|
Умер друг у меня
В субботу 16 декабря на 82-м году скончался мой друг Саша Окунь - самый талантливый человек в моей жизни, в которой было и есть немало талантливых людей. Окунь был театральным художником, сценографом - и в Советском Союзе, и в Америке. Масштаб его таланта ценили многие. Режиссер и продюсер Харольд Принц, работавший на Бродвее шесть десятилетий и заслуживший более двадцати премий "Тони", сотрудничал с десятками художников. В автобиографии назвал лучших, в их числе Окуня. Для украшения главной комнаты в своей манхэттенской квартире Принц выбрал заключенный в раму рисунок Окуня к мюзиклу "Роза". Авторы всех без исключения рецензий на этот мюзикл отмечали работу художника. Николай Павлович Акимов, создатель легендарного питерского Театра комедии, был в числе первых, кто оценил талант Окуня. После четвертого курса в Школе-студии МХАТ Окунь приехал к Акимову на преддипломную практику. Уже тот факт, что Акимов выразил готовность заниматься с ним, говорит о многом. Начинавший сам как художник, Акимов не брал в ученики кого попало. И Окунь оказался, наверное, единственным его учеником-преддипломником, которому он доверил работу над новым спектаклем.
Окунь эмигрировал в Америку в 1981 году уже состоявшимся мастером - художником и сценографом восьмидесяти спектаклей в ведущих московских театрах - в МХАТе, в Театре Вахтангова, в Театре Ермоловой, в Театре на Малой Бронной, в Театре Маяковского, в Театре Сатиры, в Ленинградском театре комедии, во многих театрах страны - вплоть до Владивостока и Биробиджана. Оформил три спектакля в Гаване. Плюс к театральной работе он преподавал в Школе-студии МХАТа на факультете сценографии и театральной технологии. Были призы и премии. Логичен вопрос: чего не хватало преуспевающему театральному художнику Окуню в стране советов? Знакомясь с работами Окуня в Советском Союзе, невольно обращаешь внимание, что он работал с разными режиссерами-постановщиками. Я обнаружил лишь одного, с которым он сделал больше двух спектаклей: Евгений Радомысленский. С ним Окунь работал и в МХАТе, и в Театре сатиры, и в Театре Маяковского, и в Гаване... С большинством режиссеров Окунь не срабатывался. У них было свое видение будущего спектакля, у Окуня - свое. Они как режиссеры-постановщики имели право настаивать на своем видении, не сомневаясь, что художник должен подчиниться, делать то, что от него требует начальник. Окунь умел настоять на своем и навсегда портил отношение с режиссером. Об этом я узнавал из многочисленных разговоров с Сашей и его женой Люсей - помощницей и соавтором, о чем чуть позже. В Америке он всегда находил общий язык с режиссерами. Когда Окунь говорил им о будущем спектакле, они соглашались. Он чувствовал себя свободным, думал о том, как вместить проект в конкретное помещение - театральный зал - и знал: предложенная им трактовка пьесы будет принята. Первым режиссером, с которым Окунь работал в Америке, был Йонас Юрашас, в прошлом режиссер Каунасского театра, знакомы они были со студенческой скамьи. В декабре 1981 года они сделали в Нью-Йорке спектакль "Зэки" - о советских политзаключенных. Я написал рецензию в газете "Новый американец". С этого спектакля началось мое знакомство с Сашей и Люсей Окунями.
