Охотница
(Рассказ)
Вы не замечали, что если часто и сосредоточенно думать о чем-то, то это что-то непременно сбудется?
Однажды побывав на Гавайях, я никак не могла отвлечься, переключить своё внимание на другое. Снова и снова мои мысли возвращались к той слишком быстро промелькнувшей неделе.
Я представляла эту стайку островерхих островов в Мировом океане, над каждым из которых клубились белые и четкие, словно нарисованные облака. И про себя удивлялась: как острова - согласно научной теории - могут вытягивать из Пасифика эти молочные кудри, которые водят вокруг вулканических вершин свои узорные хороводы?
Мне очень хотелось вернуться туда. Ещё и потому, что там осталась какая-то тайна, недоговоренность что ли...
Прошло почти 10 лет, прежде чем моя мечта осуществилась и я снова с наслаждением вдохнула этот завораживающе пряный запах Гавайев, их неведомых растений и дымных вулканов. И лишь тогда осознала, что к тем берегам меня тянуло вовсе не из-за южной экзотики, а скорее, из-за человеческих судеб. И вот как это было.
Знакомство
Итак, много лет назад моя родная редакция командировала меня в круиз на Гавайи, чтобы там, не отрываясь от повседневных корабельных забот, я провела масштабный социологический опрос, как русскоязычные иммигранты встраиваются в американскую жизнь, и по ходу действия отправляла бы краткие репортажи прямо в текущий номер газеты.
Уж и не знаю, чей заказ выполняла редакция, но она раскошелилась, и я - на седьмом небе от счастья - вошла в свою одноместную каюту с окном на океан, будто в райские кущи.
Чуть ли не весь первый день я провела в корабельном департаменте связи с общественностью со своим диктофоном и лэптопом. Когда они узнали, что я собираюсь писать о круизе, то выложили передо мной всю доступную информацию, потому что для них всё, что появляется в печати, даже скандальное, - это вожделенная реклама. А так как американцы вообще обожают статистику, то первый же очерк с цифрами, приправленными восторгами по поводу глубокого черного неба с мириадами загадочных звезд и флуоресцирующей океанской воды, я отправила уже в полночь.
На следующий день с планом в руках я пошла знакомиться с нашим 16-палубным красавцем-лайнером и, немного заблудившись, ведомая едва доносившейся откуда-то знакомой мелодией, вышла к спрятанному глубоко в корабельных недрах небольшому бассейну с джакузи и сауной.
И увидела необычную картину: под ярким солнцем на белых топчанах уютно расположилась большая компания молодых людей - явно до сорока, и ярко-рыжая девчонка с бездонными карими глазами и нежным румянцем на задорно-веснушчатом лице мощно грудным голосом пела Галича:
Пусть другие кричат от отчаянья, От обиды, от боли, от голода! Мы-то знаем: доходней молчание, Потому что молчание - золото!
От неожиданности и нахлынувшего потока эмоций я забилась в тенистый уголок этого земного рая и уже не могла оторваться от тихого сдержанно-обволакивающего голоса, от этих полузабытых, щемящих душу мелодий.
- Лора, давай Окуджаву! - и уже плыла над океанской гладью сама человеческая мудрость, облаченная в шлейф мягких гитарных аккордов и тревожного двуголосья, про виноградную косточку и надежды маленький оркестрик под управлением любви.
Лоре замечательно вторил и подпевал, как я поняла, ее муж Сеня, такой же завидно молодой, улыбчивый и подвижный, а ещё фактурный черноволосый и чернобровый, хоть пиши с него плакат "В здоровом теле здоровый дух". Он держал зонтик над головой певицы и смотрел на неё влюбленными глазами.
В какой-то момент Лора сказала:
- Продолжай сам, я отдохну немного, - и плюхнулась на топчан рядом со мной. Я лихорадочно придумывала, как поприличнее начать разговор, но вдруг она крикнула:
- Эй, гайз, у кого есть санблок?
