Собственно говоря, я и сам испытывал постоянную потребность в литературном труде, вне зависимости от чьих-то наставлений. В бизнесе мои клиенты больше сюрпризов не преподносили. Миссис Майзер была последней, кто произвёл на меня столь неизгладимое впечатление.

Каждый вечер я прослушивал автоответчик, непроизвольно ожидания новостей от своего агента, и каждый раз мои надежды оказывались напрасными. Лента за день была загружена под завязку предложениями работы вперемешку с рекламными обещаниями представителей телемаркетинга. То какая-то дура с наигранным воодушевлением начинала строчить как из пулемёта о несуществующих процентах на банковские субсидии, то очередной обманщик пытался всучить и даром никому не нужный сервис. Причём, никто из них не испытывал ни малейшего смущения или неловкости от бесцеремонного вторжения таким бессовестным образом в жизнь частного абонента. Наверняка всех тех, кто этим занимался, убедили, что не стоит стесняться, и научили, как и что говорить. После короткого курса все как один приветливо и по-свойски, словно в разговоре со старым приятелем, старались сначала завладеть доверием и уже потом уверенно по полной программе втюхивать разнокалиберное дерьмо. В Америке такая беспардонная назойливость называется "агрессивное ведение бизнеса". Тактика для полчищ тупых бездельников, натасканных на скорую руку, и единственный способ оградить себя от этих вездесущих кретинов - заплатить телефонной компании за блокировку номера. Всё за деньги! Даже покой.

Я, как обычно, машинально пропускал мимо ушей назойливые и осточертевшие призывы не упустить очередную "последнюю" возможность и все остальные сообщения, пока вдруг не услышал ровный и невозмутимый голос дамы из офиса Стива:

- Питер, пожалуйста, перезвоните нам. У Стива есть для вас несколько вопросов.

Просьба связаться с агентством прозвучала очень интригующе. Я только сегодня думал о Стиве... Со дня нашего последнего разговора минуло уже довольно много времени.

"... Значит, понадобился. Слава богу! Неужели такое всё-таки возможно?.."

От этих мыслей даже лоб покрылся лёгкой испариной. Не от хорошего предчувствия, а от очередного всплеска желания, чтобы дело наконец сдвинулось с мёртвой точки. Звонить было уже поздно, и я едва дождался утра.

Набрав номер, услышал в трубке знакомые бесстрастные нотки:

- "Пасифик Ейженси". Вас слушают...

- Могу я поговорить со Стивом?

- Кто его спрашивает?

Секретарша Стива - или кто там она была - говорила таким тоном, как будто собиралась соединить меня с Белым домом. Ну, может, не с самим президентом страны, но, по крайней мере, с губернатором штата, чтобы я смог сполна насладиться неслыханным счастьем.

- Питер. Вчера вы мне оставили сообщение...

На этот раз Стив милостиво поднял трубку, но, вместо того чтобы сказать что-то определённое, напустил туману и пригласил подъехать к нему в офис. Впрочем, просто так он вряд ли хотел бы меня видеть, по всей вероятности, на то были веские основания. Я уже немного его знал и договорился о встрече на следующий день.

По дороге в агентство у меня в голове крутились предположения о причинах его звонка...

"... Не мог сказать... Обязательно нужно тянуть. Вот манера..."

Путь туда был неблизкий. Естественно, я, как и следовало ожидать, попал в жуткую пробку. Справа и слева от меня медленно двигались автомобили. Их водители почти поголовно, не смолкая, говорили по телефону или сосредоточенно ковыряли в носу. Некоторые пританцовывали внутри на сиденье в такт неслышной музыке, а то и просто оцепенело сидели, уставившись на бампер ползущей впереди машины. Все как один... Не обращая внимания на соседей поневоле, наедине с ворохом собственных нерешённых проблем, отгороженные от внешнего мира поднятыми стёклами. У всех этих детей разных народов и совершенно незнакомых культур общим было лишь одно - равнодушие друг к другу, которое, впрочем, никто и никогда не скрывал.

Найти "Пасифик Ейженси", как Стив гордо именовал свою контору, не составило большой сложности, и когда я с облегчением вынырнул из автомобильного потока, нужное здание оказалось у меня прямо перед глазами.