В 1982 году Окунь стал преподавать на театральном факультете Бостонского университета. Он сомневался, что будет зачислен в штат, - из-за слабого в ту пору английского. Ему сказали: "Язык не ваша проблема. Это проблема тех, кто запишется на ваш курс". Желающих учиться у него было много - и в первый год, и во второй, и в третий. С каждым годом все больше и больше. Но после третьего театральный факультет не продлил с ним контракта. Хотя английский уже соответствовал. Окунь не пришелся ко двору по одной-единственной причине: в 1985-м он уже был востребованным. В частности, в 83-м был художником "Антигоны" Софокла в одном их чикагских театров. В 84-м прославился в вашингтонских СМИ спектаклем "Три сестры" в столичном театре Arena Stage. Большинство же преподавателей театрального факультета могли только мечтать о карьере, которую делал иммигрант Окунь. Ну и... И, значит, следовало расставаться с ним. Бесчислен перечень работ Окуня в Америке: "Буря" Шекспира в Балтиморе и "Ричард III" Шекспира в Чикаго, "Идиот" Достоевского в Далласе и "Сирано де Бержерак" Ростана в Хьюстоне... Постановка в Олбани в 1986 году мюзикла "Лампа Аладдина" пришлась по вкусу учившейся в местном университете дочери короля Иордании, и спектакль отправился в Иорданию для участия в Международном театральном фестивале, где получил второй приз. Окунь пережил несколько неприятных минут при посадке в самолет, отлетавший в Америку. У всех участников поездки были синие американские паспорта, и они безо всяких препятствий миновали паспортный контроль. У Окуня - еще не гражданина США - был белый паспорт - для таких, как он, не граждан. Иорданцы такого паспорта никогда не видели... Саша время от времени вспоминал эту историю, а рассказчик он был блестящий. Я вспоминаю рассказ рядового Окуня о службе в армии - на охране московского театра советской армии. Рассказы о работе в Гаване... О поездке на Южный Сахалин... О праздничном представлении - к какой-то годовщине - в Кремлевском дворце съездов, после которого его лично благодарила мадам Фурцева (о, как Саша ее описывал!)... Я часто просил рассказать о Людмиле Гурченко - моей любимой актрисе, с которой он работал. "Знаешь, какая у нее была талия!" - восклицал Саша и показывал руками бутылочное горлышко. "Быть такой не может", - не мог поверить я. Театральные истории Окуня - он знал сотни - могли бы стать бестселлером. Писать он не любил. Время от времени я предлагал заняться записью рассказов. Каждый раз мы откладывали на "потом". "Потом" не случилось.
В Америке Саша занимался не только театром. Сделанная им в Вашингтоне выставка "Вторая мировая война глазами русских" ("WWII Thru Russian Eyes") собирала ежедневно тысячи зрителей, затем была показана - с таким же успехом - в Мемфисе и Сан-Диего... В Чарльстоне (Южная Каролина) Окунь оформил выставку только-только поднятой со дна Чарльстонской бухты - спустя более чем сто лет - конфедератской подводной лодки Hunley - первой в истории субмарины, потопившей вражеский военный корабль... Но театр оставался неотъемлемой частью его жизни.
В 2021 году МХАТ имени Горького поставил пьесу "Мифический муж и его собака" - об Антоне Павловиче Чехове и его супруге актрисе Ольге Книппер. Пьесу написал - и поставил - режиссер Сергей Десницкий и предложил содружество своему многолетнему товарищу Александру Окуню. Театр - в Москве, Окунь - в горах Северной Каролины. Возможно ли сотрудничество? Да, возможно, если у художника есть такая жена, как Люся Окунь. Она - тоже театральный человек, а в Америке стала - в последние годы - компьютерным человеком. Саша и Люся работали над спектаклем вдвоем. Вместе находили все, что нужно для оформления. Вместе связывались с Москвой - обычно ночью, из-за разницы во времени. Не будь у Десницкого Окуней, вряд ли вышел бы спектакль, получивший высокие оценки. Вот отрывок из рецензии в "Российской газете": "Пространство малой сцены, оформленное художником Александром Окунем, напоминает закутки мемориального музея. Афиши чеховских спектаклей, поставленных еще Станиславским и Немировичем-Данченко. Портреты в рамках. Почти аутентичная мебель... Нет ощущения домашнего уюта. Отчужденность, полумрак, дорожные сундуки, под потолком свисают виды вкось опустелого зрительного зала. Постановщикам каким-то чудом удается передать трудно выразимую ?чеховскую атмосферу", за которую писателя назвали когда-то ?певцом сумерек"..." Саша был полон сил, и если бы...
Мы стали друзьями постепенно, не сразу... Подружились в конце 90-х, когда Окуни жили в Южной Флориде. Одну февральскую неделю мы с женой всегда проводили у них. В 2006 году Окуни сменили жаркий и влажный климат Флориды на климат Аппалачских гор, и когда мы с женой решили, выйдя на пенсию, уезжать из Нью-Джерси, не стали долго мучиться - поехали к Окуням. Их дом и наш разделяли пять миль - невысокая горка, холмик, десять минут в машине, и мы навещали друг друга постоянно. Если бы не Окуни, не было бы в 2020 году моей книги "Тень проклятия Текумсе над Белым домом". У жены уже был тяжелый Альцгеймер. Ее нельзя было отпускать из виду ни на одну минуту. Саша приезжал ежедневно, наблюдал за больной, предоставляя мне возможность работать.
Саши больше нет, когда-нибудь мы воссоединимся... Но осталась его боевая подруга Люся, замечательная русская женщина, остались сыновья Володя и Миша, пятеро внуков... Жизнь продолжается.
|
|