Как водится, в нужную минуту ни у кого с собой солнцезащитного средства не оказалось. Тут уж я и подсуетилась:
- Если хотите, пойдемте со мной, тут недалеко, и я как раз собиралась уходить. У меня есть неначатый тюбик французского крема, хватит до конца путешествия.
- Why not! - сказала Лора и, накинув узорчатую тунику, крикнула: "Щасвирнус!" (из чего я заключила, что у нее есть дети, раз на языке фраза из "Винни-Пуха") - и мы пошли к лифту. Сеня тревожно пел Висбора: "Милая моя, солнышко лесное, где, в каких краях встретимся с тобою?".
По дороге я сказала, что подруга-аптекарь, зная мою страсть к путешествиям, подарила мне походную чудо-аптечку, причем с подробным описанием симптомов недугов. После этого я попросила разрешения и достала диктофон.
Недаром Лора понравилась мне с первого взгляда: она оказалась интересным собеседником и не жеманясь рассказала, что все они - одноклассники, учились в московской английской школе и в честь 15-летия её окончания, списавшись по Интернету, решили встретиться (вместе с женами и подругами) в таком необычном месте, куда Андрей, видный предприниматель, прилетел из Москвы, Игорь - из Канады, где учится в аспирантуре, но уже женился на канадке и возвращаться на родину не планирует, и Ольга - из Израиля.
Ольга вся пронизана Израилем, светится им, как светлячок в тёмную ночь, и страшно гордится, что две её дочки-близнецы служат в армии обороны страны. Правда, каждый день она не ложится спать, пока не услышит по телефону их голоса, а в пятницу - бряцанье снимаемых с плеча автоматов в передней. Муж уговорил её на недельку отвлечься и отдохнуть, а сам остался "в лавке", так, на всякий случай.
Больше всего народу прибыло из Нью-Йорка и Чикаго, а они с Сеней живут в Сан-Франциско. Это, конечно, только часть класса: другим такая поездка оказалась не по карману, а кто-то даже написал, что все они отщепенцы и предатели и их надо судить полевым судом. Да бог с ними! Что тут скажешь?
Когда Лора говорила о своем муже Сене, он же Сендер, глаза её тоже загорались светом любви. Он был независимым математиком, водился с учеными Силиконовой долины, и Лора всю себя посвятила ему. Как жена Набокова, Вера Слоним, она была для Сени и музой, и секретарём, и бухгалтером, и нянькой, как, впрочем, и для двух их детей, младших школьников.
Они были гармоничной парой, оба страстно любили петь, особенно у костра, хотя такая возможность из-за занятости появлялась крайне редко.
На прощание Лора сказала:
- Приходите завтра вечером на теннисный матч века: будут сражаться команды США - ЮАР! Мы тут познакомились (подумать только!) с русскоговорящими ребятами из Африки, они сейчас поют вместе с нашими.
Понятно, что при первой же возможности я взяла интервью сразу у трех юаровцев. Они были из Одессы и Кишинева и взахлёб расхваливали свою новую страну проживания. Лейтмотив был один: в целом люди там живут гораздо лучше, чем в совке; чернокожие вполне доброжелательны, во всем стараются подражать белым, но находятся на другом этапе эволюции. А главное, если хочешь прилично жить при капитализме, вкалывай! И при этом не жалуйся: всё равно никто не пожалеет. Так что жизнь прекрасна!
И вот мы сидим на длинной скамье для зрителей, начинающейся у входа на обнесенные металлической сеткой корты, и отчаянно болеем "за своих". Сражались на вылет 4 игрока - по двое от каждой страны, а для остроты чувств - по одной игре.
Я болела за Сеню, и он стал победителем, а Лора надела ему на шею "лавровый венок" - гирлянду из орхидей, которыми украшают всякого, кто с миром ступает на святую землю Гавайев.
И вдруг на поле выпорхнуло какое-то странное создание в коротенькой оборчатой юбочке, лифчике с крылышками, огромных голубоватых очках, закрывающих пол-лица, и соломенном канотье с удлинённым козырьком. Волосы были стянуты на затылке в узелок, а загорелое полуобнаженное тело отливало молочным шоколадом. Больше всего эта девица напоминала стрекозу, которая из-за любопытства приземлилась, но вот-вот взлетит. Однако она не улетела, а подошла поближе и сказала на чистом русском языке:
- Меня зовут Катрин, и я бы хотела сразиться с вашим чемпионом.
