| |
Сестричка по войне
Я эту тетку видела всего раз десять. Она бабули нашей двоюродная сестра, только младше ее на тридцать с чем-то лет. Сашка ее лучше помнит, когда бабули не стало ему уже целых десять лет исполнилось, а мне только семь. Нас на лето к бабуле отправляли, там красота: речка, грибы, ягоды в роще, а на огороде редиска, морковка молодая, смородиновые кусты. После смерти бабули мы с папой когда на кладбище ездили то всегда к ней, к тетке этой заходили. Тетя Валя ее звали. Она в бабулин дом перебралась, а то у нее в доме никаких удобств не было. Когда война началась мама сначала хотела с нами в село уехать, мол там спокойно, переждем. Но бомбить стали сильно и обстреливали почти каждую ночь, так мы из города и не уехали. А потом папа увез нас в Германию. Он уже лет десять на немецкую компанию работал, грузы перевозил. Повезло в тот раз что фура полупустая обратным рейсом шла, мы немного вещей погрузили. Страшно было, на обочине машины разбитые стояли, но доехали. Границу пешком переходили, а потом в Европе поездом. Нельзя, оказывается, в Европе грузовой фурой людей перевозить. Папу больше в Украину не посылали, он сейчас по другим странам мотается, иногда неделю в рейсе. Мама все повторяет что нам повезло больше чем другим. И с жильем тоже повезло. Беженцев расселили в городке возле бывшей военной части. Туда после отхода советских войск заселили рабочих гастарбайтеров, они дорогу строили. Потом это жилье стало муниципальным, и когда беженцы приехали их на той окраине и расселили. Сейчас обжились, привыкли: мы с Сашкой в школу ходим, уже сносно по-немецки шпрехаем. А в своей школе мы на удаленке учимся, не хочется же по возвращении на класс ниже пойти. Загружены, в общем, по полной программе. И тут эта Наташка! Папе позвонили под утро, часов в пять, я сквозь сон слышала, как он по телефону говорил. Потом мама встала, они на кухню пошли, дверь закрыли. Я уже снова засыпать стала, но тут папа из кухни вышел и велел нам вставать. Сашка заворчал, что рано, полшестого, суббота, дайте, мол, хоть в выходные отоспаться, но папа на него цыкнул и Сашка кряхтя начал одеваться. Сели мы с Сашкой в кухне за стол и на папу смотрим. Мама у плиты возится, завтрак готовит, тесто на блинчики замешивает, наши с Сашкой любимые. А папа сел напротив нас и рассказывает: - Тетка Валя погибла. Она вышла в конец улицы корову встретить, а тут обстрел начался, вот ее вместе с коровой. Наташа сиротой осталась. Тетку сегодня соседи похоронят, а малую завтра волонтеры заберут и к нам отправят. Дом не поврежден, значит документы у нее есть. Мне позвонят, когда ее в поезд посадят. Встал папа, к окну отошел, смотрит в темноту. - Зима, - говорит, - у девчонки, небось, ни одежки, ни обуви подходящей нет. Мама сковородку с огня отставила, обняла его за плечи. - Купим ей сапожки, - говорит, - курточку купим - это самое легкое. Вот как она все это перенесет... Я стала блинчики дожаривать, Сашка тарелки расставлял, мама варенье достала, стала чай заваривать. Все вроде, как всегда, но отчего то в груди щемит. Я помню папа с мамой когда-то про эту тетку говорили. Она Наташку родила неизвестно от кого, а ей самой уже за сорок было. Бабуля ей все время помогала, единственная родня, сестра двоюродная, больше никого у них обоих не осталось. Потом, когда бабуля заболела, тетя Валя за ней ухаживала. Я помню, приехали мы бабулю проведать, а у веранды во дворе коляска с Наташкой. Малышка нас увидала, заулыбалась как родным. Я ее потом еще пару раз видела, ничего примечательного - нос в конопушках, косички. Мама все мои платья тетке для нее передавала, семья же. И вот теперь вместе жить будем. А куда же ее еще? Боязно мне было. Как уживемся с Наташкой этой? Ведь у них в селе жизнь совсем другая, ни кружков, ни