За столом в небольшом безликом офисе, уткнувшись в компьютер, сидела миссис Майзер! Я не мог её не узнать. Мне тут же припомнились её отец-инвалид и та многострадальная рампа, по поводу которой она так больше и не позвонила. Моя неудавшаяся заказчица меня вроде тоже узнала, но так и не смогла припомнить, где же мы с ней сталкивались. Без всякого сомнения, тогда, после разговора со мной, в её доме перебывало много народу, пока ей, наконец, не удалось отыскать для себя удобоваримый бюджетный вариант.

"... Сколько же, интересно, для этого должно было пройти времени?.."

- А, Питер!

Стив показался в дверях, ведущих в смежную комнату.

- Познакомься с моим компаньоном.

Он, представляя меня, указал на миссис Майзер.

- Дебора... А это тот самый русский автор. Я говорил тебе о нём, судя по его последней работе, этот человек не лишён оригинального взгляда на вещи.

Миссис Майзер протянула мне для приветствия руку, и я заметил на её пальце кольцо с крупным жёлтым бриллиантом. В ту прошлую нашу встречу она была без него.

... "Fancy Yellow. Роскошный цвет..."

Ювелирное изделие было очень красивым и, очевидно, довольно дорогим. Я не мог удержаться, чтобы не сделать комплимент, чем очень польстил миссис Майзер. Она, право, не ожидала такого внезапного проявления внимания к своей особе, и её взгляд заметно потеплел. Я, сам того не ожидая, made her day. Среди её окружения, как мне показалось, не нашлось ни одного человека, кто хоть словом обмолвился бы об этом украшении и выразил искреннее восхищение пронзительным экзотическим оттенком камня. Мало кто разбирается в таких вещах и готов по достоинству их оценить и уж тем более нечасто встречается тот, кем движет бескорыстие в стремлении похвалить. Моё замечание, по-видимому, окончательно сбило её с толку, и она, и без того не обладающая цепкой памятью, так и не сумела вспомнить, откуда ей знакомо моё лицо.

Стив пребывал в благодушном расположении духа. Его он источал повсюду, как запах дешёвого одеколона. Излучаемая им самоуверенность свидетельствовала о том, что день начался хорошо и обещает быть удачным. Так лестно Стив никогда обо мне не отзывался. Наверняка у моего агента было ко мне что-то конкретное.

- Последней и пока единственной.

Я это отметил, припоминая всю цепочку операций, что предшествовали появлению плодов моего труда здесь, у Стива.

- Послушай, Питер...

Стив уже не медлил.

- Есть человек, проявивший заинтересованность в твоей рукописи, и он хочет воспользоваться двумя главами.

Я не совсем уловил суть сказанного.

- Мне предлагают распродажу в розницу?

Стив рассмеялся.

- Я же сказал, что у тебя оригинальный взгляд на вещи! Мне кажется, что это совсем неплохое развитие событий и подходящий для тебя случай. Не воспользоваться им будет непростительной ошибкой. У меня есть проект контракта, и если хочешь, мы можем его обсудить.

Стив продавал. Мне - предложение пока неизвестно кого. Другой стороне - мой, как он изволил выразиться, оригинальный взгляд на вещи. В его голосе звучала снисходительная уверенность благодетеля, и он уже ни на йоту не сомневался в моём согласии. Не дожидаясь ответа, Стив протянул несколько сколотых листов с убористым шрифтом. Даже человеку с нормальным зрением разобрать эту мешанину букв было непросто. Строчки выглядели, как сплошные линии, и отталкивали только одним своим видом.

"... А помельче нельзя?.."

В Америке все документы составлены так, чтобы обмануть бдительность. Коварство заключается в том, что очень сложно до конца вникнуть во все изощрения юридического языка, запутанного до невозможности, но решение, ставить подпись или нет, зависит только от того обречённого, кому этот документ адресован. Широкое поле возможностей подловить человека неосторожного и неискушённого, усеянное хитрыми ловушками и тайными капканами, не угодить в которые практически невозможно.

"... Почти как Уголовный кодекс. Незнание не освобождает..."

Я пробежался взглядом по бумаге, испещрённой угрожающими санкциями в случае невыполнения обязательств, и решил не торопиться.