Реакция Сени была мгновенной:
- Мадам, я к вашим услугам.
Она играла, как танцевала, - плавно, красиво, с длинными накатами. Сеня метался по полю, но все-таки выиграл, хотя создалось впечатление, что мадам ему просто-напросто поддалась, чтобы хладнокровно заявить, что просит сатисфакции. Отдышавшись, Сеня заявил:
- Гусары с женщинами не спорят. Завтра в это же время.
А назавтра наша стрекоза разгромила лихого гусара в пух и прах. Болельшики, пряча глаза, потянулись на выход, а я заинтересовалась выбрасывающей мячи теннисной пушкой, которая была установлена на соседнем корте. Куда там традиционной стенке! Здесь можно было играть в одиночку с машиной, как шахматист с компьютером. И я уже было собралась с духом, чтобы её опробовать, как услышала вкрадчивый голос Катрин:
- А вот теперь на правах победительницы я предлагаю утешительную в соседнем баре. Плачу я, - она сидела на скамейке у выхода, уже без этих дурацких стрекозьих очков, в коротком черном комбинезончике с глубоким вырезом и с распущенными пепельными волосами. "Недурна", - подумалось.
Она явно поджидала Сеню, который вышел из душа, на ходу пятернёй расчесывая мокрые волосы, и на заманчивое предложение усмехнулся:
- Гусары за счет женщин не пьют.
И тут я вспомнила, что в первый вечер уже видела её, изумрудной змеёй извивающуюся в танце, в центре освещенного круга, который расположен в самом сердце корабля и, как стражниками, окружён ювелирными и тряпичными бутиками, дорогущими галереями.
Их дальнейший диалог я не разобрала, потому что они вышли за сетчатую калитку. А смотрелись они довольно забавно: как Том Круз и Николь Кидман в бытность супружеской пары Голливуда номер один: она - прямая и длинная, как бронзовая статуя военных времен, а он - крепенький и очень положительный.
Именно тогда во мне проснулся знаменитый сыщик Нат Пинкертон, который некстати буркнул: "Мата Хари тоже была не из дурнушек". Я почти не удивилась, когда ночью в дверь моей каюты постучали.
Взволнованная Лора выпалила, что у Сени вдруг началась рвота, но они решили доктора не вызывать, потому что боятся, что их могут ссадить с корабля и надолго упечь в какой-нибудь карантин, а у Сени через неделю важная международная конференция, и единственный выход из создавшегося положения - это моя чудо-аптечка. Она перевела дух.
Спросонья ничего особо умного мне в голову не пришло, кроме как спросить невпопад:
- За ужином он ел что-нибудь экстравагантное, ну там тараканов или крокодила? Лора посмотрела на меня с сомнением:
- Нет, только то же, что и я. А я в порядке.
Но я уже доставала из шкафчика свою немного потрепанную аптечку и как ценный талисман совала её в слабые Лорины руки, бормоча, что рвота - это хороший признак в данной ситуации, что в приложении целая страница посвящена отравлениям и, пожалуйста, сами выбирайте активированный уголь или что покрепче в зависимости от симптомов. Да, не забудьте что-нибудь противоаллергическое.
Ещё сказала, что почему-то уверена, что всё обойдется, но поскольку Пинкертон, по-видимому, прочно вселился в меня, я спросила номер их каюты, чтобы утром проведать больного...
Фазенда у них была роскошная, со своим изолированным балкончиком для загорания нагишом и яркими картинами гавайских пейзажей, развешанными на стенах.
Сеня лежал на диванчике, бледный и несчастный, как Литвиненко на последней фотографии. Однако бодро заявил, что всё обошлось, чувствует он себя гораздо лучше, хотя ужасная слабость осталась. И уговаривал Лору оставить его дома, а самой отправиться на экскурсию к вулканам, увидеть которые они всегда мечтали.