бальных танцев (а я серьезно занимаюсь!). Она, наверное, и плитой электрической не умеет пользоваться и компьютера у них не было, я точно знаю. Папе на завтра в рейс было, так что после завтрака мы стали место для Наташи обустраивать. В доме, где мы живем, когда-то давно был военный клуб, а когда на квартиры переделали, то получились комнаты нестандартные. В нашей квартире одна комната квадратная, а вторая раньше коридором была, длинная такая. Мы с Сашкой эту комнату шкафом перегородили, ну чтобы у каждого свое пространство. Теперь третью кровать ставить надо. Шкаф передвинули, папа с Сашкой за кроватью поехали, мама на кухне возилась, а я места себе не находила. Ведь только со школой сложилось, у меня подружка появилась, Катя из Харькова, и партнера на танцах мне, наконец, подобрали, Германа... И что теперь эта малявка везде со мной таскаться будет и ныть как Катин братик что ему скучно? А я всегда в семье младшей была, девочкой-принцессой, меня жалели, баловали. А тут еще мама из кухни кричит мне чтобы я в шкафу нижнюю полку освободила для Наташки этой. Ну да, в шкафу три полки, Сашка свое на верхнюю затолкал, а я на двух нижних разложилась. Убрала я свое с полки, кое как свои майки и свитера втиснула, помнутся, конечно, а гладить я ненавижу. И все из-за нее, Наташки этой. Папа с Сашкой кровать привезли, собрали и под стенку поставили. Это я их попросила, чтобы Наташкина кровать чем подальше от моей стояла. Застелила я ей постель своими единорогами. Я их еще в прошлом году обожала, а сейчас вроде уже выросла, ну мама мне новый комплект купила с японскими мультиками. Наутро папа в рейс ушел, мама побежала в магазин, а мы с Сашкой в школу. Весь день я про Наташу и не вспомнила, только вечером в спальне глянула на единорогов и чуть не заплакала. Во вторник утром папа нам позвонил: Наташа приезжает в одиннадцать, надо ехать на вокзал встречать. А маме как раз к зубному на одиннадцать. Пришлось нам с Сашкой ехать. А с утра дождь зарядил, холодный, противный такой! Мама десять раз нам повторила чтобы мы были осторожны, и про автобус, и про вокзал. Сашка даже напомнил ей, что ему через полгода уже восемнадцать, и он хоть завтра может идти сдавать на обучение вождению. Мама все равно волновалась, сказала, что будет нам звонить, как только сможет рот закрыть. Позвонила она без двадцати одиннадцать узнать добрались ли мы до вокзала. Сашка ее успокоил, и мы потихоньку к перрону двинулись. Поезд здесь всегда под крышу приходит, удобно. Минут через пять прибыл наш поезд, мы у шестого вагона стоим, ждем. Вроде все вышли, я даже испугалась, что мы Наташку пропустили, и тут проводник ее выводит. Обрадовался, что мы встречать пришли, он уже думал, что придется ее в полицию отвести, все-таки один ребенок едет и ни слова не понимает. Ну, Сашка с ним разговаривать стал, а я к Наташке подошла. Мать моя! Курточка на ней грязная, черным вымазана, платок черный до глаз повязан, на ногах резиновые сапожки, мои бывшие, я их помню, красные с уточками, а из-под куртки юбка ситцевая торчит, не то халат, не то платье. Руки красные без перчаток, а в руке коробку держит веревкой перевязанную. Глаза на меня подняла: - Божечки, Алла, какая же ты красивая! - говорит. Вот так, ни привет, ни здрасте! Тут Сашка подошел с Наташкиным чемоданом. Чемоданы такие я только в старых фильмах видела - без колесиков и с железными замками! Хоть бы домой успеть доехать пока все в школе, смеяться будут над такой родственницей! Сашка парень компанейский, обнял Наташку, по спине похлопал, а я не могу себя заставить. Он поглядел на нас, а потом просто толкнул ко мне Наташку, и пришлось нам обняться. Сашка смеется: - Не тормозите, девчонки, - говорит. Хороший он у нас, все понимает. Идем мы к выходу, Сашка чемодан