- Стив, насколько я понял, мы говорим о продаже авторских прав. Не так ли?

Он немного замялся.

- Не совсем... Никто не собирается издавать твою работу полностью.

- Что же тогда с ней собираются делать?

Я откровенно недоумевал.

- Ты когда-нибудь слышал о "Горячем дыхании Санта-Анны"?

- Откровенно говоря, нет.

- Это мыльная опера, которая уже почти год идет в телеэфире. Так вот, для авторов этих сериалов я иногда подыскиваю материал, и они потом используют его по собственному усмотрению. На этот раз им понадобилось что-то с восприятием человека из Восточной Европы, и у меня как раз оказалась под рукой твоя рукопись.

- Стив, спасибо, конечно, но я имел в виду немного другое. Ты помнишь, мы говорили по этому поводу, и я сказал, что для меня важно признание меня как автора.

Для Стива мои слова прозвучали как лепет ребёнка, родители которого лучше знают о его желаниях для его же собственной пользы.

- Питер, послушай, какая разница? Они платят, и это главное.

- То есть моё имя не будет упомянуто вообще?

- Нет.

- Могу ли я потом использовать то, что написал, и опубликовать?

Стив не ожидал от меня такой дотошности.

- Питер, я не знаю о дальнейших планах этих людей. Вставят они одну главу в эпизод или диалог - это уже как у них сложится. Естественно, дублировать потом что-либо будет прямым нарушением договора.

Он на секунду замолчал, что-то обдумывая.

- Ты даже не спрашиваешь о сумме? Или для тебя это не столь существенно?

По-моему, он иронизировал, но его едкая усмешка пролетела мимо цели. Я не мог не пожалеть этого человека. Переводить всё в денежную плоскость здесь норма жизни.

- Стив, я уже сказал, что для меня это не финансовый проект. Я не стою с протянутой рукой и не пытаюсь превратить своё творчество в источник заработка.

Он округлил глаза. Я, очевидно, его серьёзно озадачил. Сказать американцу, что тебя не интересуют деньги, - то же самое, как в присутствии верующего глумиться над Библией. Он беззвучно пожевал губами, с трудом переваривая в своём мозгу недоступное для его понимания мировоззрение.

- Ты, конечно, можешь отказаться. Тебя никто не заставляет, но это будет легкомысленным решением с твоей стороны. Если ты хочешь продолжать писать и пробить себе дорогу в этой области, это очень неплохое начало. Мистер Майзер имеет тесные связи с телевидением, и кто знает, как может для тебя всё обернуться.

- Мистер Майзер! Кто это?

- О, боже мой! Ты и его имени не знаешь? Кстати, оно на контракте внизу. К твоему сведению, это тот человек, который заправляет командой скринрайтеров в этом сериале.

Для меня эта новость была даже интересней, чем Стив мог себе представить.

- Уж не Деборин ли он родственник?

Стив опешил.

- Муж... Так ты её знаешь?

Я таинственно улыбнулся.

- Встречались однажды.

- С ним?

Он даже не пытался скрыть своего крайнего удивления.

- Нет. С миссис Майзер. С Деборой.

Столь неожиданные обстоятельства стали сюрпризом для нас обоих. Стив не мог и предположить, насколько иногда тесен мир, опрометчиво полагая, что человеческие пути пересекаются только на одном и том же уровне, ограниченные кругом общения или бизнеса. Для меня это открытие оказалось наглядной демонстрацией той хорошо спланированной схемы, которая открывала глаза на суть происходящего вокруг. Не составляло особого труда прикинуть, сколько зарабатывает эта чета, беззастенчиво эксплуатируя таких, как я, начинающих писателей или тех, кто уже навсегда похоронил всякие амбиции и вынужден использовать свои способности, штампуя тексты на заданную тему. Ну, чем не та же самая заводская многотиражка? Хотя, как справедливо заметил Стив, никто никого не заставляет.

Не следует в собственном неуспехе винить успех другого. Он, безусловно, не вызывает удовольствия и даже, наверное, раздражает, но, с другой стороны, чужая удача может стать прекрасным стимулом для честолюбивой натуры.