- Все ребята едут, кто им будет петь по дороге? Не забудь гитару! - и он улыбнулся своей обескураживающей улыбкой. - Скажи им, что мне надо поработать, пришла идея.
Потом обратился ко мне:
- Вы присмотрите за моей женой, не так ли?
- Конечно, конечно, - поспешно сказала я, а когда мы с Лорой вышли, на всякий случай оставив приоткрытой дверь, Пинкертон во мне застонал: что ты, мать, делаешь?!
... Надо ли говорить, что гавайские вулканы - это огромное разветвленное чудище, которое вроде бы спит, но, чтобы о нем не забывали, громко дышит, выпуская клубы пара, или разливает струйки оранжево-красной лавы, мирным ручейком текущие к океану, чтобы в конце векового пути превратиться в черные пески...
Мы, усталые и довольные, вернулись в свой дом-корабль под вечер. Лора пригласила меня к себе в каюту, чтобы вернуть аптечку.
- Надеюсь, с Сеней всё в порядке и лекарств больше не потребуется, - сказала доверчивая девочка.
У меня же тревожно забилось сердце сразу же, как только мы переступили порог. В доме пахло воровством.
Через распахнутую дверь было видно, что Сеня лежит на кровати, отвернувшись к окну.
- Спит, - прошептала Лора, на цыпочках входя в комнату.
- Я помою руки, - сказала я и открыла дверь в туалет.
Так и есть. Под зеркалом, на розовом мраморе справа от раковины лежали голубые стрекозиные очки.
Долго не раздумывая, одним резким движением я смахнула их в свою сумку, на полную мощь открыла кран с водой и вытерла мокрые руки бумажным полотенцем. По-моему, получилось естественно, и Лора уже в коридоре протянула мне спасительную аптечку.
- Возьмите что-то про запас, - тихо сказала я.
- Не надо, спасибо, - прошептала Лора. - Он, видимо, уже окончательно оклемался и спит как младенец, даже щеки порозовели.
Да-а-а... Ноги сами понесли меня на корт, где уже зажгли огни для вечерних игр. Я немного посидела на заветной скамейке у входа, наблюдая, как девочка-подросток мастерски отбивает мячи, изрыгаемые прямо на неё теннисной пушкой. А потом быстро ушла, оставив на краю скамьи глупые пучеглазые окуляры.
... Последний раз Лору с Сеней я встретила в ювелирном бутике: Лора (наивная!) радостно примеряла роскошное ожерелье из чёрного жемчуга. Издалека я показала ей поднятый кверху большой палец, она поняла и весело закивала головой, как кукольный болванчик.
А с Катрин мы столкнулась на огибающей весь корабль променад-палубе, где спортивная публика наматывала мили в быстрой ходьбе от инфаркта.
Почему-то она меня узнала и сказала доброжелательно:
- Приезжайте к нам в Санкт-Петербург! Поиграем!
- В какие игры: в отравление или в шантаж? - шагов я не замедлила...
И вот эта давняя история своей недосказанностью интриговала меня.
Казнить нельзя помиловать
В другой раз на гавайский круиз собралась шумная компания наших друзей. На остановках мы в порту арендовали большой вэн и объезжали острова архипелага, не переставая восхищаться его красотами. Видели - правда, издалека - мемориал линкольна "Аризона", построенного в честь 1177 моряков, погибших во время нападения Японии на Пёрл-Харбор 7 декабря 1941 года. Тронуло, что до сих пор на поверхность воды всплывают со дна масляные пятна - слёзы "Аризоны".
И я всё время чего-то ждала. На последнем ужине нам повязали детские слюнявчики, выдали похожие на плоскогубцы щипцы и каждому положили на тарелку огромного усатого лобстера.
Это был День Италии. Столы украсили цветами и зажжёнными свечами, капитан в парадной форме произнес речь; длинная змейка танцующих огибала каждый стол, обнимаясь и целуясь со всеми. Шампанское лилось рекой.