несет, а я хотела коробку взять, но Наташка не отдает, как прилипла к коробке этой. На вокзале, как всегда, людей толпа, боюсь потеряется девчонка, вон как шарахается, ну я ее за капюшон курточки взяла, чтоб наверняка не заблудилась она. А Наташка оглянулась и улыбается мне, и от людей шарахаться почти перестала. Вышли мы с вокзала, перешли через площадь, погрузились в трамвай, посадили малую у окошка, а она голову опустила и вниз смотрит. Сашка ей: - Наташа, может ты пить хочешь? А она в ответ тихонечко: - У меня есть вода, - говорит, - в чемодане, но я до дома дотерплю... Так до дома еще час ехать, откуда ей знать! На автобусной остановке Сашка ей купил сок в бутылке и пирожок. Пирожок она за минуту проглотила, будто три дня не ела, а сок всю дорогу пока ехали по глоточку отпивала. А коробку свою, замызганную, с колен не снимала, вроде даже что-то в нее шептала. Мама позвонила, когда мы уже из автобуса вышли, обрадовалась, что встретили и довезли без приключений, обещала минут через двадцать приехать. Дом наш почти у самой остановки, до конца уроков еще долго, никто, к счастью, нас по дороге не видел. Вошли в прихожую, мы с Сашкой разделись, а Наташка стоит. Я ей: - Раздевайся, - говорю, - снимай куртку, платок, в доме тепло, - а она стоит столбом. Я помочь хотела, потянула молнию на курточке, а девчонка ни с того ни с сего разрыдалась, на пол опустилась, колени к животу подтянула и ревет. Тут вдруг ее коробка зашевелилась и шипит. Я назад, а Сашка, молодец, сообразил, вынул ножницы из ящика и веревки перерезал. А из коробки кошка молнией выскочила, грязная, вся в клочьях, и к Наташке на руки. И вот так мама их на полу и нашла: Наташка рыдает, а кошка шипит и подойти не дает. Мама сразу порядок навела: велела Сашке воды принести, а мне котлету покрошить в пластиковую миску. Кошка шипеть перестала и давай воду лакать, пьет и стонет, как человек все равно. Потом котлету съела и в ящик залезла, поделки свои там оставила, и возле Наташки легла. Пока кошка пила, мама уговорила малую курточку и сапожки снять, мои старые тапочки ей нашла, хотела платок развязать, но Наташка не дала. Мама настаивать не стала, повела ее в кухню, и кошка за ними поплелась и все оглядывалась, не осталось ли чего от котлеты, оголодала, видно. Мама руки Наташке вымыла, посадила кормить. Пока она борщ ела кошка на полу лежала, а когда мама картошку с котлетами перед Наташкой поставила, кошка сразу на колени к хозяйке запрыгнула, ну и вдвоем они ели. И ели так, что мне даже смотреть было неудобно. Мама стала было Наташку уговаривать пойти в ванную, но девчонка заснула прямо на стуле, только свитер свой желтый испачканный и успела снять. Мама старую простынь на кровать постелила и Сашка малую спящую из кухни принес и уложил. Кошка тут же на кровать вспрыгнула и возле хозяйки улеглась. А мы в кухню ушли советоваться. Мама нам стала объяснять, что девчонка не в себе, стресс, мол, огромный, только что мать потеряла, из дому уехать пришлось, а здесь все чужое, и что кошка эта драная, все что у нее от прошлой жизни осталось. Да мы понимаем, конечно, но непривычно все это как-то, вот как с ней разговаривать, как общаться... а ведь в одном доме жить будем... Сашке мама список написала, чего для кошки купить, и он в магазин побежал, а мне велела найти вечерний прием у ветеринара. Сашка через полчаса вернулся, еле дотащил, и переноску, и наполнитель для туалета, и сам туалет. Еды поэтому немного купил, завтра докупим. Сели мы уроки делать, но ни мне ни Сашке учеба в голову в этот день не шла. Вечер наступил, а Наташка все спит. Нам кошку везти в ветлечебницу, а как ее от Наташки оторвать не знаем. Сашка все же затолкал ее в переноску, хоть она и шипела всю дорогу, но выхода не было. Ветеринар с ней живо