"... Эта пара неплохо устроилась. Одна отбирает хорошие идеи, другой их покупает за бесценок и потом выдаёт за свои. Фабрика-кухня. Соня стирает, я выкручиваю..."

Я опять взял в руки контракт, ощутив на себе поощрительный взгляд Стива. Так смотрят на своенравного кота, долго не желавшего гадить там, где ему предписано, и, наконец, успешно подчинившегося воле хозяина То, что бумаги составлены по всем правилам адвокатского искусства, я не сомневался.

"... Автор согласен с передачей исключительных прав и пользователь вправе использовать их без ограничений срока..."

Строчка за строчкой они лишали меня всего. Пожалуй, я был единственным, кто так внимательно вчитывался в каждый параграф. Не из судорожного стремления не продешевить, а лишь желая спокойно удостовериться, насколько безжалостно меня обдирают как липку. Предлагаемая сумма для ранга телешоу была смехотворной. Впрочем, и для любого другого - тоже. Все посулы Стива о заманчивых перспективах не стоили и выеденного яйца. Всё самое лучшее уже произошло, и теперь в этом агентстве меня ждёт полное забвение. К гадалке не ходи. Здесь людей, по обстоятельствам, доят как коров или разово выдавливают как лимон, и лучший выход для меня - говорить с ними на их же языке. Пока Стив ходил в другую комнату, я добавил на обоих подписанных экземплярах к сумме ещё один ноль, исправил цену прописью и уже окончательно скрепил собственное решение своим размашистым автографом.

- На этих условиях я согласен, - сказал я ему, передавая бумаги и оставляя себе один экземпляр. Он расплылся в улыбке.

- Стив!

Мне хотелось ещё раз обратить его внимание на договор, подписанный минуту назад, чтобы предостеречь этого самоуверенного болвана.

- Только! И никаких других, - добавил я многозначительно.

- Конечно, конечно...

Прощаясь со мной, миссис Майзер и Стив были предельно любезны. Своим нечаянным комплиментом я, похоже, тронул тщеславную душу Деборы. В ней прежде всего жила женщина, а уже потом - жена и компаньон. Это вовсе не означало, что она захочет или, по крайней мере, не будет возражать заплатить мне за рукопись больше. Личные симпатии и бизнес - вещи несовместимые. Об этом никогда не стоит забывать, как и не повредит определиться с тем, что наивность - это признак глупости, а не простодушия. Стив, к собственному несчастью, так и не понял, что произошло. Ему как агенту совсем бы не помешало лучше присматриваться к людям. Хотя, как правило, о человеке знают ровно столько, сколько хотят знать, и в этом отношении он нисколько не отличался от всех остальных.

Подсчитывая свои комиссионные, Стив элементарно потерял бдительность и, не удосужившись просмотреть контракт, вложил его в папку.

"... Ещё один!.."

Ему не могло даже прийти в голову, что кто-то будет так активно за себя бороться, пусть даже без шансов на успех. В местной действительности, где деньги решают всё, человек без них слишком мал и незначителен, чтобы обращать внимание на его ничтожное мнение. Этим мы с ним и отличались друг от друга - мы смотрели на себя с разных позиций. Я - как на равного кому угодно, а Стив - с уровня своей стоимости, сортируя всех остальных то вниз, то вверх.

- Мы позвоним тебе в течение двух-трёх дней. Окей?

Я не мог не усмехнуться, пряча в карман копию нашего договора.

"... Да уж, теперь, мои дорогие, вам будет некуда деться..."

Мы обменялись со Стивом рукопожатием, и миссис Майзер тоже протянула руку с видом уверенной в себе богатой женщины. Теперь она вела себя иначе, так и не выкопав в своей памяти тот короткий и пустяковый для неё эпизод.

Садовник, домработница, водопроводчик - да кто угодно другой. Неприметные в её жизни фигурки, предназначенные исключительно для обслуживания их с мужем нужд. Стоят ли они того, чтобы заботиться о том, как эти люди тебя воспринимают? При них можно всё, и какая разница, что они о тебе подумают. Изменение её поведения было поразительным. Впрочем, чему удивляться? Ведь, как однажды сказал Бальзак, "скупость начинается там, где кончается бедность..."

 

 

 

Бердник, Виктор
№144 Jun 2016