Отпуск заканчивался, было жаль покидать этот гостеприимный ковчег, и мы продолжили веселье в одном из баров, куда еще можно было втиснуться.
И тут произошло невероятное: в бар вошёл... миниатюрный Сеня - тот же смоляной чуб, те же изломанные брови и спортивная фигура уверенного в себе крепыша. Я тихо ахнула, а он прошёл мимо и твердо сказал сидящей за столиком в углу женщине:
- Мама, тебе на сегодня хватит.
И Катрин - а это была, конечно, она, по-прежнему красивая и экстравагантная - ответила почти умоляюще:
- Сеня, пожалуйста, поиграй в автоматы ещё часок, ты же любишь! Мне надо поговорить с одним человеком.
Этим человеком оказалась я, потому что, когда мы встали, чтобы пойти на верхнюю палубу и присоединиться к пляшущей молодежи, Катрин взяла меня за локоть и усадила за свой стол.
Она продолжила разговор, будто мы остановились на променад-палубе и будто не было этих десяти скоротечных лет.
- Простите, я не знаю, как вас зовут, и вы можете думать обо мне что угодно, но я никого не травила и тем более не шантажировала. Просто я увидела Сеню, когда он пел "Милая моя, солнышко лесное...", и мне нестерпимо, до боли захотелось, чтобы он спел это для меня, для меня одной.
- И он спел?
- Вы можете иронизировать, но он спел.
- Так что вы ему подсыпали в баре и, главное, зачем?
Катрин опустила голову.
- Это было совершенно безвредное приворотное зелье моей бабушки. Я ведь не знала, что он аллергик, - и поспешно добавила: - Он меня простил.
- Это видно. А очки? Это тоже бабушкины приемы очаровывания чужих мужей?
- Нет, я элементарно забыла их, даже не знаю, где точно.
- Я вам не верю.
- Можете поверить: у меня были мужчины, но вот так потерять голову... это бывает раз в жизни... Я уже вошла в экскурсионный автобус, когда вы с Лорой садились в другой. Сени с вами не было! У меня громко застучало сердце: я вдруг осознала, что бабушкино снадобье работает, и это её завещание. Настал мой час, надо действовать! Я в последнюю минуту выскочила из автобуса и, как в прорубь, бросилась навстречу своей судьбе.
- Звучит красиво! - сказала я, но она не слышала, она была далеко, наедине со своим видением.
- Его каюта располагалась сразу после лифтов, и дверь была приоткрыта. Он сидел за компьютером и не заметил, как я вошла и тихо села на диван. Это был тот волшебный день, ради которого стоит жить... - Катрин скорбно помолчала и грустно усмехнулась. - А когда на следующий день я увидела свои очки, одиноко лежащие на скамейке, то поняла, что это знак от Сени, что продолжения не будет.
- Милочка, зачем вы мне всё это рассказываете?
Она посмотрела мне прямо в глаза:
- Помогите мне его найти, ведь я ничего о нём не знаю: ни откуда он, ни имени-фамилии, даже возраст и то приблизительный.
- Нет уж, - твердо сказала я. - Я не сыскное агентство.
Уж не знаю, в какой части моего тела притаился "король сыщиков", но я явственно услышала, как он фыркнул, мол, американскому хай-теку здесь делать нечего, надо лишь, например, установить номер каюты.
Я поднялась, но Катрин остановила меня, её лицо пылало:
- Наверное, вы не поняли: я не о себе. Я о'кей. У меня в Лос-Анджелесе спортивная школа. А вот мальчику нужен отец, хотя бы раз в неделю, это не противоречит американским законам.
- За свои поступки надо отвечать, - сказала я глубокомысленно.
В дверях я столкнулась с оживленным Сеней-младшим, который с порога громко, на весь бар крикнул:
- Мама, folks! Что вы сидите? Мы проезжаем настоящий огнедышащий вулкан!
Он был такой непосредственный, горячий и не по годам умненький, что я впервые засомневалась в своей прямолинейной, если не сказать старомодной, позиции.
|