управился, шерсть обгорелую состриг, мазью намазал, прививки сделал. - Ожоги, говорит, - неопасные, за неделю заживет. Но животное испытало огромный стресс, а потому вы должны быть к ней очень внимательны. Она нуждается в ласке и сочувствии, покажите ей, что вам она не безразлична, что вы тоже переживаете ее боль. Кошку снова в перевозке закрыл и Сашке отдал, а мне мазь и антибиотики вместе с инструкцией вручил. Приехали мы домой, а Наташка, оказывается еще не просыпалась. Мы с мамой до двенадцати ночи ее караулили, и будить пытались, и водой напоить, но спала она беспробудно. Так в платке своем черном и спала. В шесть утра будильник в телефоне запищал, я проснулась, прислушалась, неужели Наташка все еще спит? Оказалось спит. Тут уж мы с мамой всерьез волноваться стали, а Сашке хоть бы хны. - Воду возьмите холодную, - смеется, - и морду лица ей оботрите. Но я в этом не участвую, меня вчера ее котяра чуть до смерти не зацарапала! Мама так и сделала: край полотенца намочила и лицо Наташке обтерла. Та стала просыпаться и вдруг снова зарыдала, простыней накрылась, трясется вся. Кошка, конечно, на нас шипеть стала, и это несмотря на то, что мы ее уже три раза кормили, - вот животное неблагодарное! В общем, мама велела нам с Сашкой убраться из спальни, дверь закрыть, и чем поскорее в школу идти, а сама возле Наташки осталась. Что она ей говорила мы не слышали, но рыдать девчонка скоро перестала. Мы с Сашкой в школу ушли, и весь день я и не вспомнила про Наташку. После школы домой идем, я смотрю, а весь балкон бельем завешан: и единороги мои сохнут, и свитер желтый, и рейтузы Наташкины. Неужто она еще писается? Вот повезло мне рядом спать-то! На кухне Наташка в моей голубой майке и в своем черном платке вместе с мамой вареники лепит. И быстро так лепит, быстрее чем мама! Кошка рядом на полу лежит и глаз с Наташки не сводит. Мы поздоровались, а девчонка со стула слезла и нам с поклоном: - Здравствуйте братик и сестрица! А мы с тетенькой вареники для вас лепим. Майка моя голубая ей до колен и с плеч сваливается. Сашка подхватил ее, покружил, и пока кружил кошка уши прижала, шипит, атаковать готова. А как на пол хозяйку поставили, встала перед ней, защищает. - Кошку твою как зовут? - спрашивает Сашка. - А Мурка, - отвечает Наташка. - Она не будет мешать, она даже во дворе жить может. Только не прогоняйте ее! - и глаза полные слез. И жалко мне Наташку, и смотреть на свою майку на ней не могу. И обнять хочу девчонку и боюсь, как бы еще пуще не разрыдалась. Мама выручила. - Приедет папа, - говорит, - мы поедем с Наташей в магазин, купим джинсы, кроссовки и куртку новую, а то мы ее куртку достирать не смогли. - Горело сильно, - говорит Наташка и носом шмыгает, - а я мамку спасать хотела, а сосед наш меня не пустил... - И глаза полные слез. - И корова наша сгорела. Квиткой звали. Только мы с Муркой остались. Не прогоняйте ее, она мало ест и не шкодит. - Мурке твоей хоть получше? - спрашивает Сашка, - а то она меня вчера чуть не загрызла. - Лучше, - говорит Наташка. - Мы с тетенькой ее мазью мазали. Только холодно ей без шерсти, может найдется у вас тряпка какая ненужная, я бы ее завернула. Мама полотенце принесла чтоб кошку накрыть. Мурку Наташка в кресло посадила и укрыла полотенцем гладила, гладила и усыпила. Спит кошка и во сне стонет, видно и вправду болят ожоги. Тут вода на плите закипела, мама стала вареники в кастрюлю бросать, а Наташка все лепит, да быстро, прямо как машина. Поужинали мы, еще и на завтрак вареники остались. Потом мама закомандовала в домино играть. От клуба военного целая кладовая с играми осталась. Вот они с Наташкой сегодня там нашли и домино, и лото, и даже "Монополию". Играли мы по очереди. Сначала я уроки делала, а Сашка с ними играл, потом Сашка свои примеры решал. А мама с Наташкой без перерыва разговаривали. Мама ее все про школу расспрашивала, что учили, да какие теперь учебники. Отвечала она односложно, вроде боялась, что не то скажет. Вечером папа звонил, спрашивал не плачет ли девчонка. Я сказала, что не плачет, а вареники лепит. А папа: - Отлично! Вы ей все время что-то делать давайте, чтоб не думала о матери да о доме. Книги ей почитайте, мультики какие-нибудь. Вечером перед сном я Наташку спрашиваю: - Ты какие мультики любишь? - Не знаю, Аллочка, - говорит, - я их не много видела. После школы роботы много было, мы с мамой птицу держали, корову Квитку... - и слезы на глазах. - Мы творог делали, вареники для кафе лепили. Я уже хотела Наташку обнять, утешить, что ли, но рука просто в воздухе повисла. Не умею я утешать, сколько жила всегда меня утешали, ласкали, целовали. По голове я ее все же два раза погладила. А она руку мою хвать, и к щеке своей приложила. А слезы горячие... - Птицу соседи разобрали, - говорит. - Только мы с Муркой осталась. Тетенька сказала, что у вас мышей нету, так она может просто так жить для уюта, а то у вас ни мышей, ни собаки... - Ладно, - говорю, - ложись спать, поздно уже. И вроде хочу что-то хорошее ей сказать, а слов нету. Не могу я вот так сразу привыкнуть. Надела Наташка мою пижаму, штаны подвернула, рукава я ей закатала, а платок она так и не сняла, так в платке и улеглась. Тут и Мурка прибежала, на кровать прыгнула и к хозяйке под бок. Наташка ее под одеяло впустила и заснули они. Мы с мамой на кухне еще чаю попили с печеньем. Мама рассказывала, что чемодан Наташкин они не открывали. Девчонка сказала, что приедет завтра дядечка Коля, тогда откроют. Папа вечером приехал. Привез всякой вкусноты. Это у него старая привычка, когда мы еще дома жили, то он из каждого рейса привозил гостинцы. А сейчас в магазинах все тоже самое, а он все равно привозит и печенья, и шоколадки. В этот раз я заметила больше чем всегда привез, ну понятно, теперь нас трое. И опять меня царапнуло, что и гостинцы, и подарки теперь еще и для нее. Поужинали мы и папа стал чемодан Наташкин открывать, там замок металлический ржавый заело. Повозился, но открыл. Вот уж никак я не ожидала что в том чемодане. Думала одежки, ну, может игрушки какие. А Наташка вытаскивает два здоровенных бархатных альбома с фотографиями. - Вот, - говорит, - дядечка Коля, это вам. Вы теперь старший, вам и берегти наш род. Потом платок достала пуховый серый. У бабули, помню, такой же был. - Это вам, тетенька Неля, мамин праздничный. Она его всего пару раз в год надевала в церковь ходила. Он совсем новый, пуховый, вам тепло будет. Мама платок на плечи набросила и не выдержала, расплакалась. Я маму обняла, а Сашка Наташку на руки подхватил, "хозяйськой дытиной" назвал. Весь вечер мы старые фотки разглядывали, а Наташка объясняла нам кто на них. Иногда даже папа не знал, а она, удивительно, всех знала и все помнила. Назавтра мы в магазины хотели пойти, одежду Наташке покупать. Утром я к ней пристала, чтоб платок сняла, а она только головой мотает. Я ее напрямик спрашиваю: - Может вши у тебя, так врач мазь выпишет, за два дня от них избавишься. Наташка закраснелась вся и шепчет: - Нет вошей, мы с мамой чисто жили. Просто у меня косы сгорели. Я платок все-таки снять уговорила, заперлась ней в ванной и командую: - Снимай! Посмотрим, что там у тебя. Уговорила, и Наташка все-таки платок размотала. Б-же ж мой! Вот на этом самом месте в нашей ванной до меня, наконец, дошло что такое война. Девчонка маленькая, худенькая, беззащитная смотрит на меня, ждет что я скажу, а у меня слова в глотке застряли. И слезы сами по себе текут, и из горла только какой-то писк. Ожог ужасный, кожа на голове черная, не поймешь, сажа это или так опекло. С одной стороны косичка обгорелая, а с другой волос почти нет, ушко красное, кожа слезает. - Наташенька, - протолкнула я слова, наконец, - деточка, что ж ты никому не сказала, глупенькая. Кошку твою лечили, а про тебя и не знали... Наташка сразу снова платок повязала, из ванной шмыг и за креслом в углу на полу плакать устроилась. Мурка сразу прибежала и давай на нас шипеть. Я скорее маме с папой про ожог рассказала. Мама ахала, она, мол, думала, что Наташка по маме траур носит, потому и не требовала платок снимать. Ну, папа с Наташкой не церемонился, сграбастал на руки, и понес вниз в машину. А я на полке своей в шкафу кое-что нашла и за ними побежала. Поехали мы к доктору. Папа в коридоре дожидался, а меня впустили, чтобы переводила. Волосики сбрили, голову отмыли, оказалось не ожог такой страшный, а сажей все покрыто и уже инфекция пошла. Голову обвернули марлей и сеточку белую надели чтобы марлю держала. Дали нам мазь, антибиотики дали, объяснили, что делать и велели через два дня снова прийти. Наташка пока раны обрабатывали почти не ойкала, только кривилась, но болело, видать, очень. Так жалко ее было, просто хоть плачь! Наконец отпустили нас. Перед тем как в коридор выйти я Наташку к себе развернула и на голову поверх повязки свой берет надела. Берет супер модный, ажурный, мама связала, а я подругам в классе заливала что папа из Бельгии привез. Получилось как будто так и надо - голубая беретка с белой подкладкой. Папа по дороге домой Наташку отругал, а она прощенья просила, обещала, что будет всегда говорить если плохо себя чувствует, больше скрывать не будет. Домой приехали, мама с Сашкой навстречу выбежали. Сашка ее снова на руки подхватил, кружил, мама обнимала. А я стояла и думала, как эта чужая девчонка вдруг нам родной стала. Пока мы у врача были время обедать пришло. Мама Сашку в магазин за тортиком гоняла, а сама все наше любимое приготовила. За столом говорили много, папа, как всегда, рассказывал про свою поездку, потом Сашка про школу, потом я про школу и еще про танцы, у нас конкурс скоро. Хорошо посидели, чай-кофе с тортом пили. Наташка тоже немножко говорила, про свое село, про сельскую школу рассказывала. За одежками ей решили завтра с утра ехать. А ночью проснулась я и слышу плачет малая. Тоненько так воет, захлебывается: - Матуся, матинко... Так жаль ее стало! Я встала, к ней на кровать уселась, погладить ее хотела по голове забинтованной. Потом подумала, ей, наверное, больно, стала по спине гладить. Приговариваю "Ну что ты, Наташенька", "Не плачь, детка, все будет хорошо", а у самой внутри так заболело, просто натуральная физическая боль. А девчонка вдруг подхватилась, села на кровати и мне в лицо: - Прости меня, Аллочка, прости. Я бы никогда к дядечке жить не пришла, но куда же мне еще... - и не договорила, плачет взахлеб и снова матусю зовет. С самого начала оказывается чувствовала Наташка что я к ней, скажем так, не очень. Стыдно мне стало, неудобно перед ней. А Наташка на постели на коленки встала и шепчет: - Го-подом клянуся, что сестрой тебе буду самой преданной! И любить, и защищать, и помогать всю жизнь! Она меня защищать будет, малявка эта! - Ладно, - говорю ей, - давай спать, нам с утра в магазины ехать. Уже лечь хотела, потом вспомнила. - Наташ, - шепчу, - тебе в туалет не надо? - Нет, - шепчет, - нет-нет, я давно не писаюсь, не бойся. Тетенька сказала, что тот раз от стресса случился. Мы еще долго не спали, шептались с кровати на кровать, а потом я сама предложила ей со мной лечь. Заснула Наташка за секунду, а руку мою до утра не отпускала. Утром пока Наташка помогала маме завтрак готовить, мы с Сашкой мою и Наташкину кровати сдвинули на середину. Теперь вроде как вместе и места много. Пускай за мою руку хоть всю ночь держится! Сестра ведь.
|
|
